Линвуд Баркли - Исчезнуть не простившись
– Это что такое, едрена вошь?
– Си-ди, – ответил водитель.
– Я вижу, что си-ди. Меня беспокоит, что именно. Ты не сунешь это в магнитофон.
– Еще как суну.
Я услышал отчетливый звук, сопровождающий установку диска в магнитофон.
– Глазам своим не верю, мать твою! – воскликнул Белесый.
– Чего там? – спросил Лысый с заднего сиденья.
Прежде чем кто-либо ответил, заиграна музыка. Сначала инструментальное вступление, а затем: «Почему всегда поют птички… если ты… рядом со мной?»
– Чтоб я сдох, – изумился Лысый. – Это гребаные «Карпентерз»?
– Эй, кончай, – потребовал водитель. – Я на этой песне вырос.
– Надо же, – усмехнулся Белесый. – Эта та цыпка поет, которая ничего не жрет?
– Ага, – подтвердил водитель. – У нее анорексия.
– Надо таким людям скормить что-нибудь вроде гамбургера, – предложил Лысый.
Возможно ли, чтобы три парня, обсуждающие достоинства музыкальной группы семидесятых, действительно собрались отвезти меня куда-то и замочить? Разве не пребывали бы они в таком случае в более мрачном настроении? На мгновение я воспрянул духом. И тут же вспомнил сцену из фильма «Криминальное чтиво», в которой Самуэль Джексон и Джон Траволта, за несколько минут до того, как подняться в квартиру и расстрелять ее обитателей, спорят насчет того, как биг-мак называется в Париже. Эти ребята даже лишены того стиля. Более того, от них отчетливо воняло потом.
Неужели все так заканчивается? На полу в джипе? Несколько минут назад ты пил кофе в «Данкин донатс», пытался найти пропавших жену и дочку, и вот уже смотришь в дуло пистолета в руках незнакомого человека и думаешь, будут ли последние слова, услышанные тобой «им хочется… быть ближе к тебе».
Машина несколько раз повернула, проехала через железнодорожные пути, затем начала, как мне показалось, спускаться по покатой местности. Очевидно, мы приближались к берегу. Ближе к бухте.
Затем джип замедлил ход, резко свернул вправо, подпрыгнул на краю тротуара и остановился. Подняв глаза к окну, я увидел только небо и угол дома. Когда водитель выключил двигатель, я услышал крики чаек.
– Я хочу, чтобы ты вел себя хорошо, – сказал Лысый, глядя на меня. – Мы выходим из машины, поднимаемся по лестнице и заходим в дом, но если ты попробуешь убежать, станешь звать на помощь или еще что-нибудь столь же отстойное, я сделаю тебе больно. Понял?
– Да, – ответил я.
Белесый и водитель уже вышли из машины. Лысый открыл дверцу со своей стороны и выгрузился. Я сначала поднял себя на заднее сиденье, затем повернулся и вылез наружу.
Мы стояли на дорожке между двумя домами. Я был почти уверен, что мы находимся где-то в Восточном Бродвее. Дома здесь располагаются довольно близко друг к другу, и, посмотрев в проход между ними, я увидел пляж и за ним Лонг-Айленд-саунд. А разглядев остров Чарлза, я уже точно знал, где мы находимся.
Лысый жестом велел мне подняться на второй этаж бледно-желтого дома. На первом располагались преимущественно гаражи. Белесый и водитель пошли вперед, затем я, за мной Лысый. Ступеньки были покрыты пляжным песком и скрипели под ногами.
Наверху водитель открыл сетчатую дверь, мы последовали за ним и оказались в большой комнате с раздвигающимися стеклянными дверями, выходящими на воду, и верандой, нависшей над пляжем. В комнате стояли кресла и диван, а также полки с книгами в бумажных обложках. У задней стены находился стол и располагалась кухня.
Еще один грузный мужчина стоял спиной ко мне у плиты, держа в одной руке сковороду, а в другой лопаточку.
– Вот он, – объявил Белесый.
Мужчина молча кивнул.
– Мы вернемся в джип, – доложил Лысый и жестом велел Белесому и водителю следовать за собой. Троица вышла, и послышался топот их ног по лестнице.
Я остался в центре комнаты. В нормальной обстановке я бы подошел к стеклянным дверям, может быть, даже вышел на веранду, чтобы вдохнуть морского воздуха. Но вместо этого стоял, уставившись в спину мужчины.
– Яичницу будете? – спросил он.
– Нет, спасибо, – ответил я.
– Это легко, – сказал он. – Глазунью, болтунью, какую пожелаете.
– Нет, но все равно большое спасибо.
– Я поднимаюсь довольно поздно, иногда практически к ленчу, тогда и завтракаю, – объяснил он. Достал из буфета тарелку, переложил на нее часть яичницы, добавил туда колбасу, очевидно, поджаренную раньше и лежащую на бумажном полотенце, и вынул из ящика для приборов вилку и нож, который предназначался для стейков. Потом подошел к столу, отодвинул стул и сел.
