Джон Тренейл - Шпионы «Маджонга»
— Я предложил тебе хороший залог, но ты не хочешь рассмотреть его.
— Цена вещи зависит от обстоятельств, при которых она продается, не правда ли? Когда кто-то приходит к ростовщику, чтобы заложить свои драгоценности, то безделушка, которую он держит в руке стоит ровно столько, сколько за нее даст человек, стоящий по другую сторону стойки, и ни центом больше. Я не хочу, чтобы ты лишился своих акций, когда ты потерпишь неудачу с этим идиотским проектом. Я знаю, Саймон, что я раздражаю тебя и что я тебе надоел, но я все равно скажу еще раз: когда-нибудь ты мне скажешь спасибо. Или, на худой конец, мои внуки поблагодарят меня.
— Предположим, что ты прав, и мой проект провалился. Тогда ты получишь эти паи. Что для тебя плохого в такой сделке?
— Они не нужны мне! Корпорация конечно будет рада. Они продадут их, и акции утекут из семьи в чужие руки. Не будь дураком.
— Но это очень солидный проект. Это вложение ради будущего «Д. Ю.» здесь, в Гонконге, своего рода страховка. Мне надо лишь немного времени, а потом я начну пожинать урожай, вот и все.
— Нет, не все! — Том отодвинул стул от стола. — Мы уже говорили на эту тему, Саймон, и по поводу Ку Шаня. Лично я считаю, что Гонконг кончается. Кое-кто уже понял это и убирается отсюда. В скором времени и мы так же поступим. — Он покраснел. — Но если хоть одно слово из того, что ты сейчас услышал, выйдет за пределы этой комнаты, я раздавлю тебя, клянусь Господом!
— Ты думаешь, я сумасшедший. — Несмотря на свое решение сохранять спокойствие, Саймон начал злиться. Это непереносимо — снова оказаться в коротких штанишках и слушать напыщенные речи своего отца. — Ты так сосредоточен на самом себе, так эгоистичен, что даже не понимаешь, что говоришь. Если Корпорация уйдет из Гонконга, ты раздавишь не только меня, ты нанесешь удар по десяткам тысяч людей, простых тружеников, умудрившихся скопить немного денег и купить по паре акций, людей, ждущих от Корпорации, пользующейся доверием в Гонконге, что она укажет им пути… Нет, я ничего не разболтаю. Я что-то не в настроении совершать самоубийство. Даже если то, что ты сказал, просочится наружу в виде простой сплетни, «Д. ТО.» сразу рухнет пунктов на двадцать. А «Свез», а Гонконгский и Шанхайский банк, а Гонконгский Земельный? Что будет с ними, если ты уйдешь отсюда?
Лицо Тома скривилось в усмешке.
— Саймон, ты несешь такую чушь… Ты сам прекрасно знаешь ответ на свой вопрос: они все грохнутся, как в пропасть, и окажутся там, где они и были долгие годы и где им самое место.
— Не надо говорить со мной как с ребенком, отец. Я уже взрослый и могу сам составить собственное мнение.
Лицо Тома потемнело.
— Я в этом не так уж уверен, — сказал он. — Только мальчишка может задумывать такой идиотский проект, как строительство опреснительного завода, в котором Гонконг не нуждается за двенадцать лет до присоединения к Китаю.
— Я заключил с китайцами своего рода договор о сотрудничестве.
— Да что ты говоришь? — усмешка Тома доводила Саймона до бешенства, но он все умудрялся держать себя в руках. — И ты думаешь, этот договор будет чего-то стоить, когда в город войдет Народно-Освободительная армия Китая?
Саймон промолчал. «Попался!» — услышал он голос, прозвучавший где-то у него внутри. Попался!
— Нет, Саймон. Мы были первыми, но не хотим быть последними. Я уже говорил тебе об этом: Сингапур — вот куда надо перебираться. Ты должен все подготовить к уходу, пока еще есть такая возможность. Я хотел напомнить тебе об этом. Я хочу внести тебя в структуры Корпорации…
— Ты блефуешь. Ты никогда не переведешь Корпорацию ни в Сингапур, ни в какое-то другое место. Ты прикован к этому городу. Посмотри фактам в лицо, отец, ты просто не можешь спасаться от бури, ты подорвешь этим репутацию Корпорации.
Том улыбнулся. Саймон знал все его улыбки, но от этой его пробрал озноб. Старик собирался доверить ему какой-то секрет, и внезапно Саймон понял, какой именно. Он понял с ужасающей ясностью, что Корпорация всерьез собирается покинуть Гонконг, и его желудок свело судорогой.
— Я не блефую, Саймон. Я говорю абсолютно серьезно. Ведь и меня самого поджимает время. В тысяча девятьсот восемьдесят восьмом мне будет шестьдесят пять лет. Я хочу организовать перебазирование так быстро, как только возможно.
