Грозный идол, или Строители ада на земле - Анатолий Оттович Эльснер
Зашумел, развеселился Зеленый Рай: выпиваемое вино ударяло в голову, и ноги сами подымались кверху и плясали. Невозможно было не радоваться и не плясать перед Лай-Лай-Обдулаем: он мог обидеться, так как этот день был великим праздником, и с «высоких сфер» последовало распоряжение называть его «великим днем зачатия» и ежегодно торжественно праздновать каждое двенадцатое сентября.
С полудня до полночи продолжалось торжество, мистические танцы нагих людей, кончающиеся, чтобы не обидеть бога, подражанием его шаловливым проделкам в высокой траве или под древесными ветвями.
Три бюрократа смотрели на все это с маленького холма, сидя на высоких сидениях, а впереди их, на таком же кресле, сидела супруга Лай-Лай-Обдулая с венком из роз на голове и со скромным подарком жениха — красным цветком, который качался в ее руке. Вокруг дерева были расположены бочонки с вином и, так как людям необходимо было быть веселыми и бесстыдными, то они пили много, а те, в ком еще звучал голос прежнего бога — совести, — особенно много: надо было заспиртовать его в сердце, как в банке со спиртом жука.
Наступила ночь, и началось полное беснование и оргия. Опьянелый Зеленый Рай бешено носился вокруг дерева, и многие мужчины и женщины совершенно нагими. Это продолжалось до головокружения, пока люди переставали сознавать, кто они и где находятся, и пока им не начинало казаться, что уносятся куда-то в высоту на руках Лай-Лай-Обдулая. Многие девушки и женщины, желая испытать блаженство счастливой Сусанны и быть в объятиях бога, падали на руки не бога, а какого-нибудь Герасима-Волка. Великан много пил и бешено плясал голым, и его хохот и голос раздавались, как звуки огромной трубы, поющей басом.
Добродетель отлетала от Зеленого Рая в горние края.
Популярность Лай-Лай-Обдулая сильно возросла: многие уверяли, что он качает их на руках в воздухе, другие говорили, что всех пляшущих он делает счастливыми и блаженными.
Бюрократы торжествовали, и в этот счастливый для них день никого не высекли.
IX
В лесу под деревом лежал человек неподвижно, как труп, разбросав по обе от себя стороны руки. Изорванная, забрызганная кровавыми каплями рубаха только кое-где прикрывала его тело, так как она представляла из себя отдельные клочки. Все тело его было испещрено кровавыми полосками и ранами, образовавшимися от вырванных кусков мяса. Мухи, комары и другие насекомые, кружась над ним в воздухе, опускались на его спину и начинали плотоядно пить сочившуюся из ран кровь.
Уже несколько дней, как он лежал таким образом, уйдя лицом в траву. Долгое время он ничего не чувствовал и не сознавал, но как только в нем явилось сознание действительности, он стал испытывать такой ужас, такое ожесточение, негодование и такую смертельную тоску, что продолжал лежать неподвижно, не желая смотреть на мир, созданный «Отцом, пьющим кровь своих детей». Невыносимо отвратительным ему казался весь мир и земля с населением из «вампиров-людей», и небо, и солнце, и звезды — все над ним издевалось, и ему казалось, что всюду простирались руки с длинными бичами и хлестали его избитое тело, и что общий Отец, глядя на все это со своих полей, только улыбался, издеваясь над ним. И змея тоски так болезненно, так глубоко впивалась острыми зубами в его сердце, что укусы в его раны ос и комаров и боль всего избитого тела казались нечувствительными для него. В нем даже являлось желание, чтобы его больнее кусали, раздирали бы на кусочки тело его: он будет лежать недвижим, полный ненависти, отвращения к жизни, полный несокрушимой, вечной, давящей, как камень, тоски, полный презрения к миру и ко всем его истязателям и палачам.
В уме его совершалась страшная работа, и казалось ему, что на все то, что когда-то являлось в глазах его радостным, добрым, светлым, сияющим, были надвинуты теперь вертящиеся головы с безобразными кривляющимися лицами, изо ртов которых высовывались раздвоенные языки змей. Все люди ему представлялись безобразными, злыми, кровожадными, смеющимися, и из глубины сердца его подымалось озлобление и душило его, порождая желание, чтоб земля провалилась, чтоб раскрылся ад и дьяволы, вылетев из него, растерзали бы его мучителей на куски. В уме его носились картины мести, распадения земли, низвержения Самого Бога в огненную пасть ада, и это последнее потому, что он всегда обращался к Нему, как к всевидящему Отцу, с доверием, и вот отец этот представлялся ему теперь богом-истязателем, богом гнева и ярости, великаном-вампиром, пьющим кровь из огромного блюда — земли. Мысли кружились в уме его в освещении огня его ярости и негодования, и потому были яркими, как огонь. Посреди всего этого в воображении его носилась его невеста с измученным бледным лицом и глазами, устремленными на его избиваемое тело. Он видел капли крови на концах розог и капли слез, капающих из глаз его связанной невесты, и все это было так ужасно-невероятно для человека с благородной, доверчивой и свободной душой, что внутри что-то конвульсивно рассмеялось. Он лежал и хохотал сухим смехом, и осы и комары, рассевшись на его окровавленной спине, пили его кровь, вонзая свои жала в его раны, и посреди его душевных мучений он повторял про себя: «Хорошенько кусайтесь, палачики-мошки и комары, собирайтесь тучами и пейте кровь сына Божьего… Пусть с неба смотрит вампир… Зеленый Рай сделался адом, и свободный сын лежит избитый, как кровавая глыба для воронов, и красные палачи свистят бичами над Раем… Пошли, пошли, отец небесный, орла, чтобы он выклевал глаза мои: я не хочу видеть ни твоей земли, ни неба, ни солнца, ни звезд… И без глаз я буду видеть бич в
