Евгений Сартинов - Последняя империя. Книга вторая
– С первым Маем, господа студенты! – разнеслось над всей площадью. Толпа ответила на это восторженным ревом, аплодисментами, свистом. У микрофона стоял высокий парень с длинными волосами стянутыми резинкой в хвост. Затемненные очки и козлиная бородка гармонично дополняла облик оратора.
– Сегодня мы здесь не просто для того чтобы отметить мифический день солидарности трудящихся, а для того чтобы заявить властям, что мы не хотим так больше жить! Мы требуем восстановления политических свобод, отмены цензуры в газетах и на телевидении! Долой...
В этот момент очнувшиеся от шока милиционеры попытались взять реванш. Как минимум сто человек косым клином врезались в толпу махая направо и налево дубинками.
– Разойтись! Немедленно всем разойтись! – орал в мегафон вспотевший от ужаса Курбыко. Увы, первоначальный порыв стражей порядка увяз в плотной, превосходящей их в численности массе митингующих. Взявшись за руки студенты остановили людей в сизых мундирах и постепенно взяли их в сплошное кольцо. Давка была жуткая, истошно визжали задыхающиеся девушки, матюги и крики милиционеров постепенно начали стихать, теперь правоохранители все силы тратили на то, что не быть раздавленными в этом людском прессе.
– Назад! – прохрипел потерявший фуражку майор милиции. – Уходим!
С огромным трудом, под улюлюканье и издевательские пинки милиционеры вырвались из толпы. Красные, потные, частью в разорванных куртках, они столпились возле ГУМа тяжело дыша и подсчитывая потери. Большинство их них лишились своих фуражек, у некоторых из рук вырвали дубинки. Курбыко возбужденно кричал в микрофон рации:
– Срочно на Красную Площадь ОМОН, весь, в полном составе! Снять посты с других участков, машины с водометами сюда и побольше гранат со слезоточивым газом!
А митинг разгорался. У микрофона стояла миниатюрная, но очень звонкоголосая девушка.
– Мы не хотим больше жить в милитаристском государстве! Мы не хотим чтобы наша парни гибли в Средней Азии и на Кавказе защищая местных баев и ханов! Долой правило Кулика!
Отдав все приказания Курбыко опустил рацию, окинул взглядом всю панораму людского моря и, выругавшись, схватился за голову. Он уже чувствовал как становятся легче его погоны.
Сизов получил сообщение о происходящем у себя на даче. В этот день у него за столом собрались самые близкие люди: Ольга, ее мать, сестра Сизова Ирина с детьми, Соломин с женой, не было только Сазонтьева, мотавшегося с инспекцией где-то в районе Камчатки. Только Соломин поднял первый тост, как обычно за Россию, как подошел незаменимый Фартусов и тихо сказал несколько слов на ухо Сизову. Тот сразу изменился в лице и кивнул секретарю в сторону телевизора:
– Ну-ка, включи Си-эн-эн.
Худшие опасения Владимира оправдались. На экране мирового информационного спрута показались до боли знакомый красные зубцы стен Кремля. Судя по ракурсу снимали сразу с трех точек: с крыши гостиницы "Россия", откуда-то из Пассажа и из самого центра митинга, с Лобного места. Молодые, красивые, возбужденные лица, красные флажки в руках девушек, частенько показывали обнимающиеся парочки. Возбужденный голос лопотавшего на английском комментатора при этом воспринимался как нечто чуждое и инородное. И все чаще телекамера показывала Васильевский спуск, куда подъезжали и подъезжали машины с громоздкими, похожими на роботов с в своих шлемах, в бронежилетах и щитами в руках омоновцами.
– Что это? – спросил Соломин кивая на экран.
– Господа студенты митингуют, – сквозь зубы процедил Сизов.
– Боже мой, а Светочка ведь тоже сегодня на какой-то митинг собиралась! – ахнула жена Премьера, толстая и рыхлая, под стать мужу, Галина.
– Ты знала про митинг и ничего мне не сказала?! – поразился тот.
– Ну, я же думала они пройдут там в строю, как мы в свое время в пионерах, помашут флажками и все.
– Пройдут, пионеры! – передразнил ее Соломин. – Совсем ты ее распустила!
– Да, зато ты ее видишь два раза в месяц, когда даешь деньги на учебу!
– Да иди ты!.. – в сердцах бросил обычно не сквернословивший Премьер, и подхватив под руку Сизова отвел его в сторону.
– Нельзя их взять и просто так разогнать! Ты видишь, эти с камерами только того и ждут!
– Вижу, – сквозь зубы процедил Сизов. Желваки ходили на его щеках. – Надо бы, очень надо бы их проучить, но...
Он сделал жест рукой и понятливый Фартусов подал Диктатору мобильный телефон.