Он был примерно моим ровесником, хотя, думаю, объективно выглядел хуже. Лицо покрыто оспинами, под правым глазом шрам длиной в дюйм, а когда-то черные волосы обильно сдобрены сединой. Он был в черной футболке, заправленной в черные джинсы, и я видел нижнюю часть татуировки на его правом предплечье, но понять, что это такое, не мог. Футболка обтягивала живот, и усилие, потребовавшееся, чтобы усесться, заставило его вздохнуть.
Он жестом указал на стул напротив. Я осторожно подошел и сел. Он перевернул бутылку с кетчупом и дождался, пока большая капля не плюхнется на его тарелку с яйцами и колбасой. Перед ним стояла кружка с кофе. Потянувшись к ней, он спросил меня:
– Кофе?
– Нет, спасибо, я только что выпил кофе в «Данкин донатс».
– Рядом с моей мастерской?
– Да.
– Он там неважный, – заметил он.
– Верно. Я половину вылил, – признался я.
– Я вас знаю? – осведомился он, принимаясь за яичницу.
– Нет, – ответил я.
– Но вы всюду обо мне спрашивали. Сначала «У Майка», потом в моей мастерской.
– Да, – подтвердил я. – Но в мои намерения не входило вас встревожить.
– «В мои намерения не входило», – передразнил он. Мужчина, который, как я теперь знал, был Винсом Флемингом, проткнул колбасу вилкой, удержал ее на месте и, ножом для стейков отрезав кусок, сунул его в рот. – Когда незнакомцы начинают обо мне расспрашивать, это может меня встревожить.
– Боюсь, я не в состоянии этого понять.
– Учитывая тип бизнеса, которым я занимаюсь, мне иногда приходится встречать людей с нестандартными деловыми принципами.
– Разумеется, – кивнул я.
– Так что, когда незнакомцы начинают обо мне расспрашивать, я стараюсь устроить встречу с ними там, где у меня есть преимущество.
– Понимаю, – сказал я.
– Тогда кто же вы такой, черт побери?
– Терри Арчер. Вы знали мою жену.
– Я знал вашу жену, – повторил он. – И что?
– Не сейчас. Давным-давно.
Флеминг ухмыльнулся и съел еще кусок колбасы.
– Я что же, заигрывал с вашей женой? Слушайте, не моя вина, что вы не можете сделать свою жену счастливой и она обращается ко мне за тем, что ей требуется.
– Тут совсем другое дело, – объяснил я. – Мою жену зовут Синтия. Вы знали ее, когда она была Синтией Бидж.
Он сразу перестал жевать.
– О черт! Приятель, но ведь это было чертовски давно.
– Двадцать пять лет назад, – подтвердил я.
– Вы долго собирались зайти, – заметил Винс Флеминг.
– В последнее время кое-что случилось. Как я понимаю, вы помните, что произошло в ту ночь?
– Да. Вся ее гребаная семья исчезла.
– Верно. Мы совсем недавно нашли тела матери и брата Синтии.
– Тодда?
– Правильно.
– Я знал Тодда.
– В самом деле?
Винс Флеминг пожал плечами.
– Немного. В смысле, мы учились в одной школе. Он был классным парнем. – Он сунул в рот очередную порцию покрытой кетчупом яичницы.
– Вам не интересно, где их нашли? – спросил я.
– Уверен, вы мне скажете.
– Они были в машине матери Синтии, желтом «форде», на дне карьерного озера в Массачусетсе.
– Без шуток?
– Без шуток.
– Они там наверняка прилично пробыли, – сказал Винс. – И полиция смогла определить, кто они такие?
– ДНК, – пояснил я.
Винс восхищенно посмотрел на меня.
– Чертова ДНК. Как мы вообще без нее обходились? – Он доел колбасу.
– И тетю Синтии убили, – продолжил я.
Глаза Винса сузились.
– Помнится, Синтия про нее рассказывала. Бесс?
– Тесс, – поправил я.
– Правильно. Ее застрелили?
– Зарезали ножом в собственной кухне.
– Гм-м, – задумался Винс. – Есть какая-то причина, по которой вы мне все это рассказываете?
– Синтия исчезла, – сказал я. – Она… от меня сбежала. С нашей дочкой. У нас есть восьмилетняя дочь, ее зовут Грейс.
– Скверно.
– Я подумал, есть шанс, что Синтия решила найти вас. Она пытается выяснить, что же на самом деле случилось той ночью, и, возможно, вам известны какие-то ответы.
– Откуда?
– Не знаю. Но вы скорее всего последним видели Синтию в ту ночь, кроме ее семьи, разумеется. И поругались с ее отцом перед тем, как он увез ее домой.
Я так и не понял, что произошло.
