К. Тейлор - Сестры лжи
Глава 34
Я сажусь медленно, отмечая, как отдается пульс в висках – верный признак похмелья, – и смахиваю пряди с лица. Волосы пахнут копотью, пригорелым мясом и пóтом. Неподалеку дрыхнет Линна; нас разделяет белая церковная свеча, то и дело плюющаяся искрами, потому что фитилек вот-вот утонет в глубокой лужице плавленого воска. По другую руку от нее спит Ал, прикрытая конвертом-наголовником спального мешка так, что виден лишь незакрытый, слегка похрапывающий рот. Бок о бок с ней лежит Дейзи, широко разбросав ноги, полностью одетая, на голом матрасе; ее спальный мешок валяется в стороне, словно она заснула там, где упала. Спящая, Дейзи напоминает куклу; щеки оттеняют ее длинные темные ресницы; коротенькие, обгрызенные ногти прижаты ко рту.
Линна смотрится совсем крошечной, хрупкой. Без своих исполинских очков она смахивает на какую-то зверушку вроде крота. Корни розовой челки успели подернуться черным тоном. Вчера, наслушавшись ее «любезностей», я не стала возвращаться к костру, а укрылась в спальне. Заползла там в спальный мешок, натянула наголовник до отказа и затем несколько часов лежала, обливаясь по́том под толстым слоем синтетики и шерсти, пока со стороны дворика доносились возбужденные вопли и скрипучий смех. Как так вышло, что наш отпуск превратился в эдакую мерзость? Мы прибыли в «Эканту» друзьями – пусть и со своими проблемами, запрятанными под улыбки и нетерпеливое ожидание приключений. Наша дружба выдержала испытания университетом, переездами, работой с девяти до пяти и сердечными увлечениями. По крайней мере, я так думала. А выясняется, что связи, которые представлялись мне столь прочными, и гроша ломаного не стоят. Хватило одного-единственного неверного движения, чтобы все посыпалось как карточный домик.
Я тянусь за бутылкой воды, что лежит у подушки. Пусто. Выкарабкиваюсь из спального мешка, шлепаю босыми ногами через дортуар, выбираясь на дорожку. Вода, что течет у нас в душевой, не годится для питья, а у меня классический сушняк.
* * *Я бреду по дорожке к главному корпусу и захожу в коридор, где из всех звуков слышно лишь пошлепывание моих босых ног по деревянным половицам, а свет исходит от единственной свечи, что стоит на столике, который некогда перевернула Ал. Удивительно, каким далеким кажется тот день, хотя прошло меньше недели… По дороге на кухню, откуда доносится запах кумина, кардамона и корицы, я бросаю мимолетный взгляд в открытую дверь кабинета Айзека – и обмираю. Стол сдвинут к окну, ковер небрежно сдернут и лежит бесформенной грудой возле раскиданных книг, бумаг и даже тапочек, образуя своего рода рамку вокруг темной дырки слева.
Я цепенею окончательно.
Люк открыт.
Хочу отвернуться, но не могу. Сил хватает лишь на то, чтобы пялиться на этот темный проем, что расположен едва ли в трех метрах от моих ног.
Где Фрэнк? Судя по обстановке, он либо сам выбрался, либо завязалась потасовка, чтобы его отсюда вытащить…
В раскрытое окно врывается ветер, теребя не только занавески, но и раскиданные листы бумаги. Чисто машинально я поднимаю ближайший из них, хотя и не с первого раза: вот до чего дрожат пальцы.
В руках у меня распечатка электронного письма от Линны к Айзеку. Дата – 15 апреля, то есть за три с половиной месяца до нашего приезда.
Дорогой Айзек!
Я пишу это письмо чуть ли не в десятый раз, постоянно его переделывая и даже начиная вновь. Сейчас, рассказав о том, что чувствую, я обязательно отправлю его, иначе мне никогда не удастся написать тебе ответ, а этого я допустить не могу: ведь я потратила столько времени на твои поиски.
Айзек, все свое детство я провела, страдая от чувства утраты, словно во мне чего-то не хватает. Конечно, ребенок не способен на самоанализ, и поэтому я всего лишь думала, что мне «грустно», зато очень часто.
Здесь я вскидываю глаза, озираюсь по сторонам, чуть ли не ожидая, что из темноты на меня вот-вот набросится Фрэнк, однако коридор по-прежнему пуст, а из люка в полу никто не лезет. Хочется облизать губы, но во рту не осталось слюны.
