Монс Каллентофт - Летний ангел
Бехзад Карами все еще надменен — уверен, что ему удастся выпутаться.
«Но ты попался, — думает Пер Сундстен. — Он выбьет из тебя все, что ему нужно знать».
— Ты вошел во вкус, когда вы изнасиловали ту девчонку прошлой зимой, да?
— Мы не…
Вальдемар отталкивает Бехзада Карами назад, снова прижимает его к стене.
Затем его голос смягчается:
— Не пытайся меня обмануть. Ты прекрасно знаешь, что вы изнасиловали ту девицу. А потом тебя потянуло на молоденьких. Понравилось? Но вдруг однажды ситуация вышла из-под контроля. И ты случайно убил…
Его голос звучит все громче с каждым словом, и тут он бьет Бехзада Карами в живот. Тот складывается пополам, как карманный ножик.
Бехзад Карами сползает по стене, Вальдемар делает пару шагов назад, зрачки у него расширены от адреналина.
— Мне надо отлить, — говорит он. — Присмотри пока за этим куском дерьма.
Бехзад Карами ловит воздух широко открытым ртом, делает пять глубоких вздохов, потом поднимает на Пера умоляющий взгляд.
«Не смотри на меня, — думает Пер, — я все равно ничего не могу сделать, чтобы помешать ему, да и не хочу. А вдруг он прав?»
— Лучше расскажи, чем ты занимался, — советует Пер самым мягким голосом, на который способен. — Черт, он даже на меня страх наводит. И он не отступится.
— Он сумасшедший.
— Давай рассказывай. Он сразу успокоится.
— Вы поверите мне?
— Это зависит от многих факторов.
— От чего?
Бехзад Карами тяжело дышит, но его лицо обрело прежний цвет.
— От того, правду ли ты расскажешь.
— Если я расскажу правду, вы мне не поверите.
— Давай попробуем.
Пер смотрит сверху вниз на Бехзада Карами — тот повержен, но пока не сломлен.
— Ну, давай проверим, — говорит Пер, и тут Вальдемар возвращается в комнату.
— А, так эта крыса пришла в себя? Отлично. Тогда мы позаботимся о том, чтобы ему снова стало хорошо.
— Делай что хочешь.
— И сделаю, не сомневайся, — произносит Вальдемар и дважды сильно бьет ногой по левому плечу Бехзада Карами.
Пер видит, как плечо выскакивает из сустава под желтой футболкой, и крик, поднимающийся к потолку и бьющийся в окна, полон дикой пещерной боли. Крик инстинкта самосохранения, вырывающийся через рот прямо из коры мозга.
— А, так тебе больно, — шепчет Вальдемар в ухо лежащему, стонущему Бехзаду.
Кладет руку ему на плечо, нежно, легко нажимает, и Бехзад Карами снова кричит, но на этот раз чуть потише, и Пер видит по всему его телу, что он на грани срыва.
Почему ты сопротивляешься? Потому, что это само собой разумеется? Потому, что ты это сделал?
— Подождите, я все расскажу, я покажу вам свою тайну.
Бехзад Карами сидит на диване, левая рука отведена под углом назад, переброшена через спинку дивана. Вальдемар стоит позади него.
— Только не вой больше, чертова крыса.
И Вальдемар дергает руку Бехзада Карами назад, раздается мощный щелчок — плечо встает обратно в сустав, а крик, вырывающийся при этом изо рта Бехзада Карами, столь же первобытный, как и предыдущий, но в нем слышится громадное облегчение всего тела.
— Чертов слабак! — Вальдемар ухмыляется.
Пер мечтает поскорее вырваться наружу, прочь из этой квартиры, домой. Ему очень хочется, чтобы этот день закончился, но до конца еще далеко.
Теплая, серо-черная вода в реке Стонгон.
В ней плавают ленивые, опьяненные жарой рыбки. «Наверное, они чувствуют, как их тела меняют форму по мере того, как нагревается вода», — думает Пер Сундстен.
Им некуда бежать. Если от жары вода почти перестанет быть водой, что будет с рыбками? Они всплывут вздутым брюхом кверху, блестя серебристой чешуей в мутной воде.
Футбольное поле возле парка Юханнелунд, ворота без сетки ждут прохладных времен, когда кто-нибудь снова сможет играть в футбол — по такой жаре это немыслимо, даже опасно.
— Я вам все покажу, вы должны поверить мне. Я не имею отношения к этим делишкам.
Бехзад Карами в наручниках вылезает с заднего сиденья машины. Они направляются к дачным участкам в Юханнеслунде, у самой реки. Туда он повел их, отказываясь объяснить почему.
