Клювы - Максим Ахмадович Кабир

– Мне здесь не нравится, – сказал Томаш. – Будто склеп.

– Ерунда. Идем.

По навощенному паркету они прошагали к лестнице. На стене висели фотографии: пожилая супружеская пара в окружении детей и внуков. Адамов сплюнул под ноги.

Тени, как дым, окуривали второй этаж.

Используя шампур вместо шпаги, Адамов толкнул первую дверь.

Спальня.

Старик с фотографий лежал под одеялом, на боку – вероятно, он читал, когда ему пальнули между лопаток. На ковре валялся томик немецкоязычного борзописца Кафки. Убийца бросил пистолет рядышком. Черный австрийский «Глок» покоился на перине. Как и говорил всезнающий Леффлер.

Болезненно заныл живот. Адамов стиснул ягодицы, боясь, что кишечник непроизвольно опорожнится.

Он поднял пистолет, взял на мушку седой затылок мертвеца:

– Паф!

– Капитан…

Позже, за рулем, Адамов решил, что старая карга пряталась в шкафу – иначе как бы ей удалось подкрасться так незаметно? Адамов поворачивался (пресловутая замедленная съемка, сцена из вестернов), а старуха уже вонзала нож в печень Томаша. Глаза официанта вылезли на лоб, рот округлился.

Крик разморозил сцену, запустил действие в нормальном режиме.

Растрепанная ведьма замахнулась снова.

Адамов всадил пулю ей в грудь – точно в изображенный на пижаме букет фиалок. Свинец прошил сердце.

Адамов уважительно посмотрел на пистолет.

– Ох, капитан… – проскулил Томаш.

Из его бока сочилась кровь, она замарала штанину до колена. Рана выглядела плохо, но не смертельно, хотя речь о том, чтобы управлять автомобилем или охотиться на мутантов, уже не шла.

– Что же делать, капитан? – По прыщавым щекам струились слезы.

– Не хнычь, сынок. Перебинтуем. До свадьбы заживет.

– Вы так считаете?

– К вечеру будешь как новенький. Только найдем аптечку.

Томаш, придерживая рану, поковылял к выходу.

Адамов поднял пистолет:

– Выспись и за меня, сынок.

Патрон полетел вправо. Рубашка Томаша вздулась, пуля перегрызла позвоночник.

Смерть – это так быстро и грязно.

Покидая спальню, Адамов спиной, загривком, почувствовал чей-то внимательный взгляд. Он обернулся резко – палец дернул спусковой крючок, пуля разнесла стекло, и в комнату хлынул ветер последних августовских дней.

Вместо старика, поклонника Кафки, на кровати лежал Кусака. Он вперился в Адамова бусинками блеклых глаз.

– Ты не халесий мальсик, – обвиняюще произнес мертвец. – Ты осень плахой.

Ванкувер…

Дюпон совершенно запутался. Сколько тварей он убил за сегодня? Сорок? Семьдесят?

Цифры ускользали, раздувались, лопались, гнили в голове. Уши закладывало – он широко разевал рот и хрустел челюстью.

Улицу внизу усеивали трупы. Но все новые лунатики выходили из-под моста, из-за ничейных автомобилей, из-за троллейбуса, который больше никогда никуда не поедет. Они стояли, безмолвные и жуткие, их тени ползли по стенам небоскреба к тринадцатому этажу. Луна ослепляла.

За час Дюпон не пристрелил ни одного лунатика: пули уходили в молоко. Ветер приносил песок, он впивался в зрачки – но откуда взяться песчаной буре в Канаде?

Сто двадцать? Восемьсот сорок три?

Блокнотный лист с подсчетами упорхнул за перила.

Опустел пуфик сбоку. Жена отлучилась в туалет. Что она так долго?

– Мышка?..

«Уснула она там, что ли?»

Опираясь на винтовку, Дюпон повернулся. Локтем спихнул бокал с остатками выдохшегося «Моёта». Бокал не разбился, но покатился к краю и тоже улетел в пропасть.

– Что ты делаешь, мышка?!

Супруга замычала и вскинула винтовку. Ствольную коробку покрывали сердечки и «пацифики». Палец лег на скобу, глушитель смягчил звук выстрела. Разлетелось стекло, а следом разлетелась голова Дюпона. Мелкий дождик из мозгового вещества окропил задранные лица лунатиков, столпившихся на проспекте.

