Тринадцать способов убить Лалабелль Рок [Литрес] - Мод Вулф

– Какую именно? – без всякого интереса спрашивает она. – Какой она тебе показалась? Радостной? Грустной?

Меня так и подмывает огрызнуться: все они выглядят одинаково! Но хотя я считаю, что она предала меня, все равно не могу ранить ее чувства, поэтому сжимаю губы, чтобы не вылетели обидные слова, и ограничиваюсь раздраженным всплеском.

– Было темно, – угрюмо говорю я. – Я не видела.

– Что с ней случилось?

– Ее забрал «Митоз». Не знаю почему.

Она хмыкает, находит то, что искала, и опять садится на бортик ванны. Ее руки, мягкие и сильные, опять занимаются моей рукой. На меня она не смотрит.

Тут я понимаю, что все это время Художница всячески отводила от меня взгляд. Даже когда помогала раздеваться. Почему-то это вызывает у меня злость. Мне хочется сказать что-нибудь язвительное или унизительное, чтобы шокировать ее. Я не знаю, почему она не смотрит на меня. Во мне нет ничего, что она не видела бы раньше. Легкие прикосновения к моей руке абсолютно беспристрастны и раздражающе эффективны. Мне хочется отдернуть руку, но я не могу, поэтому сижу и сохраняю неподвижность, а во мне все растет и растет бешенство.

Перевязав мою руку, Художница осторожно опускает ее на бортик ванны. Я выдыхаю, когда она перестает прикасаться ко мне; облегчение наступает мгновенно, но так же мгновенно появляется боль в животе.

– Тебе какое-то время стоит не пользоваться ею, – говорит она, глядя на руку. – И не мочи ее. А вдруг перелом сделает тебя восприимчивой к воде, и она нанесет тебе большой ущерб? Я попытаюсь что-нибудь выяснить. Удар был очень сильным – глазница треснула, но здесь можно обойтись косметическими средствами.

Она встает и собирается уходить, по-прежнему не глядя на меня.

– Почему ты так добра ко мне? – спрашиваю я. – Ты думаешь, что я не убью тебя? Ты поэтому так заботишься? Но я убью. Ты же знаешь, что убью.

Она не двигается, замерла в своих джунглях у открытой двери.

– Знаю, – тихо говорит она. – Я знаю, что ты убьешь меня.

– Разве тебе не хочется жить? – Мой интерес искренен.

– Хочется, – говорит она. Я все еще не могу увидеть ее лицо.

– Почему ты не смотришь на меня?

Она поворачивается, и я, видя ее лицо, понимаю почему. Резко втягиваю в себя воздух. Ее голубой глаз светится, как газовая горелка. Никто никогда не смотрел на меня вот так. Думаю, и на Лалабелль никто никогда так не смотрел.

– Ты думаешь, это я подговорила ее наброситься на тебя? – спрашивает она.

– Нет.

– Я не предупреждала ее, но и тебя я не предупреждала, – говорит Художница. – Я знала, что она собой представляет. Я сидела тут весь день и думала, что ты мертва. Думала, что я убила тебя. В нашу первую встречу я почти так и сделала. Я очень долго ждала встречи с тобой.

Я мотаю головой и вижу, как она приближается ко мне. Все мое существо тянется к Художнице. Борясь с этим чувством, я вытягиваюсь под водой, оставляя снаружи только лицо.

Она стоит надо мной и смотрит вниз. На мгновение я представляю, как бы на нас взглянул сторонний наблюдатель. Женщина уперлась взглядом в собственное отражение в воде. Я насильно отгоняю эту мысль. Здесь нет никакого стороннего наблюдателя. Здесь нет никого, кто мог бы глядеть на нас, – есть только я, глядящая на нее, и она, глядящая на меня.

– Помнишь коктейль, что я дала тебе? – спрашивает она. – В нашу первую встречу.

– Ты что-то туда подмешала.

– Да, – говорит она и падает на колени рядом с ванной.

Я вытаскиваю из воды руку, беру ее за воротник и тащу вниз, в стынущую воду, к себе.

Глава 9. Отшельник

Отшельник в одиночестве идет по пустыне. На нем серый потрепанный плащ, он опирается на длинный деревянный посох. В фонаре, что он держит в руке, заключена золотая звезда, но своим светом она освещает его путь лишь на несколько шагов вперед. В темноте он вынужден ступать очень осторожно.

В ту ночь мне снится, как я уезжаю из Баббл-сити. Слышу позади себя звуки вечеринки, смех, голоса, музыку, но мне слишком страшно оглядываться, поэтому я не оглядываюсь. Я иду вперед, и надо мной и вокруг меня переплетаются дороги, а потом они превращаются в тропический лес. Я останавливаюсь и смотрю, как из плотного лесного полога надо мной падает капля. Капля падает долго, потому что она катится по листьям, вбирая в себя другие капли. Замирает на последнем листе прямо у меня над головой. Я чувствую боль в шее – устала стоять задрав голову.

– Вот тебе загадка, – говорит кто-то. – Когда капля падает на землю, это та же самая капля или другая?

Я оглядываюсь в поисках источника голоса и вижу, что передо мной сидит тигр. Его лапы почти скрещены, а крылья сложены, и все перышки окрашены в разные оттенки черного. Сам он переливается всеми цветами тропического леса. Он похож на луну, глядящую с поверхности полуночного моря.

– Привет, – говорю я. – Тебе понравился фильм?

– Не очень, – говорит тигр. – Больно депрессивный.

– Не веселый? Никто не смеялся?

– Может, и смеялся, – говорит тигр. – Во время худших сцен я пошел в туалет.

– Я тебя предупреждала, – говорю я.

Тигр поводит плечами; под его шерстью перекатываются мышцы, на спине приподнимаются крылья.

– Как у тебя дела?

– Не очень, – говорю я. – Думаю, у меня появилась привязанность.

– Такое случается, – говорит тигр и смотрит на каплю. – Я был рад повидаться с тобой. Я вспомнил еще кое-что насчет числа тринадцать.

– Что именно?

– То, что делает его таким важным. – Хвост тигра хлещет по воздуху, страшные изогнутые когти неторопливо втягиваются.

– Так что же?

– Ты знаешь, что в году не двенадцать лунных месяцев? На самом деле их двенадцать целых и сорок одна сотая.

– Как может быть сорок одна сотая лунного месяца?

– Не может. В том-то и суть.