Лорен Оливер - Исчезающие Девушки
Красный диван унесли из помещения наверху. Даже до того, как я смогла найти другую лампу, уже поняла, что какой-то большой предмет недавно тащили через комнату – на пыльном полу остались видимые следы - и двигали вниз по лестнице. Но лампы остались, четыре из них с огромными колбами, как лампы для кино, и старый журнальный столик с темными окружностями пятен от стаканов. Кондиционер стоял в углу, его решетка вся была в пыли, пеноблоки и фанерные доски сложены у стены, вероятно, планировался ремонт, который так и не сделали. В другом углу валялся женский бюстгальтер с принтом пчелок на чашках.
На секунду я задерживаюсь на середине комнаты, борясь с желанием заплакать. Как я сюда попала? Как каждая из нас попадал сюда? Теперь все кончено: ложь, напряжение, подлость.
Помню, как мы с сестрой гонялись на велосипедах, - кто быстрее доберется до дома. На последнем повороте мыщцы моих бедер и ног горели, я желала не просто остановиться, но и сдаться, перестать крутить педали, позволить инерции нести меня последний квартал. То же самое испытываю и сейчас, - не триумф победы, а облегчение, что уже не надо стараться. Но остаётся еще одна вещь, которую я должна сделать.
Перемещаюсь по комнате в поисках чего-то, что свяжет Андре и Мэделин Сноу. Не знаю, что именно хочу увидеть. Но правда всегда выходит наружу. Эта фраза всё время крутиться в моей голове. Нет. Истина делает тебя свободным. Кровь возьмет свое. Кровь. У стены на полу замечаю малиново-коричневое пятно. Я присаживаюсь на корточки, ощущая легкую тошноту. Пятно размером с ладонь ребенка, почти впиталось в доски. Невозможно сказать насколько старое или свежее оно.
Внизу хлопает дверь. Я быстро встаю, сердце клокочет в горле. Внизу кто-то посторонний. Ники не захлопнула бы дверь. Она бы двигалась тихо и осторожно. Здесь только одно место, где можно спрятаться: позади фанеры и пеноблоков в углу рядом с лестницей. Двигаясь так тихо, как могу, и морщась всякий раз, как пол поскрипывает подо мною, я забираюсь в узкое темное пространство между строительными материалами и стеной. Пахнет плесенью и мышиными экскрементами. Я неудобно присаживаюсь на корточки и жду, стараясь услышать звуки внизу, - может чье-то движение, шаги или дыхание. Ничего. Ни шепота, ни скрипа, ни дыхания. Я считаю до тридцати, затем в обратном порядке до нуля. Наконец, вылезаю из своего тайника. Наверное, всего лишь ветер захлопнул дверь.
Когда выпрямляюсь, то замечаю отблеск чего-то серебряного, спрятанного под фанерой. Пальцами достаю это. Мир сжимается в узкую точку, места тут не больше, чем для вытянутой руки ребенка. Это браслет Мэделин Сноу. То, ради чего мы так тщательно обыскивали берег, когда я присоединилась к поисковому отряду. Её любимый браслет. Поднимаюсь на трясущихся ногах, сжимая браслет. Теперь я на открытом месте.
- Что за черт?
Голос Андре стал для меня полнейшей неожиданностью. Я не слышала, как он подошел. Он стоял на лестнице, сжав перила так, что побелели костяшки пальцев, его лицо искажала чудовищная ярость.
- Ты, - выплевывает он, а я не могу пошевелиться, не могу отреагировать. - Какого черта ты тут делаешь?
Он делает два шага ко мне, отпуская перила. Я не думаю, просто бегу. Пролетаю мимо него, он откидывается назад, открывая мне достаточно пространства, чтобы я оказалась на лестнице. Вниз, вниз, вниз. Металлические ступени клацают как зубы под весом моих шагов, небольшая боль поднимается от лодыжек к коленям.
- Эй! Остановись! Стой.
Я мчусь на пляж, рыдания рвутся из моей груди, поворачиваю направо, слепо бегу по берегу. Андре вылетает из маяка за мной.
- Послушай. Послушай. Я просто хотел поговорить с тобой.
На одном из камней я теряю равновесие и случайно роняю браслет. В течение одной ужасной секунды не могу найти его; слепо ползу по мокрому песку, омываемому прибоем, вода просачивается сквозь мои пальцы и возвращается обратно в океан. Могу различить позади меня барабанящие шаги Андре и его гневное дыхании. Мои пальцы натыкаются на металл. Браслет. Хватаю его, вскакиваю на ноги, игнорируя сильную боль в ногах, и мчусь по склону к шоссе. Высокая песчаная трава колет мою голую кожу, но я игнорирую и её тоже. Затем взбираюсь между камней, используя толстые веревки из пляжной травы, чтобы подтянуть себя. Под ногами сыпется песок, грозя свалить меня вниз. Здесь настолько густая растительность, что я едва могу разглядеть трассу. Вижу лишь быстрые вспышки фар автомобилей, которые скользят по широкой стене из вьющихся лиан и униол. Продолжаю пробиваться вперед сквозь растительность, защищая одной рукой лицо. Я чувствую себя сказочным рыцарем, пытавшимся боем пробиться через заколдованный лес, который становится все гуще и гуще. Но это никакая ни сказка.
