Алексей Тарновицкий - Киллер с пропеллером на мотороллере
Мы уселись в мягкие гостиничные кресла; Биляк подозвал официанта, и тот незамедлительно исполнит заказ — апельсиновый сок мне и по бокалу пива мужчинам. Беседа вертелась вокруг смерти Андропова: преемник, похороны, былые заслуги и прочие веселые темы. Утренние газеты опубликовали некролог, так что теперь я отчасти ощущала себя Борисом Годуновым: на меня отовсюду смотрело заключенное в черную рамку лицо невинно убиенного мною — пусть и не царевича, но все же генсека. Правда, в отличие от безумного царя, я не кричала «Чур, чур меня!», а лишь улыбалась и помалкивала, как и повелел полковник По сценарию я должна была извиниться и покинуть высокие договаривающиеся стороны, как только речь зайдет о погоде. Новоявленский не желал, чтобы я присутствовала во время делового разговора, объяснив это, как обычно, соображениями моего же блага. Поэтому я поднялась с места, едва лишь он принялся жаловаться на бесснежную ленинградскую зиму.
— Возвращайтесь скорее, Саша, — попросил Биляк — Мы будем без вас чрезвычайно скучать.
Я милостиво кивнула.
По словам полковника, деловая часть беседы не должна была продлиться больше десяти минут, но мне не хотелось назад, в кресло. Огромный холл гостиницы вмещал уйму интересных вещей. На прилавках газетного киоска сверкали глянцем невиданные иллюстрированные журналы, блистал экзотическими бутылками бар, на стильно оформленной тумбе пестрели театральные афиши — видимо, здесь продавались билеты на спектакли и концерты; в высоких окнах сияла ярко освещенная площадь — чистенькая и красивая, как картинка из детской книжки. Тесно прижавшись друг к другу, стояли увенчанные затейливыми фронтонами дома — узенькие, в три-четыре окна шириной и в три-четыре этажа высотой. По брусчатке прогуливались парочки, светились окна кафе и ресторанов. Я смотрела во все глаза и не могла насмотреться. Когда я вернулась, мои кавалеры уже сидели молча, насупившись. Судя по их виду, согласием здесь и не пахло.
— Долгонько же вы, Александра Родионовна, — недовольно заметил Новоявленский.
— Извините, засмотрелась в окно… — я улыбнулась Биляку. — Первый раз в Праге, сами понимаете.
— Конечно, Саша, конечно! — Биляк вскочил, просияв улыбкой. — Злата Прага — что может быть красивей? Разве что царственный Петербург.
Полковник сухо кивнул и не преминул внести поправку:
— Наш город называется Ленинград.
— Само собой, товарищ генерал, — всплеснул руками Биляк. — Ленинград, колыбель трех революций. У нас это в школе проходят. Чрезвычайно полезное знание, чрезвычайно!
— Перестаньте паясничать, Вацлав, — еще суше попросил Новоявленский и тоже поднялся с кресла. — Я обдумаю вашу просьбу. А пока…
— Понимаю, понимаю… — подхватил Биляк. — Вы с дороги, устали, надо отдохнуть. Позвольте порекомендовать хороший ресторан? Там делают чрезвычайно вкусные бифштексы… Нет? Ну что же, вы у нас частый гость, знаете не хуже меня, аборигена. Ха-ха-ха… Жду вашего звонка, Константин Викентьевич. Сашенька, позвольте ручку… до скорой встречи!
Он снова облобызал мне руку, подхватил пальто и пошел к выходу ровной неторопливой походкой.
— Прохиндей чертов, — мрачно сказал полковник, глядя Биляку в спину. — Пойдемте, Саша. Наши номера рядом. Не возражаете отдохнуть с часок перед прогулкой?
Я пожала плечами:
— Нет проблем. Как прошла беседа?
— Потом, потом, — отмахнулся Новоявленский. — Я зайду за вами…
Мы вышли через два часа. Полковник был по-прежнему не в духе, но даже его кислая физиономия не могла испортить мне праздника по имени Прага.
— Спасибо, Константин Викентьевич…
— За что?
— За то, что привезли сюда. За эту прогулку. Удивительная красота.
Он сухо кивнул.
— Без прогулки не обойтись, Саша. Поговорить в гостинице нет никакой возможности. В здешних номерах «жучков» больше, чем тараканов.
— Я не видела там никаких тараканов.
— Есть, еще как есть. И тараканы, и крысы. Ты просто сейчас обалдела с непривычки, вот и видишь сплошные огни да блёстки. Поверь мне, это всего лишь декорация. А подойдешь поближе — изнанка из дерюги, картон, фанера и гвозди торчат.
— Фу, Константин Викентьевич, — запротестовала я. — Зачем же так неромантично?
Он остановился и приблизил свое лицо к моему.
— А мы сюда не отдыхать приехали, Александра Родионовна. И осмотр романтических достопримечательностей не является нашей ближайшей целью. Как поняли? Прием.
