Лоран Ботти - Билет в ад
С этого момента все и началось.
Восемь месяцев бессонницы. Восемь месяцев мучительных наблюдений над ежедневными страданиями этой женщины и ее сына. На протяжении восьми месяцев Джорди замечал, как мальчик весь сжимается, когда перед домом останавливается машина отчима, как он вздрагивает от каждого стука двери, от каждого окрика… Видя все это, он не мог не вспоминать сцены своего собственного детства, и это ощущение уже виденного, уже пережитого вызывало почти физическую боль.
За это время он также начал испытывать все более сильные чувства к этой женщине. Наконец он осознал, что по-настоящему в нее влюбился. Несмотря на то что они никогда не встречались в реальности, он знал ее лучше, чем любой другой мужчина в ее жизни. Произошло нечто очень редкое и драгоценное: он полюбил эту женщину не такой, какой хотел бы ее видеть, не такой, какой ее себе представлял, воспламененный загадочной и обманчивой алхимией любви, а именно такой, какой она была.
Он принял в ней все таким как есть. Без колебаний.
В тот вечер, когда… произошла история с билетом и все перевернулось, Джорди испытал острое чувство вины: ни разу за все восемь месяцев он не вмешался в происходящее. Даже в последние дни, когда он был почти уверен, что Шарли что-то задумала — это было очевидно по манере общения матери и сына, по тому напряженному молчанию, которое возникало между ними, как до отказа натянутая струна, в присутствии Тевеннена… не говоря уже о ее загадочных звонках из уличных телефонных кабин.
В результате его невмешательства Шарли сделалась убийцей.
Вот почему он решил, что обязательно поможет ей — неважно, какой ценой.
Но как рассказать ей правду и при этом не выдать себя?
— Мы не могли своими руками избавить тебя от Тевеннена, — снова заговорил он. — Вмешалась бы полиция, тебя наверняка арестовали бы… Мы собирались просто вывести его из игры, чтобы он уже не мог причинить тебе вреда. Дали наводку ГИС насчет его тайных махинаций, там заинтересовались и уже начали копать, когда… случилось то, что случилось.
— Но почему после этого ты решил нам помочь, Давиду и мне? — по-прежнему настойчиво спросила Шарли.
Джорди закусил губы. Он не мог заставить себя назвать истинную причину.
— Мы… мы собирались поехать за тобой. Все втроем, на двух машинах — «ауди» и джипе. Но «ауди» уже слишком примелькалась в вашем квартале, и Кольбер решил на всякий случай от нее избавиться… Мы сожгли ее за городом… А потом я нашел те видеозаписи…
— Какие?
Джорди почувствовал, что краснеет.
— Я и раньше заметил, что несколько дисков исчезли с полок, и заподозрил, что Кольбер забрал их себе… Когда мы остановились на бензозаправке, Кольбер с греком вышли, а я остался в машине. Он не выключил свой ноутбук, и я увидел… несколько видеозаписей.
— Со мной?
Он кивнул.
Поколебавшись, Шарли все же спросила:
— Со мной… и Сержем?
— Да.
Шарли опустила глаза.
«Он наблюдал за нашей жизнью восемь месяцев, — подумала она. — Мы его не знали, но он… о, уж он-то изучил нас лучше некуда… Теперь он знает нас лучше, чем любой другой человек во всем мире…»
И осознание этой «близости на расстоянии» шокировало ее.
Шарли почувствовала, как лицо заливает краска стыда. За множеством неожиданных откровений она не сразу обнаружила ужасную истину: ведь этот человек… эти люди… они видели ВСЕ! Даже самое худшее…
Джорди молчал, не зная, как продолжать рассказ. Первой же видеозаписи ему хватило, чтобы отшатнуться от экрана с гримасой отвращения. Изначально его миссия заключалась лишь в том, чтобы наблюдать за этой женщиной и ее сыном, точнее, в основном за Давидом, чтобы понять, что могут дать необычные способности этого ребенка будущему человечеству. Вплоть до нынешнего момента Джорди не думал о том, чтобы бросить своих сообщников. Он хотел лишь защитить Шарли от полиции. Но при виде сцен на ноутбуке Кольбера он принял твердое решение уйти.
— Тогда я и заподозрил, что у Кольбера были… и другие мотивы для участия в этом деле, а не только будущее Детей Водолея… — наконец тихо произнес он.
— Он наблюдал за мной по ночам, когда я лежала в клинике. Когда… лечилась от наркомании. Раньше я не была в этом уверена, но сейчас… И… это он убил Брижитт, — почти шепотом добавила Шарли.
Джорди нахмурился. О чем это она?..
— Брижитт… мою подругу детства. О ее убийстве недавно сообщили в новостях… Это было в тут самую ночь, когда я заезжала к ней…
Джорди вдруг вспомнил, какой вид был у Кольбера накануне, когда они встретились утром на парковке.