Вот почему известие, что у меня есть брат, столь многое прояснило. Теперь все стало на свои места; я поняла, отчего в груди так пусто, отчего горечь одиночества преследует меня повсюду и почему мне всегда казалось, что в семье что-то скрывают. Думаю, она никогда не призналась бы, если б не напилась в тот вечер. Не буду повторять ее слова, чтобы не причинять тебе боль; просто скажу, что она разревелась, разозлилась и хотела сделать мне больно. Но сильно ошиблась. Рассказав о тебе, она сделала мне самый большой подарок. Дала брата. Того самого, от которого отказалась, потому что эта сволочь, мой отец, не мог справиться с ревностью. Мать так и не созналась, где тебя искать; тогда я обратилась в Армию спасения, и они помогли. Один из твоих друзей по Абердину сообщил, что ты уехал в Непал и что основал там «Эканта-ятру». Знаешь, я даже разревелась, когда увидела ваш веб-сайт и не нашла на нем твоей фотографии. Айзек, не могу подыскать слов, чтобы выразить, до чего мне жаль, как много ненависти и гнева…
Я перестаю читать и подбираю другой лист, лежащий у моих ног. Очередное письмо от Линны, датированное на этот раз 12 мая.
Милый брат (не сердись за слюнявость, просто мне очень нравится так тебя называть)!
Как всегда, я ужасно рада получить от тебя весточку. Передать не могу, до чего тянет попасть в Непал. Ты спрашиваешь, нет ли у меня друзей, с которыми можно к тебе приехать, чтобы они тоже помогли разнести весть о вашей общине. Ну конечно! Я сделаю все, чтобы захватить с собой Ал, ей наверняка это пойдет на пользу. А еще есть Дейзи. Уверена, что она тебе понравится. Она до того яркая и общительная, что…
Хочется почитать дальше, но здесь оставаться опасно. Поэтому я шмыгаю в кабинет и набираю еще листков, стараясь не отрывать взгляда от распахнутого люка дольше, чем на секунду, после чего укрываюсь на кухне. Дверь оставляю приоткрытой, чтобы сюда попадал свет из коридора, хотя сумрак такой плотный, что текст разбирается с большим трудом.
Милый Айзек!
Да, это снова я! Ты просил подробней рассказать о моих друзьях, так как это поможет вести с ними занятия. С удовольствием! Ал двадцать пять, она из Кройдона, работает телефонисткой в контактном центре. У нее был брат Томми, он погиб в ДТП на своем мотоцикле. Ему было в ту пору восемнадцать, а ей – пятнадцать. Ал считает, что все из-за нее, потому что в тот день она поссорилась с родителями и убежала из дому. Томми поехал за ней, но на светофоре его сбила машина. Он умер уже в больнице, а его последние слова – «сестренка, я всегда буду тебя любить» – до сих пор преследуют Ал. Как видишь, она тоже очень духовный человек, только своеобразный: верит в привидения и экстрасенсов, зато религию ни в грош не ставит. Даже йогу и медитацию называет «хипповскими бреднями» (извини, что так приходится писать, я очень надеюсь, что ты сумеешь ее переубедить!).
Другую мою подругу зовут Дейзи. Я совершенно уверена, что ты будешь от нее в восторге! Ей тоже двадцать пять, и она самая классная, самая стильная из всех, кого я знаю. Как и Ал в свое время, она кого-то потеряла – годовалую сестренку, и они с Ал так подружились, потому что у обоих случилась большая беда. Только у нее ситуация совсем другая. Ей было всего лишь пять, когда погибла Мелоди. Мама оставила их купаться в ванне, а сама пошла искать полотенце где-то в спальне. Не знаю точно, что произошло. Иногда, когда Дейзи выпьет, она говорит, что Мелоди полезла за игрушкой на полочке, но поскользнулась и ударилась головой о какой-то кран. А иногда рассказывает, будто пыталась научить ее плавать под водой, но вовремя не поняла, что сестра успела захлебнуться. А еще был случай, когда Дейзи сказала, что все было в порядке, но она решила поискать маму, а когда ее привела, сестренка уже плавала лицом вниз. В общем, мне кажется, что Дейзи точно помнит, как это случилось, однако постоянно сочиняет разные версии, чтобы снять с себя вину, а может, и увеличить ее. Как бы то ни было, мать во всем обвиняла именно Дейзи; считала, что она ревновала к новому ребенку в семье, намеренно хотела сделать ему больно. Три месяца спустя мать покончила с собой. Думаю, в глубине души она винила все-таки себя. О, Айзек, это такая трагедия, у меня прямо сердце разрывается! Знаешь, по внешнему виду про Дейзи никогда не скажешь, что ей довелось пройти через такие ужасы. Она веселая, задорная, но несет на своих плечах тяжкий груз.
Еще ты познакомишься с Эммой. Она считается лучшей подругой Дейзи. Вот уж чего-чего, а эту дружбу я в толк взять не могу. Ведь ничего общего. В то время как Дейзи – душа любой вечеринки, Эмма вечно куксится в углу или бегает с жалобами на людей, случайно положивших окурок в цветочный горшок.
Ах ты, дрянь! Это как раз я свободно общаюсь на вечеринках, пока Линна только и делает, что липнет к Дейзи с Ал, шагу без них не ступит… Ну хорошо же; я проглатываю обиду и читаю дальше.
