Дж. Фридман - Против ветра

— Я больше не хочу спать ни с кем, кроме тебя.

В ответ она ласково гладит меня по щеке.

— Нам придется вести себя осторожно на людях. Я не хочу, чтобы про меня пошли сплетни.

— Я тоже, — заверяю ее я. О Боже, другого мне и не нужно!

— Но я хочу как можно больше быть с тобой. Как по-твоему, я тороплю события?

Внезапно меня охватывает страх; дело не в том, что она думает, что торопит события, а в том, что я хочу ее.

— Надеюсь, что нет.

— Я очень откровенна с тобой, Уилл. Ты можешь сделать мне больно, сам о том не догадываясь.

— Я бы догадался. Успокойся, не сделаю. — Во всяком случае, умышленно.

— О'кей. На этом, пожалуй, пока все.

Свернувшись калачиком, она подвигается поближе ко мне, чтобы заснуть, положив голову мне на плечо. Странное дело — меня это нисколько не удивляет.

В коридоре вспыхивает свет, его полоска выбивается из-под двери.

Я рывком сажусь на постели, голова Мэри-Лу слетает с моей руки на подушку, она широко раскрывает глаза.

— Папа? — слышится голос Клаудии. Он у нее дрожит.

— Сейчас приду, радость моя! — откликаюсь я, ловя на себе вопросительный взгляд Мэри-Лу, в котором читается: может, мне лучше…

Я отрицательно качаю головой, приложив палец к губам. Накинув халат, выхожу в коридор, плотно притворив за собой дверь.

— Что случилось, ангел мой? — Она стоит на пороге своей комнаты, крепко прижимая к груди мишку.

— Мне приснился плохой сон.

Подойдя, я беру ее на руки и на секунду прижимаю к себе. — А что тебе снилось?

— Снилось, что я в пещере, а за мной гонится какое-то чудовище.

— Ты в последнее время смотрела фильмы ужасов? — спрашиваю я. От них, как правило, и снятся кошмары, у некоторых моих друзей дети без конца смотрели «Канун Дня всех святых» или «Пятницу, 13-е» только потому, что никого не нашли, кто бы мог присмотреть за детьми в их отсутствие.

— Да нет. Хотя перед сном я посмотрела по телику фильм вроде ужастика.

— Может, в нем-то все и дело! Впрочем, теперь уже все позади. — Я несу ее обратно в комнату. — Все хорошо, я здесь, рядом. Постарайся снова заснуть.

— Мне очень страшно.

— Не думай об этом. Я побуду с тобой немного.

— Я хочу спать у тебя.

— Нельзя, ангел мой! Не сегодня.

— А я все равно хочу! — Она начинает плакать — то ли на самом деле, то ли понарошку, не поймешь. — Одна я все равно не смогу уснуть.

— Знаешь что, я побуду с тобой, пока ты не заснешь.

— Я все равно проснусь. — Она льнет ко мне еще теснее. — Пожалуйста, папа. Я буду спать спокойно.

Я усаживаю ее на кровать, сам сажусь рядом.

— Не могу, Клаудия. Не сегодня.

— Почему? — Она ничего не понимает, откуда ей понять? — Я же спала у тебя в прошлый раз.

— Потому что я не один.

Мгновение она пристально глядит на меня, потом, отпрянув, поворачивается лицом к стене и принимается плакать. Вытянув руку, я трогаю ее за плечо, она отталкивает мою руку.

— Клаудия…

Кипя от ярости, она резко оборачивается ко мне.

— Мы же решили провести этот уик-энд вместе! — кричит она сквозь слезы. — Ты же обещал!

— Да, обещал.

— Обещал, что будешь один! А не с кем-то еще! — Она снова отворачивается, все ее тело сотрясается от рыданий.

— Девочка моя, я…

Она начинает биться, словно в истерике. О Господи! Она изо всех сил молотит кулачками по матрацу, дрыгает ногами, плачет во весь голос, уткнувшись лицом в подушку. Я отодвигаюсь от нее, сажусь на самый краешек кровати. Тут я — пас, пусть она отведет душу.

— Уилл, — слышится из коридора шепот Мэри-Лу.

Я оборачиваюсь. Одетая, она стоит в полумраке. Встав, я подхожу к ней, прикрыв дверь в комнату Клаудии.

— Я ухожу.

Да, если уж не везет, так не везет.

— Я не хочу, чтобы ты уходила.

— Все в порядке, Уилл, я все понимаю. Я отлично вижу, что она сейчас чувствует, ведь, как и она, я хочу, чтобы ты принадлежал мне. — Она проводит рукой по моей шее. — У нас с тобой еще будут ночи вместе. Совсем скоро.

Вместе с ней я выхожу на улицу, провожаю ее до машины, целую на прощание. Затем возвращаюсь в дом, взяв Клаудию на руки, несу к себе в спальню, кладу на кровать, накрываю одеялом. Я думал, она уже спит, но не тут-то было, она рывком садится на кровати, повернув ко мне лицо.

— Я не хочу тебя ни с кем делить, папа.

— И не нужно, ангел мой. Это ни к чему.

