М. Кэри - Новая эра Z
Что касается Колдуэлл, она думает о многом. О грибковых мицелиях, растущих в субстрате клеток млекопитающих организмов. О рецепторе ГАМКА в мозге человека, который тормозит передачу нервного возбуждения и отвечает на реакцию организма на гамма-аминомасляную кислоту. Но самый актуальный вопрос – почему теперь вокруг так мало голодных, хотя вчера они много раз видели толпы из нескольких сотен.
У Колдуэлл есть ряд гипотез на этот счет: результат зачистки неинфицированными, конкуренции с другими видами животных, распространения заболевания в среде голодных, неизвестного побочного эффекта самого Офиокордицепса и так далее. Существование павших – плодовитых голодных, – очевидно, тоже является фактором – с утра они видели их так много, что исключением из правил это точно не является, – но навряд ли это единственное объяснение. Для такого должен быть миллион причин, а не десять. Еще больше Колдуэлл раздражает то, что она не видит никакого доказательства, которое склонило бы ее к одному или другому предположению.
Плюс ко всему – и это огорчает больше всего – ей трудно сосредоточиться. Боль от израненных рук стала настойчивой и мучительно пульсирующей, как будто у каждой ладони появилось свое сердцебиение, абсолютно не совпадающее с основным. Боль в голове пытается идти в ногу с руками. А ноги настолько ослабли и стали невесомы, что непонятно, как они вообще умудряются нести тело. Больше похоже, что она – заполненный гелием воздушный шар, подпрыгивающий на каждом шагу.
Хелен Джустин говорит ей что-то, судя по возрастающей интонации; это вопрос. Колдуэлл не слышит, но кивает, чтобы его не повторяли.
Возможно, в половозрелом возрасте Офиокордицепс ведет себя иначе, не так, как в несозревшем. Миграционное поведение или усидчивость. Патологическая светочувствительность или какая-нибудь другая параллель с рефлексом поиска высоты у инфицированных муравьев. Если бы она знала, куда ушли голодные, она могла бы начинать строить модель механизма, которая, возможно, привела бы ее к пониманию принципов работы гриба – основным функциям нейронового интерфейса.
Весь день перед ней расплывается, как во сне. Все происходит как бы в стороне от нее, лишь иногда приближаясь, чтобы отчитаться. Они находят скопление павших голодных, которые плодоносят так же, как и другие, – но эти так близко лежат друг к другу, что стволы, тянущиеся из них, срослись, образовав непроходимые заросли.
В то время как другие зачарованно разглядывают грибную поляну, Колдуэлл опускается на колени и поднимает один из упавших спорангиев. Он кажется довольно прочным на взгляд и на ощупь, но весит очень мало. Держать его в руке очень приятно благодаря гладкой поверхности. Никто не видит, как она осторожно кладет его в карман халата. Когда сержант оборачивается на нее, она снова поправляет бинты и выглядит так, будто все время этим занималась.
Они идут бесконечно. Время удлиняется, перемалывается, перематывается и повторяется, как зажеванная пленка моргает одним кадром, который – в отсутствие внутренней логики – кажется мрачно знакомым и безвыходным.
– Двигаемся осторожно, – говорит Паркс. – Не думайте, что эти шарики пусты.
В своей лаборатории на базе у Колдуэлл был корректор объема газа SEVC-d, с помощью которого можно было измерить самые незначительные изменения в ионных потоках на поверхности мембраны живых нервных клеток. Она никогда не тренировалась настраивать его максимально точно, но это не было помехой, потому что инфицированный кордицепсом и здоровый субъект имеют абсолютно разные темпы изменения электрической активности. Изменение в зараженной среде велико и непредсказуемо. Теперь ей интересно, как это соотносится с другой переменной, которую она не смогла раньше обнаружить.
Чья-то рука касается ее плеча. «Пока нет, Кэролайн, – говорит Хелен Джустин. – Они пока проверяют это».
Колдуэлл смотрит вниз на дорогу. И видит, что стоит впереди, ярдах в ста.
Она боится сначала, что это может быть галлюцинация. Она знает, что страдает от крайней усталости и легкой дезориентации, возникшей либо от инфекции, которую подхватила, когда поранила руки (маловероятно), либо из неочищенной воды, которую они пили.
Игнорируя Джустин, она идет вперед. В любом случае, сержант уже обошел эту штуку и подал знак, что все чисто. Нет причин разворачиваться.
Она поднимает руку и касается холодного металла. В завитушках лепного хрома, из-под мантии, пыли и грязи, он говорит с ней. Говорит свое название.