— Твое последние решение в качестве главы Корпорации, — ухмыльнулся Саймон. — Оно им всем надолго запомнится. Боже, вот это памятник самому себе!
— Последнее решение?
— Ну да, перед твоей отставкой.
— Если я уйду в отставку.
— Ты не сможешь избежать этого. Согласно Учредительному договору…
— Он может быть изменен.
— Как? Биллем парламента? Не смеши меня.
— А ты еще не слышал? Правление Китайского Госбанка обратилось в Политбюро с просьбой войти в ходатайство к британскому правительству и изыскать возможность того, чтобы я остался на своем посту. — В голосе Тома звучала неприкрытая гордость. Саймон потерял дар речи. — Что ты скажешь на это?
Он не мог ответить на вопрос сразу. Его внутренности снова сковал спазм. Корпорация покидает Гонконг…
— Я предполагаю, что до тебя не дошло, — начал он наконец. — Что раз они просят о том, чтобы ты остался на посту главы Корпорации, то под этим подразумевается, что Корпорация должна остаться здесь, в Гонконге?
— Дошло, конечно. — На лице Тома появились признаки нетерпения. — Не будь смешным, Саймон, я собираюсь перевести Корпорацию в Сингапур, как только будет принято решение о продлении моих полномочий.
— Другими словами, ты собираешься предать их.
На это Том просто рассмеялся.
— И ты не даешь мне кредит?
— Я не дам долговременного кредита ни тебе, ни кому-либо, у кого нет здравого смысла, чтобы увидеть, что будет с этим городом. И не говори мне, что я могу делать, а что не могу. Это всегда было твоим слабым местом, Саймон — ты любишь читать проповеди. Быть проповедником легче всего — пока не начинаешь страдать от двусмысленности своих заповедей.
— Не говори чепуху.
— Я не говорю чепухи, это делаешь ты! Все эти твои старания выглядеть хорошим, можешь назвать их публичной репутацией или общественными связями… Может, ты и можешь позволить себе быть таким честным, становиться в красивую позу — я не знаю. Все, что я знаю — это то, что я должен получать прибыль и беспокоиться об акционерах.
Саймон сдержал язвительные слова, готовые уже сорваться с его губ, и взглянул на свои руки. Они слегка дрожали. Он хотел, чтобы это не случилось, он сделал бы почти все, чтобы избежать этого, но теперь он знал, что у него не осталось выбора. Его отца одолели его настоящие враги: не Китай, не Восток, а цинизм и отчаяние. И он, Саймон, должен сейчас быстро составить план, как бороться с этим непредвиденным кризисом.
Он поднял глаза и посмотрел на лицо сидевшего напротив отца, а затем постарался заставить его поверить в первую намеренную ложь собственного сына:
— Я хочу созвать внеочередное совещание акционеров холдинговой компании, — безапелляционно заявил Саймон. — И собираюсь добиться разрешения акционеров на поиски альтернативных источников финансирования с моей стороны.
— Сделай это. — В голосе Тома прозвучали нотки гнева. — Попробуй сделать это! Если я не хочу дать тебе денег, то никто не захочет их дать, ты слышишь меня? Никто! — Его голос понизился до шепота. — Если отец не верит своему сыну, то кто поверит ему? Кто поверит?
Саймон встал и пошел к двери. Прежде чем он дошел до выхода, отец снова уткнулся в бумаги. Не подняв головы, он заметил:
— Между прочим, я могу и заблокировать тебя на собрании холдинга.
Саймон остановился, держась за ручку двери, — она показалась ему холодной как лед.
— Что?
— Я не люблю предателей. — Саймон отпустил ручку. Отец продолжал: — Предателей у себя за спиной. Поэтому я принял меры предосторожности, Саймон. Я собрал доверенности на право голосования на собрании, и теперь у меня больше половины голосов. Я думаю, ты окажешься в идиотском положении.
Саймон медленно повернулся, сохраняя бесстрастное выражение лица.
— Предатели… — тихо сказал он. — Так ты поступаешь с предателями, отец?
— Именно так.
— Тогда скажи мне… как ты относишься к крысам, которые бегут с корабля, хотя корабль еще не тонет. Но они бегут, потому что они алчные, жестокие и трусливые… Какова политика компании в отношении лжецов, которые говорят китайскому правительству одно, а намереваются сделать прямо противоположное… Как ты относишься к трусам, отец? К людям, единственная забота которых — это нахапать денег, несмотря на то, что это разнесет Гонконг до основания?
— Ты осмеливаешься говорить со мной таким образом? Да я…
— Что ты? Ты уничтожишь меня — это ты хотел сказать? Но ведь ты меня так или иначе уничтожишь. Сегодня, завтра, через год, когда-нибудь… именно так ты отомстишь мне за то, что я был прав с проектом Ку Шаня, или за то, что я удачлив в делах, или за то, что я женился на китаянке, или за что-нибудь еще. Ты придумаешь за что.
