Сидни Шелдон - Звезды сияют с небес
Когда сидящая в зале Лара увидела вышедшего на сцену Филипа, она ощутила какое-то неотразимое очарование. «Я выйду за него замуж, – подумала Лара. – Я это знаю». Она откинулась на спинку кресла и окунулась в магические звуки исполняемой Филипом музыки.
Концерт вылился в подлинный триумф, а затем многочисленные почитатели классической музыки собрались в артистическом фойе. Филип давно уже научился делить своих поклонников на две группы: поклонников и музыкантов. Поклонники всегда восторженны и эмоциональны. Что же касается музыкантов, то, если выступление проходило с успехом, их поздравления были сердечными, если же случался провал, их поздравления
были очень сердечными.
В Амстердаме Филип имел великое множество горячих поклонников, которые в тот вечер заполнили артистическое фойе. Он стоял в центре зала и, улыбаясь, раздавал автографы и вежливо отвечал на комплименты сотен незнакомых людей.
– Вы меня помните? – то и дело спрашивал его кто-нибудь из них.
– Ваше лицо мне кажется знакомым… – уклончиво отвечал Филип.
На память ему пришла история про великого дирижера Томаса Бичема, который, чтобы скрыть свою забывчивость, на вопрос: «Вы меня помните?» – обычно отвечал: «Ну конечно! А как у вас дела, как ваш отец, чем он сейчас занимается?» И эта маленькая хитрость выручала его до тех пор, пока после одного из концертов в Лондоне к нему не подошла молодая женщина. «Ваше выступление было просто великолепно, маэстро! – воскликнула она. – Вы меня помните?» Бичем, как всегда, был вежлив: «Ну конечно, дорогуша! Как поживает ваш отец? Чем он сейчас занимается?» На что женщина спокойно ответила: «Благодарю вас, с папой все нормально. Он продолжает быть королем Англии».
Филип все еще деловито раздавал налево и направо автографы, выслушивал привычные фразы: «Брамс как живой стоял у меня перед глазами!…», «Не могу выразить словами, как я восхищен!», «У меня есть все ваши записи!…», «А не могли бы вы дать автограф и для моей матушки? Она вас просто обожает…» – когда что-то заставило его поднять глаза. В дверях, глядя на него, стояла Лара. Глаза Филипа округлились от удивления.
– Прошу прощения, – пробормотал он и, подбежав к ней, взял ее за руку. – Какой чудесный сюрприз! Что вы делаете в Амстердаме?
«Не спеши, Лара».
– У меня здесь были кое-какие дела, но, когда я узнала о вашем концерте, я просто не могла не прийти. – «Звучит довольно невинно». – Вы были великолепны, Филип.
– Благодарю вас… Я… – Он на секунду отвлекся, чтобы поставить очередной автограф. – Послушайте, если у вас есть время поужинать…
– У меня есть время, – не раздумывая сказала Лара.
***Когда они вошли в ресторан «Бали», сидевшие в нем за столиками мгновенно узнали Филипа и, повскакивав со своих мест, принялись аплодировать. «В Штатах эти аплодисменты предназначались бы мне», – подумала Лара, но в то же время ей было приятно, что она находится рядом с Филипом.
– Для нас большая честь принимать вас, мистер Адлер, – говорил метрдотель, провожая их к столу.
– Спасибо.
Усаживаясь, Лара обвела глазами людей, с благоговением уставившихся на Филипа.
– Кажется, они действительно вас любят, – заметила она.
Он покачал головой:
– Они любят музыку. А я всего лишь ее посланник. Я давным-давно уже это понял. Когда я был совсем молодым и, возможно, чересчур самонадеянным, мне как-то довелось выступать с концертом. И вот я закончил свою игру, и началась настоящая овация. Я стоял на сцене и, раскланиваясь с публикой, самодовольно улыбался. Тогда дирижер повернулся к залу и поднял над головой партитуру, тем самым как бы напоминая сидящим в зале, что на самом деле они аплодируют не мне, а Моцарту. Для меня это стало уроком на всю жизнь.
– А вам никогда не надоедает снова и снова, концерт за концертом, играть одну и ту же музыку?
– Нет, потому что не может быть двух одинаковых концертов. Музыка может быть одинаковой, но дирижеры и оркестры разные.
Они сделали заказ, и Филип продолжил:
– Каждый концерт мы стараемся довести до совершенства, но достичь этого не удается никогда, так как мы имеем дело с музыкой, которая все равно остается лучше нас. Каждый раз нам приходится заново сердцем переживать то или иное музыкальное произведение, чтобы воссоздать то, что вложил в него композитор.
– И вы никогда не бываете удовлетворены?
– Никогда. У каждого композитора есть свое, присущее лишь ему одному, звучание. Будь то Дебюсси или Брамс, Гайдн или Бетховен… И мы стараемся как можно точнее воспроизвести это звучание.
Подали ужин, состоявший из двадцати одного блюда индонезийской кухни, приготовленного из мяса, рыбы, птицы, теста, а также два десерта.