Это «Розалинд». «Розалинд Франклин».
51
Кэролайн Колдуэлл была воспитана так, что сомнений во втором законе термодинамики у нее не возникало. В естественном термодинамическом процессе есть увеличение суммы энтропий систем-участников (невозможен круговой процесс, единственным результатом которого является передача теплоты от менее нагретого тела к более нагретому). Никаких «если», «и», «но». О каком хорошем поведении можно говорить, когда стрелка всегда показывает одно и то же время. Через сувенирный магазин к выходу, без штампа на запястье, ничего не позволит вам опомниться и выбрать другой путь.
Двадцать лет прошло с тех пор, как «Чарли» и «Рози» отправились в плавание. Двадцать лет назад их запустили – без нее, – и они не смогли выплыть в тонущем мире. И вот «Рози» смотрит Кэролайн Колдуэлл в глаза, как тихоня, если хотите.
«Рози» одним своим существованием здесь опровергает второй закон. Пока она еще остается Virgo intracta, не разграбленной и не сожженной.
– Дверь заперта, – говорит сержант Паркс. – Никто не отзывается.
– Посмотри на пыль, – предполагает Джустин. – Этот фургон здесь очень и очень долго.
– Хорошо, я думаю, мы должны взглянуть, что внутри.
– Нет, – визжит Колдуэлл. – Не надо! Не трогайте дверь!
Все поворачиваются к ней, удивляясь ее внезапной горячности. Даже испытуемый номер один смотрит на нее своими серо-голубыми глазами, не моргая.
– Это лаборатория! – говорит Колдуэлл. – Мобильный объект исследования. Если мы нарушим герметичность, мы можем поставить под угрозу все, что находится внутри. Образцы. Незаконченные эксперименты. Все, что угодно.
Сержант Паркс не выглядит впечатленным.
– Вы действительно думаете, что сейчас это так важно, доктор?
– Я не знаю! – мучительно говорит Колдуэлл. – Но я не хочу рисковать. Сержант, этот автомобиль послали сюда, чтобы исследовать патоген, его экипаж составляли лучшие умы человечества. Никто не знает, что они нашли, что узнали. Если вы ворветесь туда, вы можете причинить огромный вред!
Она встает между ним и транспортным средством. Но в этом нет необходимости. Он и не пытается подойти к двери.
– Да, – произносит он мрачно. – Но я думаю, в этом нет проблемы. Видите эту внушительную металлическую пластину? Мы не проникнем внутрь в ближайшее время. Если только не найдем лом, но даже тогда…
Колдуэлл напряженно думает секунду, роясь в своей памяти.
– Вам не нужен лом, – говорит она.
Она показывает ему, где скрыт аварийный люк – между двумя кронштейнами снизу, по левому борту, рядом с центральной дверью. Затем, опираясь левой забинтованной рукой на машину, она спускается на колени и пытается нащупать рукоять на днище, рядом с передним мостом. Она помнит – думает, что помнит, – расположение гнезда, но его не оказывается там, где она думала. Через несколько минут слепых поисков ей удается найти слот с ручкой. Там внутри блок, с помощью которого можно было управлять «Рози» снаружи, например в условиях нападения. Создатели этого чуда техники предвосхитили ряд ситуаций, в которых «Рози» было бы необходимо управлять снаружи, без ущерба для всего, что находится внутри, будь то последствия взрыва или град пуль.
– Откуда ты знаешь обо всем этом? – спрашивает ее Джустин.
– Я была связана с проектом, – односложно напоминает ей Колдуэлл. Она привирает, но не краснеет. Боль от этих воспоминаний куда глубже, чем смущение, и ничто не заставит ее сказать еще хоть слово на эту тему, напомнить, что она была двадцать седьмой в списке возможных членов экипажа для «Рози» и «Чарли».
Пять месяцев ее обучали использовать бортовые системы только для того, чтобы в конце концов сказать, что она им не нужна. Двадцать шесть других биологов и эпидемиологов, по мнению руководителей миссии, обладали более нужными навыками и опытом, чем Колдуэлл. Поскольку полный комплект ученых для обеих лабораторий был двенадцать человек, то она даже не была в списке первых на замену. «Чарли» и «Рози» отплыли без нее.
До сих пор она считала, что они сгинули в пучине морской, – потерялись где-то в городе, не в состоянии продвигаться или отступать, окруженные сотнями голодных, или попали в засаду юнкеров-мусорщиков. Эта мысль утешала ее немного – не потому, что те, кто обидел ее, уже погибли со своей преданностью Ее Величеству, а потому, что такое низкое положение в списке сохранило ей жизнь.