— Поняла, — послушно кивнула я. — Извините, забылась.
— Вот и хорошо. Возьмите меня под руку и говорите негромко.
В воздухе пахло рекой. Какая тут река? Ах да, Влтава…
— Ты должна сделать это прямо сейчас, — сказал Новоявленский.
— Сделать что? — не поняла я.
— То, ради чего ты здесь. Убрать Биляка. Прямо сейчас. Ты видела его вблизи, ты можешь хорошо его представить, а значит, можешь и убрать. Сделай это.
Я остановилась.
— Вы что, Константин Викентьевич, забыли наш уговор? Сначала Сатек, потом работа.
Он отрицательно покачал головой:
— Не получается. Этот гнус хочет слишком много. Пойдем, пойдем… возьми меня под руку и не кричи так.
Мы снова двинулись вперед, но теперь я уже не видела вокруг ничего — ни аккуратных домиков, ни скульптур, ни брусчатки.
— Я не понимаю смысла того, что вы просите. Ведь освобождение моего жениха зависит от этого человека. Зачем тогда убивать его до того, как Сатек вышел на свободу? Пусть сначала…
Новоявленский нервно сжал мою руку:
— Саша, есть кому освободить твоего жениха и без Биляка. Возможно, это займет немного больше времени, но…
— Не держите меня за дуру, Константин Викентьевич, — тихо, но твердо проговорила я. — Повторяю: я палец о палец не ударю, пока Сатурнин Краус не будет сидеть в самолете по дороге в Ленинград, город трех революций. Запомните это раз и навсегда.
Какое-то время мы шли молча, затем полковник вздохнул:
— Не хотел тебе рассказывать, но, видимо, без этого никак. Биляк настаивает на том, чтобы представить мне свидетельства своей невиновности. А свидетельства эти находятся, на минуточку, в Вене.
— То есть в Австрии?
— Именно. Биляк настаивает на том, чтобы я приехал в Вену и поговорил с определенным человеком. Ты спросишь, почему этот человек не может приехать сюда сам? Резонный вопрос. Он якобы не может покинуть Австрию из-за полицейской слежки. Ты скажешь, что все это крайне подозрительно выглядит: сначала заманить меня в Прагу, а затем вытащить в Вену по фальшивым документам…
— Почему по фальшивым?
— Да потому, что у меня, Саша, тоже есть начальство. И никто не давал мне разрешения навещать капстрану. Я и сюда-то приехал в обход действующих правил… В общем, мне категорически не нравится то, о чем просит Биляк. Мы не можем пойти на это, понимаешь? Это как сунуть голову в петлю.
— Ну уж и в петлю… — усомнилась я. — Этот человек вовсе не выглядит смертельно опасным, хотя и влюблен в слово «чрезвычайно». Вежливый, доброжелательный, галантный. И потом, если его доказательства действительно верны, то никто не обвинит вас за попытку в этом убедиться. Я не права?
Мы вышли на набережную, и я узнала знаменитый мост, не раз виденный мною в фильмах и на открытках. Но сейчас мне было не до моста.
— Не выглядит опасным… — раздраженно повторил полковник. — Ну-ну… Ладно, если уж начал рассказывать, то придется и дальше просвещать тебя относительно деятельности галантного товарища Вацлава Биляка. Каковую деятельность я искренне надеюсь завершить еще сегодня вечером с твоей высокопрофессиональной помощью… Слушай…
Новоявленский покрутил головой, словно не веря, что ему приходится раскрывать подобные секреты перед таким мелким чайником, как я. Но, как видно, ему действительно очень хотелось убедить меня покончить с этим Биляком.
— Таким службам, как наша, часто нужны деньги, много денег. В том числе и для работы за рубежом. Иногда их можно просто перевести на банковский счет из советского Госбанка в заграничный. Иногда их можно доставить наличными в чемодане прямиком из Москвы. В обоих вариантах источник этих средств относительно легко установить — в первом случае очень просто, во втором сложнее, но тоже осуществимо. Однако бывают ситуации, когда мы не хотим пользоваться такими вот мечеными деньгами. Тогда они не должны вообще засвечиваться у нас — никак, никоим боком. Чтобы потратить эти деньги на Западе, их надо и взять на Западе. Понимаешь суть проблемы?
— Допустим.
— Ну если допустим, то скажи тогда, где их взять.
— Деньги-то? Ну, не знаю… заработать. Как у них там зарабатывают, на капиталистическом Западе? Бессовестной эксплуатацией трудящихся масс. На заводах, домах, пароходах. Так?
— Так, — одобрил Новоявленский, — правильно мыслишь. Но и эти деньги не всегда подходят. Наши западные владельцы заводов, газет, пароходов — люди легальные, законопослушные. Соответственно, и средства их можно потратить только на легальные нужды. Скажем, помочь братской партии. Или организовать демонстрацию. Или заплатить за журналистское расследование. Но все это в рамках закона — иначе владельцы заводов перестанут быть владельцами, потому что сядут в тюрьму. Правильно?
