Вильям Кобб - Клуб Мертвых
— Право, — сказала куртизанка, — вы настолько загадочны, что мне подчас хочется оскорбиться вашими недомолвками… Разве мы не союзники, как вы сами сказали?
— Даже сообщники, если позволите, — ответил Манкаль. — Но, тем не менее, я полагаю, что в таком союзе, как наш, каждому не мешает иметь, в известной степени, личную свободу…
— Я вспомню об этом при случае.
— С тем условием, однако, что эта свобода никогда не должна расстраивать планов союзника.
— Но иногда можно нечаянно помешать этим планам… если союзник не позаботился их объяснить…
— Вы очень любопытны… Но знаете ли вы, прекрасная герцогиня, что я серьезно опасаюсь…
— Опасаетесь… но — чего?
— Боже мой! Женщины — страшное создание и им прежде всего недостает логики и последовательности.
— В самом деле? Вы философ, Манкаль… и нельзя сказать, чтобы слишком любезный…
— О! У вас всегда найдется достаточно пороков, которые вы сумеете превратить в достоинства, чтобы вам нечего было пугаться легкой, но справедливой критики…
— Я вас слушаю… Итак, вы говорили, что женщине…
— Недостает логики… И спешу добавить, что это, даже в том, что касается любви, составляет ее главную прелесть… Но когда речь идет о делах…
— И что же?
— Тогда это представляет большую опасность… Чтобы достичь заранее намеченной цели, нужна сильная воля, которая не принимает и не делает никаких уступок. Одним словом, нужен ум… а не чувство.
— Разве я дала вам повод подозревать меня в чувствительности?
— Нисколько. Но знаете, чего я боюсь в вас?
— Начали, так уж договаривайте, если вы беретесь рассмотреть мою натуру как открытую книгу!
Манкаль подошел к герцогине.
— Холодные и эгоистичные натуры, как ваша…
— Какая любезность…
— Иногда вдруг испытывают прилив привязанности, симпатии или лучше сказать прямо — страсти, которая бывает тем сильнее, чем она дольше была в состоянии оцепенения…
Герцогиня уже серьезно и внимательно слушала, подперев рукой подбородок и пристально глядя в лицо Манкалю.
— Я пойдудальше, — продолжал он, — у женщины более всего развит дух противоречия… Скажите женщине, что надо ненавидеть этого человека…
— И?…
— И, конечно же, из противоречия она станет любить его.
— А если бы и так?
Манкаль сделал быстрое движение.
— Слушайте! Будем говорить серьезно. Я предложил вам союз… Между нами довольно одного лишь слова: готовы вы или нет исполнить то, о чем мы договаривались? Да или нет?
Манкаль понизил голос.
— Не улыбайтесь так, — продолжал он, — это не совсем… безопасно… Вы знаете меня только наполовину… а между тем, я сказал вам, и это правда, что вся моя жизнь, все мои силы посвящены одной цели — мщению!
— Вы повторяетесь!…
— Еще раз говорю вам, не смейтесь!… Вы должны понять, что я всем пожертвовал ради этого мщения… Разве я жил? Разве я знал какую-нибудь радость? Нет, я затворился в моей ненависти, как монах в келье… и в этом ужасном уединении, нарушаемом только призраками, я постоянно терзал себя жуткими воспоминаниями… Все, все замкнулось на мщении… для успеха которого я просил вашего содействия… и я не позволю, чтобы каприз уничтожил его… Понимаете ли вы меня?
— Разве вы мне не приказали сами… так как вы отдаете именно приказания, мой милый, — чтобы я заставила этого молодого человека полюбить себя?
— И он уже любит вас…
— Я знаю… чего же вам еще?
— Я боюсь, чтобы из чувства противоречия, о котором я сейчас говорил, вы не вздумали… полюбить его сами…
Куртизанка громко и резко расхохоталась, затем она полуоткрыла рот, как бы желая категорически опровергнуть это предположение, равносильное оскорблению.
Однако она не проронила ни слова.
— Герцогиня де Торрес, — продолжал Бискар, голос которого принял угрожающее выражение, — со мной или против меня?
— А не то? — спросила она.
Молния сверкнула в глазах бывшего каторжника.
— Неблагоразумно и опасно бросать мне вызов. — сказал он.
Наступило минутное молчание, затем герцогиня расхохоталась.
— Сознайтесь, что вы почти раскаиваетесь, что пришли ко мне!
— Я никогда не сожалею о допущенной ошибке, а исправляю ее.
Де Торрес прикусила губы и под ее шелковыми ресницами мелькнул странный взгляд.
— Верьте мне, как я верю вам, — самым спокойным тоном произнесла она.