— Ты уверена?
Шарли кивнула.
Джорди с силой сжал кулаки под столом, охваченный яростью, но не к Кольберу, а к самому себе.
Как он мог допустить, чтобы все зашло так далеко?
— Тогда я и решил уехать один, а тех двоих бросить там же, на заправке, — снова заговорил он. — Кольбер не говорил, куда мы едем, но координаты были у него на GPS. Я подумал, что, если брошу их с Такисом посреди дороги, у меня будет хороший запас времени — если только не начнется снежная буря и дороги не перекроют… Ну а все остальное ты знаешь.
В голове Шарли теснилось множество вопросов. Он ведь так и не сказал, что именно собирались сделать с Давидом и с ней после того, как захватили бы их в плен (поскольку именно об этом шла речь, не так ли?). Какие планы были у хозяев Джорди? Изучать Давида как подопытного кролика? «Дети Водолея» — это какое-то общество, организация? Что она собой представляет?
Но она молчала. Она чувствовала, что на данный момент с нее хватит неожиданных откровений, груз которых она уже с трудом могла выдержать, — о собственном прошлом, не перестающем ее преследовать, но самое главное — о настоящем Давида, пораженного наследственным проклятием.
Шарли взглянула на человека, сидящего напротив нее, и вдруг перед ней снова возник образ Фабиана. В последний раз, когда она его видела (Шарли старалась лишний раз не пробуждать это воспоминание, и без того пережитое сотни раз: он обнимает ее у порога, шепчет на ухо: «Ты будешь самой сексуальной мамочкой на свете!» — и, смеясь, уходит по коридору), у него еще сохранялись некоторые детские черты, красивые, но не вполне четкие, не обретшие взрослой завершенности, отчего лицо казалось слегка размытым. Возможно, десять лет спустя он стал бы похож на Джорди: те же слегка выступающие скулы, глубокие черные глаза (которые унаследовал от него Давид), густые, почти сросшиеся брови; та же утонченная мужественность, свойственная по большей части южным народам…
Да, если бы Фабиан прожил еще десять лет…
Шарли глубоко вздохнула. Потом подумала, что нужно проведать Давида и, если понадобится, вызвать врача. Кроме того, ей необходимо было остаться одной, чтобы спокойно обдумать новые сведения, которые она только что узнала, и постараться принять все как есть.
Вся ее жизнь была сплошной ложью.
Вся ее жизнь была тюрьмой. Всегда. С самого начала.
А ее сын… был результатом медицинского эксперимента.
— С тобой все в порядке? — мягко спросил Джорди.
Он сделал непроизвольный жест рукой, словно собираясь протянуть ее к Шарли, но тут же оборвал это движение.
Шарли собиралась что-то ответить, когда какой-то глухой шум, донесшийся с лестницы, заставил обоих вздрогнуть. Джорди встал из-за стола и положил руку на рукоять револьвера.
Через несколько секунд на пороге появилась одна из двух хозяек заведения, почтенная пожилая матрона. Она была явно встревожена.
— Вам нужно срочно подняться в свою комнату! — воскликнула она, обращаясь к Шарли. — Я слышала оттуда такой страшный грохот… как будто упало что-то тяжелое…
Шарли и Джорди быстро переглянулись.
— Что-то… или кто-то, — добавила хозяйка.
47
Гребаный снег! Гребаный холод! Гребаная провинция!
Жозеф Кольбер — который на самом деле звался иначе, но за много лет так привык к этому имени, что почти забыл настоящее, — изрыгал проклятия на весь свет, бредя по снегу и поминутно проваливаясь в него чуть ли не по колено. От холода его не спасала даже зимняя куртка, украденная среди прочего в доме, который они с сообщником покинули примерно четверть часа назад.
Такис, идущий следом за ним, за все это время не проронил ни слова: и без того молчаливый по натуре, он редко заговаривал в присутствии Кольбера без его разрешения и полностью замолкал, когда тот отказывался от своих изысканных манер и принимался за грубую брань. Натянув вязаную шапку почти до самых бровей, гигант шагал по снегу, и его недовольство можно было заметить разве только по тому, что он дышал еще более громко и хрипло, чем обычно.
— Ты что, перегрелся? — раздраженно спросил Кольбер.
Вместо ответа Такис лишь закрыл рот шарфом, чтобы заглушить хриплые звуки. Кольбер был к нему несправедлив и, вероятно, сам это сознавал. В конце концов, именно благодаря Такису они вдвоем смогли освободиться: гигант разорвал веревки, когда старик сторож пришел в себя и поспешно убрался восвояси. Но Такис ничего не сказал: он испытывал к своему сообщнику величайшее почтение, которое заставляло его чувствовать себя в присутствии Кольбера неразумным ребенком. И как большинство детей, он покорно и без возражений переносил любую несправедливость с его стороны.
