Эйс Аткинс - По закону плохих парней
Оба смеялись до упаду.
По радио передавали песню Хаггарда «Думаю просто остаться здесь и пить». Квин не мог не смеяться, видя, как будущий шериф округа буйствует на проселочных дорогах. Они проехали поворот, и Уэсли резко прибавил газу, взбираясь по склонам холмов, окружающих ферму. «Камаро» разбрасывал гравий и грязь вдоль узкой дороги.
– Кто, черт возьми, доверил нам ответственную работу?! – воскликнул Уэсли.
– Несчастные люди, – ответил Квин.
– Да поможет нам Бог, – сказал Уэсли, опустив стекло и сплюнув.
Он пронесся на скорости вдоль забора из колючей проволоки, кажущегося сплошным пятном. Дорога поднялась к гребню холма, и они выехали на другую дорогу, которая вела к ферме его дяди, расположенной на расстоянии около мили. Здешнюю землю арендовал охотничий клуб, ее владельцем была лесозаготовительная компания. Поэтому по дороге попадались штабеля старых бревен. Квин вспомнил, как вывозили лес с бывшего участка Маккибена. Уэсли повернул на север. Затем снизил скорость, проехав по краю холма. Есть ли у таких людей, как Стэг, душа, думал Квин.
– Ты будешь приглядывать за моей мамой? – спросил Квин.
– Конечно.
– Постарайся это делать лучше, чем Леонард.
– Обещаю.
– Говри вернется, – сказал Квин.
– Почему ты так думаешь?
– Он не оставит все как есть.
– Ты чересчур беспокоишься, Квин.
Уэсли замедлил ход на следующем пригорке, у того последнего изгиба в холмах, который вел на восток и далее спускался в долину к ферме. Он снизил скорость и нажал на тормоз в месте, где на обочине дороги приютились два грузовика.
Квин никого не заметил вблизи и подумал, что грузовики принадлежали паре охотников, которые поленились поискать более удобную парковку. Уэсли резко остановился, сзади выхлопные трубы дымили на холостом ходу.
– Что за черт! – воскликнул он, открывая дверцу со стороны пассажирского сиденья.
Квин заметил, что он держит руку на служебном револьвере.
– Постой, – сказал Уэсли, натягивая на голову кепку шерифа.
Квин не слушал. Он обогнул «камаро» сзади и обнаружил Говри и костлявого парня со сломанным запястьем, шедших к двум грузовикам. Третий парень, вялый и толстый, с окровавленной рукой и пустыми глазами, со зловещей улыбкой держал ружье 12-го калибра.
Квин был без оружия и чувствовал себя так, будто у него спадают штаны.
Он взглянул на Уэсли. Тот ответил ему коротким встречным взглядом.
– Я обещал сохранить мир.
– Сукин сын, – успел выругаться Квин, прежде чем Уэсли присоединился к Говри, а парни начали стрелять.
Толстяк разрядил свое ружье, ранив Квина картечью в ногу и ягодицу. Говри стрелял из револьвера, пуля царапнула бок рейнджера. Он тяжело упал на твердый и острый гравий.
– Доброе утро, солдат, – поздоровался Говри, смеясь.
Квин полз позади «камаро», двигатель еще работал. Он слышал, как переговаривались его противники. Уэсли что-то говорил о завершении дела.
– Будь уверен, – ответил Говри.
– Давай, пусть все выглядит как в жизни, – сказал Уэсли. – Прострели мне икру или ягодицу. Я взял с собой пистолет 22-го калибра.
Квин сел и прислонился к «камаро».
Он заглянул за край массивной машины и увидел спину Уэсли. Тот протянул руку с небольшим пистолетом, чтобы передать его толстяку.
Говри был в джинсах, заправленных в сапоги. Он небрежно держал револьвер 45-го калибра и улыбался.
– Будь спокоен, босс.
Бандит поднял пистолет и выстрелил прямо в голову и сердце Уэсли. Бывший футболист упал на дорогу.
– Куда ты пропал, солдат? – обратился Говри к Квину.
Рейнджер слышал, как по гравию шуршат шаги людей, обходящих «камаро». Он прикидывал, где Уэсли выронил пистолет. Но затем решил пройти с другой стороны машины, полагая, что сможет выхватить оружие из-за пояса убитого и выйти в тыл бандитам. Но даже если бы это удалось, он мог сделать немного, поскольку все они были вооружены.
Квин заметил примерно в двадцати шагах ряд деревьев, где ленивые провинциалы сваливали разный хлам. Там были брошены ржаветь и гнить отслужившие свой срок холодильники и плиты, банки, бутылки, игрушки, оленьи кости и мясо. От мяса исходил приторный запах.
Его ранили, но он мог еще поискать укрытие, мог скрыться от них в лесу.