Манкаль взял ее за руку.
— Значит, я могу рассчитывать на вас?
— Да.
— Я по-царски заплачу вам за помощь.
— Это решено.
В эту минуту послышался звонок.
— Сильвереаль, — сказал Манкаль. — Я сдержу мое слово… сдержите же ваше.
— Вы не будете присутствовать при начале нашего разговора?
— Это бесполезно. Кроме того, я не хочу возбуждать его недоверия. Когда придет время, постучите в эту стену… Я приду.
С этими словами он скрылся за дверью.
В эту же самую минуту дверь отворилась и лакей доложил о бароне Сильвереале.
Муж Матильды был очень бледен. Его худое лицо казалось совершенно изможденным, а глаза сверкали лихорадочным блеском.
— Здравствуйте, дорогой барон, — сказала куртизанка, протягивая ему руку. — Однако, вы опоздали!
Барон, грациозно встав на колено, поцеловал протянутую ему руку.
— Вы снизошли до того, чтобы заметить мое отсутствие? — спросил он дрожащим голосом.
Нет ничего отвратительнее старческой любви. Даже сама Тения поражалась тому, что согласилась принять имя этого смешного старика, и, глядя теперь на согнувшегося у ее ног барона, она начинала понимать, что эта жертва будет выше ее сил. Она сама не отдавала себе отчета в том, что происходило в ее душе, но в ушах звучали последние слова Манкаля… Почему она думала об этом юноше, которого ей указали, как жертву? Разве не случается, что мрамор вдруг оживает… В то время, когда Де Сильвереаль смотрел на нее, не смея прервать молчания, она невольно задумалась… и вздрогнула от мысли…
— Простите меня, дорогой барон, — сказала она. — Я почти невежлива.
— О! — возразил Сильвереаль.
— Я сегодня расстроена, но, — добавила она с очаровательной улыбкой, — я надеюсь, что мои друзья извинят меня!
— Вы ангел!
— Разве демоны не были раньше ангелами?… Но оставим эти небесные темы и спустимся на грешную землю…
— Я к вашим услугам.
— Во-первых, встаньте… Садитесь сюда, рядом со мной. Я хочу быть доброй, так как почти раскаиваюсь в том зле, которое вам собираюсь причинить…
Сильвереаль побледнел.
— Что вы хотите сказать?
— Дорогой барон, как вы думаете, что такое для женщины вдовство?
При этом неожиданном вопросе барон с удивлением взглянул на свою собеседницу.
— Я вас озадачиваю, а, тем не менее, нет ничего проще. Если я печальна, капризна, то это потому, что меня утомляет одиночество… Вы мужчины, вы едва имеете время думать, увлеченные водоворотом жизни… а думать — это, значит, страдать… и я страдаю, что я одна, что возле меня нет друга, душа которого составляла бы одну с моей…
— Вы думаете снова выйти замуж? — вскричал Сильвереаль.
— Разве вы этого не знали?
— Напротив, и вы даже позволили мне надеяться, что, может быть, согласитесь со временем…
— На что?
— Принять имя де Сильвереаль…
— Вы с ума сошли! Разве вы не женаты?
Сильвереаль приблизился к ней.
— Разве я не говорил вам, что готов на все, лишь бы быть свободным?
Де Торрес рассмеялась.
— Мелодраматические монологи, не более…
— Нет, истина!… Баронесса де Сильвереаль приговорена к смерти…
— Лекарями?
— Нет, мной!…
— Вот, вы снова начинаете лицедействовать? Неужели вам не надоело? Знаете, вы становитесь глупым… или скучным… как вам больше нравится…
Сильвереаль сделал решительный жест.
— Слушайте… для вас… чтобы дать вам мое имя… я пошел бы на преступление…
— Барон!
— Но теперь дело идет не о преступлении… а об акте правосудия…
— Что вы этим хотите сказать?
— Знаете ли вы, герцогиня, какие права дает закон мужу жены-изменницы?
— Вы говорите про баронессу? Вы клевещете на нее…
— У моей жены есть любовник…
— Кто вам это сказал?
— Я знаю абсолютно точно!
— Как его зовут?…
Она горящими глазами смотрела на барона. Он понизил голос
— Его зовут… Арман де Бернэ…
Герцогиня вскрикнула. Итак, Манкаль сказал правду! Этот человек, наказавший ее своим презрением, человек, у которого она вымаливала одно лишь слово, один лишь взгляд, этот человек любил другую!…
— Вы убьете их обоих, не так ли? — воскликнула она с гневом, который не в состоянии была скрыть.
Сильвереаль ничего не понял.
