Дэвид Пис - 1977. Кошмар Чапелтауна

– Но они говорят, что это не Потрошитель.

– Тогда почему они всё от нас скрывают?

– Не знаю, но мое личное мнение: кто-то из полицейского начальства каким-то образом облажался, и теперь они отстраняют людей от службы.

– Да ты что?

– Такие вот по Милгарту ходят слухи.

– А кого?

– В частности, того сержанта Фрейзера, Джона Радкина и еще кого-то.

– Инспектора Джона Радкина? Из-за чего?

– Не знаю. Может, это вообще никак не связано, но выглядит как-то странно, да?

– Ага.

– Один мой приятель обещал держать нас в курсе, как только появятся новости.

– Хорошо. Я держу первую полосу.

– Только не говори никому зачем.

– Ты все-таки поедешь в Манчестер?

– Думаю, да. Но на обратном пути я должен заехать в Брэдфорд.

– Будь на связи, Джек.

– Пока.

Я сидел в поезде, курил, пил теплое пиво из банки, мусолил бутерброд и листал книгу в мягком переплете, «Джек-Потрошитель: окончательный анализ».

После Хаддерсфилда я задремал, и сон мой был не лучше мерзкого пива. Я проснулся и увидел дождь и холмы, мои волосы прилипли к грязному окну, я снова отключился:

Я посмотрел на часы, было семь минут восьмого.

Я – среди вересковых пустошей, иду через вересковые пустоши, подхожу к стулу, кожаному стулу с высокой спинкой, а перед стулом стоит на коленях женщина в белом, ее руки сложены в молитве, лицо закрыто волосами.

Я наклоняюсь и откидываю волосы с ее лица, и это – Кэрол, потом – Ка Су Пен. Она встает и показывает на свое длинное белое платье и на слово, написанное пальцем, обмакнутым в кровь:

LivE.[27]

И там, на вересковых пустошах, на ветру, под дождем, она задирает свое белое платье и накрывает им голову, показывая мне желтый распухший живот. Потом она опускает платье, но оно оказывается вывернутым наизнанку, и слово, написанное кровавым пальцем, читается:

Evil.[28]

И маленький мальчик в голубой пижаме выходит из-за стула с высокой спинкой и уводит ее через вересковую пустошь, а я стою там, на ветру, под дождем, и смотрю на часы. Они остановились.

Семь минут восьмого.

Я проснулся, оторвал голову от стекла и посмотрел на часы.

Я взял дипломат и закрылся в туалете.

Я сел на качающийся горшок и вытащил порножурнал.

«Горячая сперма».

Клер Стрэчен во всей ее долбаной красе.

У меня снова встало. Я проверил адрес и вернулся на свое место, к недоеденному бутерброду.

От Стэлибриджа до Манчестера я пытался связать воедино все то дерьмо, которое наболтал мне Уилсон. Я перечитывал приказ Олдмана и пытался представить себе, что такого мог натворить Фрейзер, зная, что в наше время отстранить от службы могут за все что угодно:

Взятки и подкуп, выдуманные сверхурочные и поддельные командировочные, неаккуратное ведение документов или их отсутствие.

Джон, мать его, Радкин сбил с пути саму, бля, Порядочность.

Ничего не понимая, я вернулся к окну, дождю и заводам, местным фильмам ужасов, напомнившим мне фотографии концентрационных лагерей смертников, которые мой дядя принес с войны.

Мне было пятнадцать, когда война закончилась, и сейчас, в 1977 году, я сидел в поезде, прислонившись головой к черному стеклу – проклятый дождь, чертов север, – и спрашивал себя, смог бы я так или нет.

Когда поезд подходил к вокзалу Виктория, я думал о Мартине Лоузе и «Экзорцисте».

На вокзале – прямо к телефону:

– Есть что-нибудь?

– Нет.

Прочь из Виктории, вдоль по Олдхэм-стрит.

Олдхэм-стрит, дом 270 – темный, отсыревший от дождя. Гниющие черные мусорные мешки навалены кучей во дворе. «Эм-Джей-Эм Паблишинг» – на третьем этаже.

Я остановился у подножия лестницы и стряхнул воду с плаща.

Промокший до нитки, я поднялся по ступенькам.

Побарабанил по двойным дверям и вошел.

Большое помещение, заставленное низкой мебелью, почти пустое. На дальнем конце – дверь в другой кабинет.

За столом у той двери сидела женщина и печатала на машинке.

Я встал у низкой конторки у входа и прокашлялся.

– Да? – сказала она, не поднимая головы.

– Будьте любезны, я бы хотел поговорить с владельцем издательства.

– С кем?

– С хозяином.

– А вы кто?

– Джек Уильямс.

Она пожала плечами и сняла трубку старого телефонного аппарата, стоявшего на ее столе:

– Тут мужчина пришел, хочет видеть хозяина. Зовут Джек Уильямс.

Она покивала, затем сказала, прикрыв трубку рукой:

– А вам чего?