Квин побежал к лесу и месту свалки. Вокруг него свистели пули, громыхали выстрелы.
Он продолжал бежать. Нельзя останавливаться.
Еще один выстрел ранил его в спину. Плечо словно треснуло, и он упал ничком. Стал ползти по кипам сгнивших газет и оленьей требухи, по бутылкам из-под пива и непригодным деталям автомобилей. Он укрылся за старой плитой, осматривая гребень холма сквозь поросль вновь высаженных сосен в человеческий рост. Он мог бы ползти дальше, к окружной дороге рядом с домом дяди, и подождать там чьей-либо помощи.
Говри подозвал своих парней свистом и сказал, что видел, как рейнджер побежал вон на ту вонючую свалку.
Квин почувствовал легкое головокружение, когда отполз от плиты. Ногу залила кровь. Он полагал, что пуля могла пробить бедренную артерию. Тогда ему конец. Оторвав рукав рубашки, крепко перевязал бедро. Спина тоже была в крови, но у него не было времени об этом думать. Левая рука не поднималась, но он мог шевелить пальцами.
В полевых условиях ему бы разрезали камуфляж и обработали рану кровоостанавливающим препаратом, порошком, спасшим ему жизнь во время боя у плотины Хадиса и в афганских горах Армы.
В этот раз у него не было ни бронежилета, ни оружия. И медаль «Пурпурное сердце» не получишь за смерть на мусорной свалке.
Квин услышал дыхание толстяка раньше, чем его тяжелую поступь. Но первым оказался перед Квином костлявый парень с черными глазами и импровизированной повязкой на запястье. Он пнул окровавленную ногу рейнджера. За ним появился толстяк, вспотевший и запыхавшийся. Он обтирал лицо полой рубашки, демонстрируя жирный белый живот.
– Как это тебе? – спросил толстяк, разбинтовав культю, на месте которой раньше был большой палец.
Толстяк пнул ногой Квина. Оба парня держали свои пушки и улыбались.
Глава 33
Голова толстяка разлетелась в пыль, и он упал поверх Квина. Грохот выстрела крупнокалиберного револьвера прозвучал лишь после этого. Сообщник толстяка поднял свой револьвер, но на груди его образовалась большая дыра, из нее хлынула кровь, и он упал. Прежде чем бандит коснулся земли, прозвучал грохот еще одного выстрела. Мало того что Квина били и пинали, теперь он испытывал боль, стремясь стряхнуть с себя этого жирного сукина сына. Рейнджер пополз, скрипя зубами. Чертова правая нога не работала, жгут ослаб. Он затянул его снова и в это время услышал звук работающего двигателя «камаро» и разлетающегося из-под колес гравия. Мощная машина рванула вверх по холму в южном направлении. Она чуть не потеряла силу сцепления с дорогой на изгибе, но выровнялась и исчезла из вида.
Квин хотел встать, но не мог.
Наконец он поднялся на одно колено, бросил взгляд на изрезанную колеями дорожку, идущую от мусорной свалки, и стал ждать встречи с неизвестным спасителем. Сначала Квин услышал мягкие шаги. Над гребнем холма и тропой светило высокое тусклое солнце. Ему показалось, что он видит человека в поношенной ковбойской куртке, с обветренным лицом, с сигаретой, свисающей из уголка рта. Холм покрывали блестящие зеленые листья, пахнущие на ветру табаком. Шериф Бекет жестом приглашал Квина двигаться дальше, следовать за ним.
Зрение Квина включалось и отключалось, но он ясно увидел, что к нему бежит большими прыжками черный, с серебряным отливом, лохматый пес, чуя его кровь и громко лая.
Откуда-то сверху холма он услышал густой баритон. Наконец над ним склонилась огромная тень с серебряным кольтом 45-го калибра в левой руке.
– Эй, Квин! – крикнул Бум. – Я ждал тебя. Хондо нашелся.
– Оставайся здесь, – сказал Дитто.
Он сидел за рулем красного внедорожника, который угнал этим утром со стоянки мотеля в округе Ялобуша, оставив тот говенный пикап на своем месте. Лена кивнула, качая малышку одной рукой. В другой руке она держала небольшой пистолет 22-го калибра, который взяла с собой из Алабамы, утверждая, что разрядит его в Чарли Бута, если представится случай.
Дитто вошел в боковую дверь церкви, расположенной в кинотеатре. Он вспомнил похожее место в своем родном Калхаун-Сити, где чокнутый проповедник считал, что наделен истинным даром исцеления. К нему пришел один богач, который болел раком. В течение нескольких недель проповедник обирал его, приглашая прихожан изгонять вместе с ним демонов из души богача, очистить его. Даже когда богач умер, проповедник не разрешал забрать тело из церкви, оставив его лежать там почти неделю. Он уверял всех, что может воскресить покойника.
