Вячеслав Хватов - Охота на Сталина
Орловский в бомбоубежища не бегал. Каждый раз, когда оживший репродуктор начинал свое: — «Товарищи, внимание! Воздушная тревога», он лишь плотнее задергивал светонепроницаемые шторы.
К сентябрю на окраинах столицы, как грибы после дождя, выросли укрепленные огневые точки из мешков с песком, такими же мешками были заложены витрины магазинов и и окна первых этажей, многие окна вторых этажей были заколочены досками. На перекрестках противотанковые ежи, во дворах зенитки, в каждом доме добровольное подразделение ПВО, охотящееся за зажигалками, на вентиляторном заводе записывали в народное ополчение. Москва готовилась драться до последнего.
Из его подъезда на фронт ушли уже шестеро. Вот и сегодня Виктор встретил во дворе Олега Щербу. В новенькой диагоналевой гимнастерке, перетянутой широким комсоставовским ремнем со звездой на пряжке, на боку висела кобура, ярко желтая, из хорошей свиной кожи.
— Других на складе не было, — смутился Олег, поймав взгляд Орловского. — а я вот, брат пока в Волоколамск с нашим сводным полком милиции, а куда дальше, пока не знаю.
Вот значит как, в милиции служит наш Олежка-то. Вот это да!
— Как там, на фронте-то, что у вас говорят?
— Плохо. Вязьму оставили. Совсем близко к Москве немец. Я вот заявление написал. Не могу больше за всякой шпаной гоняться, когда такое. А ты как?
— Говорят что на куда-то Урал эвакуируют, танковый завод стоить, ответил Виктор, и потом неожиданно для самого себя сказал:
— А я бы в инженерные войска на фронт подался, да боюсь…
— Не переживай. Сейчас время такое, что фронт, он везде, и на Урале тоже. Танки, брат, нам вот как нужны, — Щерба провел ладонью по горлу. — Ну бывай. Я побежал. Они обнялись, и, сверкая хромовыми сапогами, Олег скрылся под аркой.
Щерба не успеет сделать по врагу и выстрела. Эшелон, в котором он будет ехать, расстреляют прорвавшиеся южнее города немецкие танки. Много погибнет народу на полях подмосковья. Плохо вооруженные ополченцы, брошенные в самое пекло курсанты московских училищ — вчерашние школьники, такие же вот как Щерба «легавые», еще вчера ловившие карманников на птичьем рынке шли на вооруженные до зубов мотострелковые дивизии немцев с именем Сталина и такой-то матерью на устах.
Москва Языковский пер. д.6 02.10.1941 г
В прихожей на тумбочке задребезжал телефон.
— Слушаю, — Виктор облокотился о дверной косяк.
— Удочки готовы, дядя Яша ждет тебя завтра, полдесятого на платформе, — сказал на том конце провода прокуренный голос, и трубку повесили. Это означало, что Ян Лутц лично будет встречать его на станции Лианозово.
Начинается! Конечно, а чего он ждал? Что его оставят в покое?
Орловский выругался и, открыв сервант из красного дерева, доставшийся им от прежнего хозяина по наследству, и достал бутылку «Армянского», налил до краев стакан и выпил несколькими большими глотками.
— Во вторник тебя и еще несколько сотрудников треста отправят под Юхнов на строительство линии обороны. Начинаем работать. Твоим первым заданием будет взорвать мост через Угру, чтобы большевички не смогли драпануть за реку. С тобой в паре поедет Кондратюк Илья Михайлович. Да-да не удивляйся, ваш главбух из управления. Этот пламенный коммунист проворовался еще на своей прежней работе и теперь у нас на крючке. Ты там приглядывай за ним, ибо не надежен. Истеричка. В городе на Лещева пять у нашего человечка возьмете взрывчатку. Он уже предупрежден и все готово. Вот Игнат Брагин, — Лутц сунул Виктору под нос фотографию, с которой на Орловского смотрела небритая физиономия в кепке малокозырке. — Старшим группы будешь ты. Когда вернешься, жди звонка. Отдохнешь и снова в бой. Нам, друг, еще такие дела предстоят — ого-го, закачаешься.
Вернувшись домой, Орловский позвонил Саше Рутковскому. Тот на прошлой неделе говорил, что их контору эвакуируют в Челябинск. Предлагал забрать с собой Анастасию. Виктор все тянул с ответом — надеялся все же, что ему удастся рвануть в глухую деревеньку за Урал, как он задумал. Однако ничего придумать так и не удалось, и теперь иного выхода просто не было.