– Малахов? Вот что, до меня их не трогай. Я скоро буду.
Закончив разговор он повернулся к Соломину.
– Ты со мной?
– Конечно, как же еще!
Уже на выходе Владимира за рукав тормознула Ольга.
– Надеюсь ты не повторишь ошибки Таньанменя? – спросила она.
– Не знаю, – признался Сизов. – Но я бы с удовольствием послал бы на них танки.
– Дурак! Это же наши дети. Этим ты восстановишь против себя всех, всю страну.
– Ты так думаешь?
– Да! Это будет твоей большой, огромной ошибкой! Ты сразу лишишься всей своей популярности.
– А я так не думаю. К тому же я только и делаю что принимаю непопулярные решения.
Отодвинув жену Сизов быстро вышел из дома, в ста метрах от дома его ждал дежурный вертолет.
Приземлился он на набережной, за гостиницей "Россия". Там их уже ждали Малахов и Ждан. Глянув на обоих силовиков Сизов сразу отметил что оба они в явной растерянности. По крайней мере такого бледного Ждана Владимир не видел еще никогда.
– Ну что, прошляпили студентиков, рыцари плаща и кинжала!
На этот раз даже Ждан не смог ничего ответить.
– Пошли поближе к этой банде, – велел Сизов.
Пустынными коридорами Пассажа их провели в комнату на втором этаже универмага, где расположилась съемочная группа ФСБ. Телекамер у них было раз в пять больше, чем у Си-эн-эн, снимали со стороны Кремля, с храма Василия Блаженного, с Исторического музея. Сизов с Соломиным по офицерской привычке предпочли более живое восприятие действительности и сразу приникли к мощным биноклям. Но, разглядеть с этой точки они мало что могли, затылки митингующих да лица стоящих на трибуне мавзолея.
– Сколько их тут? – спросил Соломин.
– Около десяти тысяч, – доложил глава оперативной группы ФСБ.
– Из каких институтов?
– Судя по плакатам из всех московских вузов. Если они, конечно, не врут.
– Каковы требования?
Малахов молча протянул Сизову листовку. Через его плечо текст читал и Соломин.
– "Свободу слова, отмену цензуры, правила Кулика... " А это что еще за хреновина?
– Это порядок введенный главным комиссаром России генералом Куликом, о том, что в институт может поступать только парень, отслуживший в армии.
– Ну, хорошее правило, что их не устраивает? – удивился Премьер. – Они же потом идут вне конкурса!
– Да, но они жалуются что за два года забывают все, чему их учили.
– Значит плохо учили.
Пока Соломин и силовики обсуждали пункты программы студентов Сизов молчал. Стоя у экрана телевизора он всматривался в лица митингующих. В них не было страха, озлобленности, наоборот, практически все эти юноши и девушки казались счастливыми и веселыми. Чувства Диктатора постепенно начало меняться. После вспышки злобы и раздражения у него неожиданно прорезалось чувство страха. Да, он не понимал и поэтому боялся этих людей. Рациональному и прагматичному Сизову было многое непонятно. Как можно вот так, безоружными, выступать против силы испытывая при этом не страх, а радость. А трое министров продолжали обсуждать ситуацию. Оправившийся Ждан с азартом предлагал свои рецепты решения проблемы.
– Да насрать нам на то, что подумают на Западе! Сейчас зайдем со стороны Манежной площади, сначала пустим "Черемуху", потом водометы. Полчаса и тут будут валяться одни тапочки!
– Я тебе дам тапочки! У меня Светка где-то там! Я за нее тебе голову оторву если она хоть чихнет! – пригрозил Соломин.
Малахов в дискуссию не вмешивался, только часто поглядывал на молчавшего Диктатора. Он знал, что последнее слово все равно будет за Сизовым. В конце концов не выдержал и Соломин.
– Нет, Владимир, ты то что молчишь?
В этот момент к Малахову подошел офицер и протянул ему бумагу. Прочитав ее министр оживился.
– Ну вот, кое что проясняется. Судя по разговорам в толпе в случае применения властями силы предусмотрена всеобщая студенческая забастовка. Налицо организованный заговор против существующей власти, статья 56 нашего нового Уголовного Кодекса Российской Федерации, пункт два.
– И что? – в голосе наконец-то отвернувшегося от экрана Сизова прозвучала явная злоба.
– Ну, как что? Теперь можно их привлечь к уголовной ответственности.
– Что, всех? Все десять тысяч? А потом всех остальных, кто начнет бастовать?! Сколько их по столице – пятьдесят тысяч, сто?
Сизов замолчал, потом прошелся по комнате, с явным отвращением глянул на экран.
– Надо придумать что-то более тонкое. И вообще, надо что-то с этим делать. Только не сейчас. Что-то надо делать...