— Я не хочу от тебя уходить. Не хочу уезжать.

Что тут ответишь? Что я тоже этого не хочу? Она и так это знает, а остальное от меня не зависит.

— Но ты же еще здесь. Вот когда настанет пора переезжать, тогда и поговорим.

Слабое утешение и для нее и для меня.

— Жалко, что у тебя голова сейчас занята этим дурацким судом. Жалко, что я не могу приезжать к тебе каждый день, чтобы мы каждый день были вместе.

— Суд уже скоро кончится. К тому же ты ведь знаешь, что сердцем я всегда с тобой.

Она рада моим словам, это все-таки лучше, чем ничего.

— Папа?

— Что, ангел мой?

— Обещай, когда мы вместе, ты никого больше не будешь к себе приводить.

Я обнимаю ее за плечи. Девочка моя.

— Обещаю.

14

— Как она?

— Все в порядке.

Мы с Мэри-Лу сидим в кафе, на первом этаже в здании суда. Мы одни, до начала заседания целый час. Пол и Томми еще не пришли. Вот и хорошо, нам нужно хоть немного побыть наедине.

— А ты?

Глядя на нее, я вздыхаю. Я не выспался, потому что ночью как раз об этом и думал.

— Мы не сможем с тобой больше встречаться. — Я помешиваю ложечкой сахар в чашке, хотя уже размешал его, налив кофе. — Пока она не переедет и не кончится суд.

— Уилл…

— Ни от нее, ни от суда мне никуда не деться. На большее я сейчас просто не способен. Черт побери, Мэри-Лу, у меня хватает и других проблем, о которых ты и не догадываешься!

— Думаю, что догадываюсь.

— Да ну?

— Речь о твоих компаньонах?

Я смотрю на нее, стараясь не показать, права она или нет.

— Ни для кого не секрет, что ты подумываешь, не стоит ли податься куда-нибудь в другое место. Ведь ты из-за этого и ушел в отпуск, правда? Чтобы все хорошенько обдумать?

— В том числе.

— Ладно, давай поговорим о нас с тобой. Не знаю, что и сказать. Ты мне нравишься и… пожалуй, больше ничего говорить и не стоит.

— Ты мне тоже нравишься, Мэри-Лу. Очень!

— Звучит довольно смешно.

— У меня просто голова идет кругом! Нам с тобой это ничего хорошего не сулит, как бы у нас ни сложились отношения дальше.

— Мне непросто будет это сделать.

— Мне тоже. Я очень хочу тебя, я сам этого не ожидал, но нужно какое-то время обождать.

— Разве что какое-то время.

— Вот именно.

— Интересный ты парень, Уилл. Совсем не похож на других.

— Раньше мне казалось, что это здорово. — Подняв голову, я вижу входящего Пола, он нас заметил и идет к нашему столику. — А теперь я просто старею. Знаешь, надо же сказать что-то ради собственного успокоения.

— Если бы ты был таким, я бы на тебя никогда не запала!

Я отвечаю ей кислой улыбкой. На секунду она накрывает мою руку своей, затем убирает ее, как только вблизи появляется Пол.

— Я буду паинькой, — шепчет она, поддразнивая. — Но лишь до тех пор, пока суд не кончится.

— Надеюсь. — Так оно и есть. Я в самом деле на это надеюсь.

15

— Вызовите доктора Милтона Грэйда.

Грэйд не торопясь идет между рядами к месту для дачи свидетельских показаний. Зачитывают присягу — он стоит прямо, как столб, затем садится, осторожно положив ногу на ногу, поддернув брючину указательным и большим пальцами, чтобы не помять тщательно отутюженную складку. Местная молва утверждает, что он — единственный в Нью-Мексико, кому костюмы шьют на заказ в Лондоне. Сейчас он уже в преклонном возрасте, в штате установлен обязательный возраст для ухода на пенсию, но для него из этого правила уже дважды делались исключения. Хотя выглядит он неплохо: густая копна седых волос, пронизывающий взгляд голубых глаз, крупный нос, как у истого римлянина. Одним словом, краса и гордость американской медицины.

На стенде между местом для дачи свидетельских показаний и скамьей присяжных установлен крупный, в натуральную величину снимок Бартлесса, сделанный в тот момент, когда его труп доставили в морг. Фотография отснята на черно-белой пленке и сильно размыта, но все равно зрелище жуткое. Подсудимые с любопытством разглядывают ее, похоже, она не слишком их шокирует, но для меня важнее то, что, судя по всему, они никогда его раньше не видели, по крайней мере в таком вот состоянии.

Снимок производит сильное впечатление. Как только Моузби выставил его на всеобщее обозрение, я, конечно, первым делом бросил взгляд на своих подзащитных, а потом — на присяжных. У одних вырвался судорожный вздох, у других — какое-то невнятное бормотание, но в целом они отнеслись к нему спокойнее, чем я ожидал. Если бы кто-нибудь из женщин завопил не своим голосом, я тут же стал бы ходатайствовать об отводе жюри присяжных на том основании, что оно не способно прийти к единогласному мнению.