– Я по делу.

– Он по делу, – повторила она, снова кивнула и спросила. – А по какому делу?

– По поводу заказов.

– Заказы, – сказала она, кивнула еще один, последний, раз и повесила трубку.

– Ну что? – спросил я.

Она закатила глаза.

– Оставьте свое имя и номер телефона, он вам перезвонит.

– Но я приехал аж из Лидса.

Она пожала плечами.

– Ни хрена себе, – сказал я.

– Ага, – ответила она.

– Может, вы мне хотя бы скажете, как его зовут?

– Его Проклятое Высочество Лорд Всемогущий, – сказала она, выдирая лист бумаги из печатной машинки.

Я решил попробовать:

– Я прямо не знаю, как вы можете работать с таким человеком.

– А я здесь задерживаться не собираюсь.

– Вы, значит, уходите?

Она перестала притворяться, что работает, и улыбнулась:

– Осталось меньше двух недель.

– Вот и правильно.

– Надеюсь.

– А вы не хотите заработать пару фунтов в придачу к пенсии? – спросил я.

– К пенсии? Какой наглец! Вы, между прочим, сами – не подснежник.

– Пару фунтов, на первое время?

– Только пару?

– Двадцать?

Она подошла ко мне, улыбаясь.

– Так кто же вы такой на самом деле?

– Скажем так: конкурент.

– За двадцать фунтов – как скажете, так и будет.

– Значит, вы мне поможете?

Она оглянулась на дверь и подмигнула:

– А вот это зависит от того, о чем вы меня попросите.

– Вы знакомы с журналом вашего издательства под названием «Горячая сперма»?

Она снова закатила глаза, поджала губы и кивнула:

– Вы храните списки моделей?

– Моделей?

– Ну, вы понимаете.

– Ага.

– Ага?

– Ага.

– Адреса, телефоны?

– Возможно, если они проходили через официальную бухгалтерию, но, честно говоря, я сильно в этом сомневаюсь.

– Было бы здорово, если бы вы смогли дать нам имена моделей и вообще любую информацию о них.

– А зачем они вам?

Я оглянулся на дверь в кабинет и сказал:

– Видите ли, я продал остатки старых тиражей «Семени» в Амстердам и выручил приличные бабки. Может, конечно, ваш Лорд слишком занят, чтобы стричь капусту, а вот я хочу попробовать воспользоваться такой возможностью.

– Двадцать фунтов?

– Двадцать фунтов.

– Но прямо сейчас я не могу, – сказала она.

Я посмотрел на часы.

– Во сколько вы заканчиваете?

– В пять.

– В пять у лестницы?

– Двадцать фунтов?

– Двадцать фунтов.

– До встречи.

Я стоял в красной телефонной будке посреди автовокзала Пиккадилли и набирал номер.

– Это я.

– Ты где?

– Я все еще в Манчестере.

– Во сколько ты возвращаешься?

– Как только смогу.

– Тогда я надену что-нибудь красивое.

Снаружи по-прежнему лила вода, красная телефонная будка протекала.

Я уже был здесь однажды, в этой самой будке, двадцать пять лет тому назад, со своей невестой. Мы ждали автобуса на Алтринчем, собирались навестить ее тетку, у нее на пальце было новое кольцо, свадьба через неделю.

– Пока, – сказал я, но ее уже не было.

У меня в запасе было часа два. Я снова вышел под проливной дождь и пошел гулять по Пиккадилли, заходя в кафе, сидя в отсыревших кабинках над чашками жидкого кофе, ожидая, глядя на тонкие черные фигурки, пляшущие под дождем. Мы все стараемся увернуться от капель, от воспоминаний, от боли.

Я посмотрел на часы.

Мне пора было идти.

Незадолго до пяти я нашел еще одну телефонную будку на Олдхэм-роуд.

– Есть что-нибудь?

– Ничего.

Без пяти минут пять я стоял у подножия лестницы, промокший до нитки.

Через десять минут она спустилась.

– Мне снова надо наверх, – сказала она. – Я еще не закончила с работой.

– Материал есть?

Она протянула мне конверт.

Я заглянул в него.

– Тут все. Все, что есть, – сказала она.

– Я верю, – ответил я и подал ей свернутую двадцатифунтовую купюру.

– С вами очень приятно сотрудничать, – засмеялась она, поднимаясь наверх.

– Не сомневаюсь, – сказал я. – Не сомневаюсь.

Я пошел на вокзал, где мне сказали, что поезд на Брэдфорд уходит с Пиккадилли.

Я побежал под проливным дождем. Последнюю часть пути я проехал на такси.

Когда мы добрались до вокзала, было почти шесть. Поезд уходил ровно в шесть, и я на него успел.

В вагоне воняло мокрой одеждой и застаревшим сигаретным дымом. Мне пришлось делить столик с пожилой парой из Пеннистоуна и их отсыревшими бутербродами.