«Это не имеет отношения к тем делишкам» — слова звенят в голове Пера, пока они идут по вычищенной граблями земляной дорожке, петляющей между участками. Поливальные устройства работают круглосуточно, стараясь сохранить газоны живыми и зелеными, спасти смородину и крыжовник. Владельцы участков прячутся в тени под зонтиками или под крышами маленьких разноцветных домиков.
Делишки! Если свести убийство и изнасилование к «делишкам», то они становятся удобоваримыми и можно смириться с тем, что совершил ты сам или кто-то другой. Спокойнее относиться к тому, что вот так мы, люди, иногда поступаем с ближними.
Вальдемар спокоен.
Бехзад Карами попросил снять с него наручники у машины, и Вальдемар пошел ему навстречу.
— Попытаешься бежать — я тебя пристрелю.
Его голос был холоден как лед, и Бехзад Карами кивнул.
— Хотя я понятия не имею, что ты собираешься нам показать.
С каждым шагом скептицизм Вальдемара нарастает.
— Ради твоего блага надеюсь, это что-то серьезное.
— Я покажу вам кое-что, — говорит Бехзад Карами, ускоряя шаг. — Нам нужен последний участок у реки по левой стороне.
«Жарко», — думает Пер, когда они шагают по солнечной части дорожки.
Болезненно жарко, и Экенберг потеет, шагая рядом с ним, но, кажется, не обращает внимания на жару. Старый железный человек. Выкованный из простой черной стали, которую сейчас уже не выпускают.
И вот Бехзад Карами открывает калитку последнего участка по левой стороне. Здесь газон не так хорошо полит, окрашенный белой краской домик давно не ремонтирован, выглядит необитаемым.
Они заходят на небольшой участок, и Пер отмечает, что за посадками тщательно ухаживают — ровными рядами стоят кусты, похожие на малину, украшенные темными, еще не созревшими ягодами.
— Вот.
Бехзад Карами показывает на кусты.
— В каком смысле — вот?
Пер спешит задать уточняющий вопрос, пока Вальдемар не потерял самообладания.
— Здесь я был в те ночи, о которых вы спрашивали, что я делал.
«Сейчас как врежет! — думает Пер. — Экенберг придет в ярость».
Но тот только вздыхает.
— Это мои кусты ежевики. Я выращиваю ежевику. Когда я был маленьким, дедушка брал меня с собой на рынок — там мы с ним ели ежевику. Я хочу вырастить собственную, от нее мне делается хорошо на душе. Приятное чувство в животе. Как в детстве, когда я ходил с дедушкой — только он и я.
— Так ты был здесь ночью и поливал кусты? — скептически переспрашивает Пер.
— Нет, охранял.
— Охранял?
— Да, иначе косули объедают все ягоды еще незрелыми. Я сидел в домике и охранял. Они перепрыгивают через забор и едят ягоды.
— А ты охранял?
— Да.
— Один?
— Да.
— И об этом никто не знает?
— Нет.
— Но почему?
— Я купил участок за свои деньги.
— Но почему ты не можешь никому рассказать?
— Что я выращиваю ежевику? Друзья подумают, что я спятил, что я гомик или что-нибудь в этом духе.
— Гомик?
— Ну да, все знают, что только гомики возятся в огороде.
Бехзад Карами удаляется по дорожке в сторону парковки, они смотрят ему в спину.
— А я ему верю, — говорит Вальдемар.
— Однако настоящего алиби у него все-таки нет.
Они обходят соседние участки, спрашивают, не видел ли кто-нибудь Бехзада Карами в домике. Многие подтверждают, что в последнее время видели в его окнах свет по ночам, хотя не могут утверждать, он ли там находился.
Бехзада Карами показал им и домик тоже. Здесь нет кухонного уголка, из мебели только кровать из «ИКЕА» в углу, без матраса и подушек, лишь серое аккуратно свернутое одеяло в ногах. Желтый пол во многих местах прожжен сигаретами, внутри ужасно душно.
— Ежевика, — произносит Пер, когда они снова подходят к автомобилю. — Неужели все так просто?
— Все знают, что арабы балдеют от ежевики, — отвечает Вальдемар. — Это потому, что им нельзя пить водку и они не могут спокойно потрахаться.
40
— Мамочка!
Голос Туве раздается где-то за тысячи миль, для Малин он как слуховая галлюцинация — тоска, которая с каждой минутой все больше переходит в скорбь.
— Мама, ты меня слышишь?
Гостиная окружает Малин, давит со всех сторон. Прогноз погоды на неделю обещает опять жару, жару, жару. Я не хочу, чтобы вы звонили, Туве, не хочу, неужели вы с папой не можете этого понять своими тупыми мозгами, своими замечательными любимыми мною головами, но я хочу, чтобы вы звонили по несколько раз в день.
— Туве, я здесь. Слушаю тебя.