Андре, бранясь, тоже ломиться через заросли. Но падает. Я решаюсь оглянуться и вижу, как яростно качается трава, по мере того, как Андре пытается пробиться вперед. Наконец, заросли заканчиваются, и я сразу попадаю на трассу. Гладкая поверхность тротуара блестит, словно луна.
Пригнувшись, прохожу еще пару футов до дороги, наступая на пустые банки и пластиковые пакеты. Перепрыгнув через отбойник, поворачиваю налево, дальше от Сиротского Пляжа, дальше от бара «У Бимера» в сторону пустого побережья, где были недостроенные дома, деревянные доски которых уже образовали некое подобие огромных камней. Там, во мраке я могу избавиться от его преследования, могу прятаться здесь, пока он не сдастся.
Иду вниз по дороге, держась ближе к дорожному отбойнику. Одна из машин на быстрой скорости с шумом проноситься мимо меня, сигналя мне, из окон гремят с басы. Где-то вдалеке звучат полицейские сирены , - кто-то ранен или умер, еще одна разрушенная жизнь. Я оборачиваюсь. Андре тоже добрался до трассы. Лица не разглядеть, слишком темно.
- Господи-Боже! - кричит он. - Ты что совсем сошла с...
Что бы он там ни сказал, его дальнейшие слова глушит свист еще одной машины. Теперь больше сирен. Я не была так далеко на юге с ночи аварии и все выглядит незнакомым: по одну сторону шоссе острые камни, поднимающиеся от пляжа; по другую - скалистые холмы и сосны. Бежала ли Мэдлен Сноу этим путем? Поймал ли он её и вернул назад в маяк? Визжала ли она?
Я еще раз оглядываюсь, но позади меня лишь пустая дорога: Андре либо сдался, либо упал. Сбавляю шаг, становится тяжело дышать, мои легкие горят. Все тело охватывает боль. Чувствую себя деревянной куклой, которую разрубили пополам.
Ночь становится очень тихой. Если бы только не эти визжащие сирены, звук которых приближался, мир казался бы картиной, написанной масляными красками, абсолютно неподвижным, покрытый кромешной тьмой. Должно быть, именно здесь Ники и я разбились. Меня охватывает странное ощущение, будто ветер проходит сквозь меня. Только вот здесь нет никакого ветра: листья деревьев неподвижны. Но все же, по моей спине бегут мурашки.
- Останавливай.
Яркие вспышки памяти, картины внезапно подсвечиваются, словно кометы в темноте.
- Нет. Не остановлю, пока мы не поговорим.
- Больше никаких разговоров. Никогда.
- Дара, пожалуйста. Ты не понимаешь. Я сказала, останавливай.
Дорожный отбойник на расстоянии около десяти футов от меня был искривлен в сторону от трассы. Кусок металла был начисто снесен. Поблекшие шелковые ленты висят вдоль оставшихся концов отбойника. Они слегка колыхаются, словно сорняки, встревоженные невидимым толчком ветра. Слегка искривленный деревянный крест помещён в землю, а поверхность большого обработанного камня, стоявшего сразу за пробоиной, покрыта клочками бумаги, кусками ткани, сувенирами и письмами. Несколько свежих букетов сложены в кучу возле креста, и даже на расстоянии несколько футов я узнаю плюшевую зверушку Арианы - мистера Стивенса, ее любимого медвежонка. Она даже покупает ему подарок на каждое Рождество, и каждый раз какой-нибудь другой аксессуар, наподобие зонтика или каски. У мистера Стивенса новый аксессуар - лента на шее с посланием, написанным маркером на ткани. Мне приходится присесть, чтобы прочесть его.
С Днем рождения, Дара. Я каждый день по тебе скучаю.
Время разверзлось, замедлилось, успокоилось. Только сирены нарушали тишину.
Записки, деформированные от воды и теперь нечитаемые, выцветшие шелковые цветы и брелоки, и в центре всего этого...фотография. Моя фотография. Фото из ежегодника на втором курсе старшей школы. Та, которую я всегда ненавидела. Та, на которой мои волосы слишком короткие. Под фото размещена блестящая металлическая табличка, прикрученная к камню.
Покойся с миром, Дара Жаклин Уоррен. Ты будешь жить в наших сердцах вечно.
Теперь сирены кричат, настолько громко, что я чувствую их шум даже зубами, настолько громко, что даже думать не могу. А затем, одновременно, звуки возвращаются в мир в порывах ветра, в шуме дождя, идущего со стороны океана, откидывая меня назад. Мир вспыхивает вспышками из красного и белого. Красного и белого. Сирены замолкают. Все будто в замедленном движении, даже крупные капли дождя замирают в воздухе, струйки воды, застывают в диагональном направлении. Три машины останавливаются у обочины. Люди бегут в мою сторону, превратившись в безликие тени в ярком свете фар.
