Александр Бородыня - Зона поражения
— Он вообще кто, этот Туманов? — спросил Паша. — Большая шишка в министерстве?
— Вы варите чудесный кофе, очень крепкий, правда, — не отвечая на вопрос, Макар Иванович повернулся к Зое. — Представляете, я совсем проснулся!
Дмитриев с любопытством наблюдал за молодым журналистом. Он пытался сравнить его реакцию со своей. Макар Иванович легко прятал свою обиду под маской вежливого разговора, Паша же, напротив, был совершенно открыт. Весь азарт рыболова, подсекающего крупную рыбу, был нарисован на его вытянувшемся бледном лице, все раздражение, вызванное откровенным запретом.
«Нужно позвонить в редакцию, попросить еще хотя бы сутки, — думал Дмитриев, прихлебывая кофе и разглядывая красивую, изящную шею Зои в тонком вороте шелкового халата. — Если пообещать шефу сенсацию, может, он и согласится. Кому-то еще нужно было позвонить… — И вдруг он вспомнил о матери. — Какая же я сволочь!»
Телефонный аппарат стоял на расстоянии вытянутой руки, но Макар Иванович все-таки поднялся и стоя набрал номер.
— Мама? Ты как? — спросил он в трубку и ощутил неловкость от того, что кто-то еще, кроме матери, слышит его теперь. — Да, я обязательно зайду… Не знаю, может быть, вечером, а может быть, пораньше, не знаю, много дел. Ты лежи там, не вскакивай. Обещаешь?
Розовый мармелад оказался приторно-сладким и, когда Макар Иванович положил кусочек в рот, моментально растекся на языке.
— Я хотела вам кое-что показать. — Зоя взяла отложенную ею книгу. — Может быть, это и не имеет прямого отношения к делу, но мне почему-то кажется, вам пригодится! — Она перевела взгляд с Дмитриева на Пашу. — Я прочту?
— А что это?
— Захер Мазох. «Венера в мехах». Хотите узнать, откуда берутся романтические дуры в радиоактивных шубах? — Дмитриев напряженно прислушивался к шуму улицы, он ждал скрипа тормозов у подъезда, он был уверен: Туманов подкатит на своей служебной машине. — Если бы не эта книжечка, — голос Зои звучал мягко, он обволакивал, — вполне вероятно, мы бы и не познакомились с вами, Макар Иванович.
Распространившись медленной желтой полосой от окна, комнату озарил солнечный свет. Зоя читала громко, с чувством, но в чтении не было отчетливости, слова немного сливались.
— «Какое все-таки наслаждение закутывать в шубу красивую, пышную женщину, — чуть наклонившись вперед, читала она, — видеть, чувствовать, как погружаются в нее ее великолепные члены, ее затылок, как прилегает к ним драгоценный мягкий мех… — На глазах Зои проступили слезы, но она продолжала читать: — Приподнимать волнистые локоны и расправлять их по воротнику, а потом, когда она сбрасывает шубку, чувствовать восхитительную теплоту и легкий запах ее тела, которыми дышат золотистые волоски соболя, — от этого можно голову потерять!»
«Мазохистка, — подумал Дмитриев, — похоже, она разрешила нам прийти только для того, чтобы прочесть с чувством весь этот бред».
— Гениально! — сказал Паша. — Эпиграф! Только очень длинно!..
Со всею ясностью Макар Иванович услышал, как на улице громко скрипнули тормоза остановившейся машины. Хлопнула дверца. Хлопнула дверь подъезда. — Вот он! Приехал!..
Зоя отложила книгу и промокнула шелковым рукавом халата слезы.
— Я пойду переоденусь, — сказала она. — Пожалуйста, откройте ему сами.
6
Одетый в серый дорогой плащ, в распахнутых полах которого был виден все тот же хорошо скроенный костюм, до блеска начищенные полуботинки, оставляющие на паласе мокрые темные следы, Туманов вошел легко пружинящей походкой, огляделся, оценивая обстановку, коротко глянул на Пашу, напряженно выпрямившегося в своем кресле и протягивающего руку, после чего перевел взгляд на хозяйку дома и спросил:
— Насколько я понимаю, предполагается конфиденциальный разговор?
Дмитриев кивнул.
— Ну, если так, то почему же мы встречаемся в подобном пикантном месте?
Дмитриев почему-то подумал, что Зоя вспыхнет от подобной наглости, но она только зло сверкнула глазами, развернулась и вышла. Она успела переодеться в длинное темно-синее платье, даже волосы как-то по плечам уложила, и в наступившей тишине, следуя за мягкими ударами каблучков, громко прошелестела ее юбка.
— У меня двадцать минут, не больше, — сказал Туманов и опустился в кресло. — Слушаю вас. Александр действительно умер, информация подтвердилась, и мне бы хотелось знать, что у вас еще осталось в запасе?
— Ну ты, молодец! — опершись обеими руками о подлокотники, Паша оттолкнулся и выскочил из своего кресла. — Ты думаешь, тебе все можно?.. Пикантное место ему, видишь ли, не понравилось!
