Роберт Кормер - Исчезновение
Продолжая лежать, он закрыл глаза. Он снова повернул выключатель, вслушиваясь в негромкий щелчок. Лежа в темноте, он ждал продолжения ночного кошмара, который ему не терпелось досмотреть до конца. Кошмар был похож на те, в которых ему снилось, как он просыпается среди ночи в своей постели, комнате, включает свет и верит, что все это происходит на самом деле. И тут в комнату через окно или дверь врывается чудовище и начинает его терроризировать.
Задрожав, он снова потянулся к лампочке и повернул выключатель. Он поднял руку, которая снова была не видна. Он видел комнату, пол, окна и белые занавески, стул возле стены, но себя он не видел. Он откинул одеяло невидимой рукой и увидел, что под ним ничего нет. Его старая, вся в заплатках пижама, в которую его заставляли одеваться перед сном монахини, отсутствовала также.
Исчезла.
Он начал шевелить руками и ногами, стал раскачиваться на кровати, чтобы увидеть, как под ним прогибается тонкий матрац, и скрипят пружины кровати. Он свесил ноги с кровати и сел, или он просто думал, что сел, пока его пятки не коснулись холодных досок пола. Он снова вздрогнул, уже от холода, который для него на этот раз уже не значил ничего.
Его охватила паника, которой он еще не знал: «Когда ко мне вернется тело?.. Я обречен быть таким навсегда?..»
Вдруг его вжало в стену, такую же невидимую, как и его тело. Внезапный толчок воздуха, холод оставил его, дыхание прекратилось, и наступила резкая боль, которая тут же исчезла. Его тело снова стало видимым. К нему вернулись его ноги и руки, пальцы на них, выцветшая пижама, мокрая и прилипшая к его телу. Он встал с кровати и пересек комнату, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Он увидел свой нос – ужасную раздавленную землянику, маленькие глаза и ямочку на подбородке. Ни разу в жизни он не был столь рад вновь увидеть свое лицо.
Еще минуту он выжидал, пока не остановится кровь, и его Па, который не был ему отцом, и никогда им больше не будет, станет похожим не на человека, а на неодушевленный предмет. Он ждал, слушал, напрягая слух и больше ничего не слыша в ночи. Он смотрел на висящий в воздухе окровавленный молоток, который держала его невидимая правая рука.
«Это за маму», прошептал он, вытер молоток о простыню и зашвырнул его в ноги того, что еще недавно было мошенником, возомнившим себя его отцом.
Он – первый.
Он улыбнулся в темноте. Улыбка была невидимой, но за ней что-то стояло. Он еще не определил – что. Нечто приятное, а может, что-то и большее, например: триумф, победа… в первый раз в жизни он размахнулся молотком и проломал, чью-то кость, впервые он узнал, что такое сила возмездия.
Ему захотелось ликовать, кричать во весь голос о своем достижении, но он воздержался. Уже больше часа его не было в монастыре, пора было возвращаться, чтобы невидимым незаметно пробраться по коридору мимо кухни, не создавая шума, потому что кто-нибудь из монахинь обязательно не спал на протяжении суток, к тому же Сестра Анунсиата иногда могла заглянуть к нему ночью.
«Прощай, мерзкий ублюдок, тебе никогда не быть моим Па», - сказал он, оглядываясь на постель и позволив себе даже небольшую усмешку.
И затем он исчез в ночи.
Все еще невидимый, он шел по городу и смеялся над тем, что уже успел натворить.
Он чувствовал гордость за нанесенный им ущерб: «Здорово!.. Замечательно!..»
Все это сделал он.
Уже неделю окна бакалейного магазина «Келси» были забиты досками, и он ждал, когда будут вставлены новые стекла, чтобы разбить их снова. Той же ночью он проколол шины трем автомобилям, стоящим на Майн-Стрит. Он сделал это кухонным ножом, взятым на кухне в монастыре, его восхитил звук вырывающегося из резиновых покрышек воздуха. Та его первая прогулка была своего рода экспериментом. Ему, будучи невидимым, надо было оказаться там, откуда его всегда прогоняли.