Утром в понедельник Настю оформили младшим научным сотрудником, и уже вечером Орловский выгружал из институтской эмки туго перетянутый ремнем кожаный чемодан, который они с женой собирали накануне.
На перроне яблоку упасть было некуда. Носильщики, ласково матерясь, уже не надеялись протолкнуть свои тележки сквозь толпу отъезжающих и провожающих, возле здания вокзала на вещмешках, узлах и баулах сидели студенты МГУ. Этим, казалось, не было никакого дела до царящей вокруг суматохи. Ребята и девчонки, собравшись вокруг очкарика с гитарой, пели:
— В путь-дорожку дальнююЯ тебя отправлю,Упадёт на яблонюАлый цвет зари.Подари мне, сокол,На прощанье саблю,Вместе с вострой саблейПику подари.Подари мне, сокол,На прощанье саблю,Вместе с вострой саблейПику подари…
Потом по команде парня с красной повязкой на рукаве и переливающимися на груди эмалью значками «ворошиловский стрелок», «отличник МПВО» и «отличник Осоавиахим» встали, похватали свою поклажу, и, построившись в колонну по двое, двинулись в начало состава. Орловским и Рутковскому тоже надо было туда и они пристроились этой колонне в хвост.
Красная профессура у первого вагона бойко закидывала свои вещи в тамбур и прямо в открытые окна, будто это были не дядечки в возрасте, а те же студенты.
Виктор поставил на землю чемодан, взял в свои ладони Настино лицо и поцеловал. Крепко поцеловал, по-настоящему. Она не оттолкнула его, а наоборот прижалась и заплакала.
Уже дома, не один раз прокручивая в голове эти последние минуты, что они пробыли вместе, Виктор думал о том, что, если бы не война, если бы не этот Лутц со своей бандой, ведь все могло у них сложиться по-другому. Черт! Но ведь познакомил-то их как раз Ян. Да и не обратила бы внимания хоть и бывшая, но потомственная дворянка на простого красного командира из шахтерского села Степановка.
Свет этим вечером так и не дали, воск от давно погасшей свечки стек по подсвечнику и зашипел в лужице коньяка из опрокинутой бутылки. Орловский, уронив голову на руки, спал сидя за столом. За окном выла сирена воздушной тревоги, и над Белорусским вокзалом рыскали в небе яркие лучи прожекторов. Вскоре заработали зенитки, но разбудить Виктора они так и не смогли.
Проснулся он рано, не спеша позавтракал, покидал в сидор нижнее белье, теплые носки, мыло и бритвенные принадлежности. Подумав, положил сверху пару банок тушенки и пол буханки хлеба, затем залез в тайник, достал наган и горсть патронов к нему. Почистив револьвер, Орловский засунул его за пояс под свитер.
К зданию треста на Пятницкой он приехал за полчаса до того времени, на которое был назначен сбор. Кондратюк был уже здесь. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу и прижимая к животу набитую под завязку белую парусиновую сумку. Кроме Орловского, Назаряна и главбуха в сторону Юхнова ехало еще два инженера. Правда, их должны были высадить раньше. Остальные либо уже находились на возводящихся рубежах, либо вошли в состав других групп на других направлениях.
К половине девятого к парадному подкатил автобус с работницами фабрики «Красный октябрь». Эти «сладкие женщины» с профессионально пухлыми щечками и звонкими голосами сразу наполнили улицу смехом и гомоном. Как будто не окопы рыть едут, а на загородный пикник. Две подъехавшие полуторки с осчастливленными бронью артистами какого-то там театра, причем все больше молодыми, розовощекими вьюношами, вообще вызвали бурю эмоций у кондитерш.
Виктор подхватил сидор и устроился на одном из свободных сидений у передних дверей автобуса. Главбух отдуваясь плюхнулся рядом сним.
По пустой утренней Москве они быстро доехали до окраин города и уже на Варшавском шоссе встроились в колонну таких же забитых грубой рабочей силой автомобилей.
Всю дорогу неуемные женщины тянули задушевные жалостливые песни, от которых у Виктора к исходу первого часа начала болеть голова, а Кондратюк, не разделяющий их веселья, все пытал Орловского насколько близко к фронту они едут. Как будто Орловский знал больше него. Он даже не представлял, что они там будут делать: толи гонять землекопов, заставляя их рыть траншеи, котлованы под блиндажи и землянки и другие фортификационные сооружения, толи просто, наряду с остальными махать лопатой.
А Кондратюк думал совсем не об этом. Он боялся. Именно из-за своей природной трусости он и попал в цепкие лапы Лутца, и теперь главбух мысленно рисовал себе картины страшных бомбежек и еще черти знает чего.