— Тихо! — сказал Дмитриев. — Если не можешь помолчать, лучше выйди, — и, присев напротив неприятного гостя, предложил: — Если всего двадцать минут, может быть, устроим этакое блиц-интервью?
— Что вы еще знаете? — спросил Туманов.
— А что бы вам, Анатолий Сергеевич, хотелось услышать? — Дотянувшись до своей сумки, Дмитриев вынул диктофон и щелкнул клавишей, загорелась красная лампочка. — Вам хотелось бы знать о случаях эвтаназии в МОЦ или, может быть, о поддельных покойниках, штурмующих милицейский шлагбаум? — Он разозлился, но не подавал виду, говорил ровно, глядя в неприятные голубые глаза. — Или, может быть, вы бы хотели приобрести по случаю манто из дорогой коллекции? Может быть, северная лиса? Неродившаяся норка пользуется особым успехом у женщин? Какой мех предпочитает ваша супруга? Росомаха?
— У меня нет жены. Выключите диктофон.
Красная лампочка между пальцев Дмитриева послушно погасла.
— Я вот только одного не пойму, — сказал он. — Вам что, Анатолий Сергеевич, вообще на брата наплевать? Впрочем, он вам неродной вроде.
— Двоюродный! — меняя тон, сообщил Туманов. — Мы росли вместе. Хотели даже поехать вдвоем на машине через всю Среднюю Азию. «Лендровер» купили…
— И как, съездили? — не удержался Паша.
— Не получилось. Но это к делу не имеет отношения. — Он помолчал, Дмитриев тоже ничего не говорил. — Я так понимаю, вы довольно много нарыли, — сказал наконец Туманов. — Но это ничего не меняет.
— По-моему, это многое меняет! — сквозь зубы выдавил Паша. Он стоял лицом к окну и с трудом удерживался, чтобы не повернуться. Дмитриев понял, что сейчас будет сказано лишнее, он хотел помешать, но не успел. — Я вас вспомнил! — сказал Паша. — Вы были в списке пассажиров «Боинга». Два года назад, двойное убийство в аэропорту. Помните? У них тогда нашли контейнер с радиоактивным сырьем…
Улыбка, возникшая на тонких губах Туманова, просто взбесила Дмитриева. Паша не видел этой улыбки, стоял спиной, впрочем, она предназначалась именно Макару Ивановичу. Пашу этот человек, наверное, вообще не воспринимал серьезно.
— Ну допустим! — сказал он. — Допустим, я был в списках пассажиров. Предположим даже, вам удастся нарыть какую-то конкретику. Все это только предположения, домыслы, Макар Иванович. Никаких фактов! Но что вы можете сделать? Написать в своей газете? Так она не выйдет, гарантирую. А если и выйдет, я подам на вас в суд за клевету. Александр Алексеевич Тимофеев был известным человеком, и вот здесь-то доказать вам ничего не удастся. Кроме этой несчастной шубы в комиссионке, ничего у вас нет. Александра убил санитар. У Макаренко было серьезное расстройство нервной системы. Они повздорили, и вот… убил. Алевтина сейчас дает показания. Ее отпустят под расписку через пару часов. Максимум, что ей светит, это превышение самообороны. Она будет молчать. Видите, как все просто.
Он поднялся, запахнул свой плащ, но остановился в дверях.
— Да, кстати, ваша приятельница Валентина тоже будет молчать, я говорил с ней по телефону полчаса назад. Ради своего мужа она готова на что угодно. Огласки не будет, и ее это устраивает больше, чем ваше предложение. Что же касается радиоактивных материалов, то извините. — Он демонстративно развел руками. — Это уже чистая фантастика!
— Вы уверены, что вот так просто от нас можно избавиться? — спросил Дмитриев, тоже поднимаясь из кресла.
— Нет. Конечно, нет. Вы ребята упорные. Не исключено, что потребуются более жесткие меры.
— Какие же жесткие? — спросил ледяным голосом Паша. За окном загудела машина.
— Видите, — сказал Туманов. — Мне пора, шофер уже беспокоится, я опаздываю в министерство на важное совещание. — Он вышел в переднюю и опять остановился. Пишите, что хотите, — сказал он. — Но мой искренний совет, лучше пишите на другую тему. Кстати, вы, Макар Иванович, сильно рискуете…
— Чем же я рискую?
— Вы провезли женщину в зону. Сделали фальшивые документы. Я понимаю, что она вам нравится, не могли расстаться ни на минуту. Но, в отличие от ваших фантастических умопостроений, это факт доказанный. Если хотите, он будет освещен в киевских вечерних газетах. И потом… — Он уже открыл дверь на лестницу, и негромкий голос слегка расширило эхо пустого подъезда: — Мало ли журналистов сегодня гибнет. То, что вас двое сразу, — это даже оригинально. Если погибнут сразу двое, никому и в голову не придет мысль об убийстве. Просто несчастный случай!