Настоящее испытание предстояло, когда ему нужно было придти в город днем, когда вокруг люди, магазины открыты и повсюду ходит полиция. Однако теперь у него уже был некоторый опыт исчезновения и возвращения в невидимом состоянии в монастырь к себе в комнату. Он научился это делать так, чтобы все выглядело безупречно. Он исчезал и уходил, возвращался и появлялся, дожидаясь момента, когда наступает боль и останавливается дыхание, пока это не стало легко, как шевеление пальцем. Его не пугал холод. Однажды он пришел в центр города, чтобы исчезнуть в темном переулке. Затем он направился на Майн-Стрит, стараясь не наталкиваться на людей по дороге к магазину «Келси». Окно все еще было забито досками. Он зашел в магазин и прошел между витрин. Старик Келси как всегда был занят за кассовым аппаратом. Оззи пнул выставленные в пирамиду банки с консервированной кукурузой. Келси любил, когда товары красиво выложены перед покупателем. Келси услышал, как посыпались на пол консервные банки, и как они начали раскатываться по полу. И когда он был уже на коленях и поднимал банки обратно на полку, Оззи толкнул полку, на которой были выставлены упаковки с крекерами, печеньем и конфетами. Развал был полным. Келси, подняв к небу руки, воскликнул: «Ну, что за ад… за что?..» Оззи сжал руками губы, чтобы не засмеяться, что могло спровоцировать Келси вскочить на ноги и схватить невидимого Оззи. Когда Келси уже был около кучи упаковок с печеньем, в двери появился старый Джон Стентон. Он увидел Келси, стоящего среди развала с руками на бедрах и удивляющегося произошедшему. Меньше, чем в пяти футах от него стоял невидимый Оззи.
- Что случилось, Келси? – спросил мистер Стентон. Он был пожарным, уже ушедшим на пенсию. Оззи не ненавидел его, в отличие от остальных. Когда он был еще совсем маленьким, то мистер Стентон посадил его на лестницу пожарной машины, поднял его над домами, затем опустил и разрешил позвонить в большой серебряный колокол, висящий около кабины. И Оззи начал звонить, дергая за веревочку, ему тогда было где-то шесть или семь. Мистер Стентон был одет в красную униформу, под которой была синяя рубашка. Оззи тогда мечтал стать пожарным, когда вырастет, и, как мистер Стентон, носить красную униформу и синюю рубашку. Это был момент самых сладких воспоминаний, когда мистер Стентон стал вместе с Келси разглядывать раскатившиеся по всему полу банки. Оззи почувствовал, как в нем начинает собираться злость на Стентона. Он не знал – почему. Минуту до того он тихо ликовал, радуясь устроенному им развалу, изо всех сил сдерживая смех, а теперь он чувствовал, как начинает разрываться от злости, бушующей в нем будто шторм, и вся злоба почему-то была направлена на мистера Стентона: «Ударь его…» - притом, что мистер Стентон был довольно приятным стариком, который как-то даже был добр к нему.
«Да…но…»
Когда Оззи приблизился к старому пожарнику, то тот поднял взгляд прямо на него, и даже не столько на него, сколько на место, где в этот момент находился Оззи. Рот Стентона широко раскрылся. Оззи не собирался ему причинить какой-нибудь вред, но почему-то взял и ударил старика Стентона. Его короткая шея свернулась на бок. Кулак Оззи попал прямо в скулу. Старый пожарник присел от боли, а затем упал на колени, будто после боксерского нокаута. Одной рукой Стентон уперся в коробки с печеньем, которое затрещало, рассыпавшись по полу мелкой крошкой.
- Что такое, Джон? – спросил Келси, помогая встать мистеру Стентону на ноги, когда тот стонал от боли, стоя на четвереньках.
У Оззи в животе начало кипеть. Рвота подступила к горлу. Раскаленная кровь чуть ли не разрывала все вены в его теле. «Надо уходить», - подумал он. Теперь уже было не смешно. Он направился к двери, оставив пожилых людей посреди развала. Он на самом деле не хотел ударить старика Стентона, ведь однажды тот был столь добр к нему. Зачем же он это сделал – у него не было ответа на этот вопрос. И, если честно, то наблюдать за тем, как свернулась шея Стентона, было ужасно. Надо было ударить Келси, он это заслужил. Но сам развал выглядел впечатляюще. Оззи собирался вернуться в этот проклятый магазин, чтобы завершить начатое им дело, развалить все, что есть внутри и разбить в дребезги, все что можно.
Как бы то ни было – все это было лишь детской забавой.
Впереди ожидало нечто более серьезное.
Полицейские пришли в монастырь и начали задавать ему вопросы.
Прежде, чем о чем-то спрашивать, они выразили свои соболезнования и сожаления, что выглядело не более чем насмешкой. Все знали, что старый мошенник Слатер избивал Оззи и его мать – их обоих. Соседи и другие ставили в известность полицейских о том, что происходит в их доме и требовали, чтобы те упрятали его в тюрьму. Но до суда дело не доходило, потому что полиция требовала официального заявления матери Оззи, а также дачи показаний против Слатера, на что та бы не пошла, потому что рано или поздно тот вернулся бы домой, и избиения возобновились бы с новой силой.