– Да разве все это можно съесть? – засмеялась Лара.
– У голландцев хороший аппетит, – заметил Филип. Он просто не сводил с Лары глаз, чувствуя от ее присутствия блаженную радость. Красивых женщин в его жизни было более чем достаточно, однако Лара казалась ему особенной. Она была сильной, но в то же время очень женственной, и складывалось впечатление, что она совершенно не отдавала себе отчета в собственной красоте. Ее глубокий волнующий голос просто завораживал его. «Мне нравится в ней буквально все», – признавался себе Филип.
– А куда лежит ваш путь дальше? – спросила Лара.
– Завтра я буду в Милане. Потом Венеция, Вена, Париж, Лондон и, наконец, Нью-Йорк.
– Звучит очень романтично. Филип рассмеялся:
– Боюсь, что «романтично» – это не совсем точное слово. Мы постоянно привязаны к рейсам самолетов, живем в незнакомых отелях, питаемся в ресторанах… Я, собственно, не жалуюсь, потому что играть классическую музыку – это такое чудо. А вот что меня раздражает, так это, так сказать, синдром «гляди веселей».
– Что это?
– Постоянно быть на виду, то и дело улыбаться людям, на которых тебе наплевать, жить среди совершенно незнакомых тебе людей.
– Я вас понимаю, – тихо проговорила Лара.
***– Послушайте, – сказал Филип, когда они покончили с ужином, – после концерта я всегда чувствую себя несколько взвинченным. Что, если нам прокатиться по каналу?
– Я с удовольствием.
Они сели на прогулочный катер, курсировавший по каналу Амстел. Ночь была безлунная, но город освещался тысячами сияющих огней. Все вокруг казалось очаровательным. Сидящим на катере туристам динамики на четырех языках выдавали информацию: «Сейчас мы проплываем квартал старых купеческих домов с богато украшенными фронтонами. Впереди виднеются башни старинной церкви. Всего в городе построено тысяча двести мостов…»
Они миновали Smalste Huies, самое узкое здание Амстердама, шириной в его парадную дверь, Westerkerk с короной императора Максимилиана Габсбургского, нырнули под деревянный подъемный мост и проплыли мимо рядов плавучих домиков, служащих жилищем для сотен семей.
– Какой красивый город, – сказала Лара.
– Раньше вы здесь не бывали?
– Нет.
– И приехали сюда по делам, – сочувственно заметил Филип.
Лара вздохнула:
– Это не совсем так…
Он недоумевая посмотрел на нее.
– Но, помнится, вы сказали…
– Я приехала в Амстердам, чтобы встретиться с вами, – прошептала она.
Филипу было приятно услышать это.
– Я… Я очень тронут.
– И я хочу сознаться кое в чем еще. Я говорила вам, что интересуюсь классической музыкой… Это не правда. Губы Филипа тронула чуть заметная улыбка.
– Я знаю.
– Вы знаете? – удивилась Лара.
– Профессор Мейер мой старый приятель, – мягко проговорил Филип. – Он позвонил мне и сказал, что читает вам курс лекций по творчеству Филипа Адлера. Он подозревал, что у вас имелись на меня виды.
– И он был прав, – заявила Лара. – У вас кто-нибудь есть?
– Вы…, вы это серьезно? Она вдруг смутилась.
– Если я вас не интересую, я уеду и… Филип взял ее за руку и тихо произнес:
– Давайте сойдем у следующего причала.
***Когда они вернулись в отель, Лару ждала целая кипа телефонограмм от Келлера. Не читая, она сунула их в сумочку. В тот момент ей было просто не до них.
– К вам или ко мне? – тихо спросил Филип.
– К вам.
Она буквально сгорала от нетерпения.
Ей казалось, что этого мгновения она ждала всю свою жизнь. Это было именно то, о чем прежде Лара могла только мечтать. Наконец-то она нашла свою любовь. Объятые пламенем желания, они вошли в номер Филипа; он обнял ее и с нежным трепетом, едва касаясь, поцеловал в губы. «О мой Бог», – простонала Лара. И они начали срывать друг с друга одежду.
Тишину комнаты внезапно разорвали отдаленные раскаты приближающейся грозы. Медленно, как бы неохотно, на небо стали наползать черные тучи, все ближе и ближе, и вот на землю упали первые капли дождя. Он начался робко, несмело, вкрадчиво, любовно лаская теплый воздух, осторожно облизывая стены домов, всасываясь в нежную зелень травы, целуя темные уголки ночи… Этот дождь был наполнен нерастраченной страстью, вожделением, распутством, чувственностью; медленно, постепенно смелея, он опускался все ниже и ниже, с каждой минутой ускоряя свой темп, пока не превратился в неистовый ливень, безумный, неудержимый, настойчивый, в разнузданные яростные удары, вколачивающиеся все сильнее и сильнее, ритм которых становился все быстрее и быстрее, и наконец взорвался бешеным раскатом грома. И вдруг все стихло. Обессиленные, Лара и Филип лежали в объятиях друг друга.