Джакарта…

Кристиан цеплялся за жизнь.

Бывший рестлер, он чувствовал в себе достаточно сил, чтобы не спать еще неделю, но сомнамбулы норовили ускорить конец.

Кристиан перекинул ногу на водосточную трубу и карабкался по кровле.

Квартиру, где он успешно прятался, взяли штурмом. Хлипкую дверь разворотили ножами – лунатики лезли в пролом, как бешеные собаки. Девку, схватившую его сзади, Кристиан поднял к потолку, раскрутил и вышвырнул в окно. Спустя минуту он сам вышел через это окно.

Луна была так близко, словно оседлала конек двускатной крыши. Не знавшая ремонта черепица хрустела и разъезжалась. Ее куски вылетали из-под рестлера и разбивались о карниз.

«Я перелезу на другую сторону, – думал Кристиан, – попаду в соседнюю квартиру».

Он вытянулся в струнку, оттолкнулся. Черепица крошилась, точно печенье, и пыль щекотала ноздри. Из мезонина выкарабкался лунатик. Извиваясь змеей, полз к добыче. Кристиан вспомнил бой с Ледяным Мечом на отвесной стене. Тщательно срежиссированный буккером[20], отрепетированный до деталей. Он тогда победил, и публика рукоплескала ему. Он был Бэбифейсом, положительным героем. А Ледяной Меч играл роль Хила, плохого парня.

Лунатик плыл в мелком рыжем болоте распадающейся черепицы. Рестлер перекатился на спину и двинул пяткой в бессмысленную физиономию. Запоздало подумал, что этот чувак – чей-то сын, муж и сват. Чипшот – запрещенный удар – сработал, лунатик уехал в безвестность на санках отколовшейся кровли.

До вершины Кристиан добрался без приключений. Сел поудобнее, уперся в конек. Луна короновала город.

Справа и слева раскинулась Батавия – старая часть города. Справа и слева, сзади и впереди, разлилось море человеческих голов. Площадь Таман Фатахила была переполнена лунатиками. Урони Кристиан булавку, сдвинутые плечи не дали бы ей упасть на мостовую. Из офисных сот и окраинных железных хибар спящие стекались сюда, чтобы любоваться луной.

А над их легионом сидел, цепляясь за крышу колониального голландского здания, боец кабельного канала и истово молился богам.

Франко-немецкая граница…

Сидя на полу чужой кухни, Уилл Смит наблюдал, как Лео Зольц дезинфицирует нож. В карих умных внимательных глазах Уилла Смита читалось понимание. Он знал, что виноват в сложившейся ситуации. Он как бы говорил: я погорячился. Но и ты пойми меня. По улицам шастают все эти ненормальные, жаждущие крови, мои хозяева превратились в маньяков, а тут ты тянешь ко мне грабли. Я обязан был обороняться, говорил Уилл Смит.

Лео не верил в Господа, но оценил степень его иронии. Разрушенный мир кишел пародией на живых мертвецов, а укусила Лео сраная собака. Не какой-то зомби-пес, а самый обычный колли. Животные не обращались в убийц, человечеству повезло. Но животные были напуганы не меньше людей, борющихся со сном и с сомнамбулами. Впрочем, Зольц понятия не имел, остались ли в мире бодрствующие соплеменники. Новостные сайты давно перестали обновляться. Ни единого пользователя социальных сетей онлайн. Лео и Уилл оказались изолированы в деревне с населением в полторы тысячи лунатиков.

«Нет, – возразил себе Лео, – после Судной ночи их осталось гораздо меньше».

В промежутке между книжными ярмарками Зольц жил в сонной (хах!) провинции в центре биосферного заповедника Блисгау, в нескольких километрах от французской границы. Он обожал Париж и Берлин, но предпочитал тишину, добровольное одиночество и прогулки по лесу. Гуляя, слушал в наушниках аудиокниги, а дома доставал томик из своей обширной библиотеки или загружал новинки на Kindle. Он читал постоянно, прерываясь для краткого сна. Трех-четырех часов хватало, чтобы отдохнуть и