Черный дом - Михаил Широкий
– Я умираю, дружбан… умираю… Нет больше сил… Зачем мы сюда пришли? Я как чувствовал, что не надо идти… Я не хотел… Как темно! Я не хочу умирать здесь, в темноте… Выпустите меня на свет… выпустите, прошу вас!..
Его голос, немного усилившись на последних словах, пресёкся, сменившись тихим протяжным стоном. Вслед за тем его тело, судя по звуку, сползло по стене вниз.
Едва умолк Макс, снова заговорила Алина. На этот раз она не кричала – её голос сделался глуховатым, сдержанным, вкрадчивым. И как будто слегка шипящим, – так, во всяком случае, показалось Гоше.
– Слышь, фраерок, ты чё, шутки шутить со мной вздумал? – медленно, чуть растягивая слова, произнесла она. – Так это зря! Ты сейчас не в том положении, чтобы шутить. Тем более со мной. Если ты немедленно, сию же минуту не откроешь эту грёбаную дверь, ты очень пожалеешь об этом… – Но тут нервы её, видимо, сдали, и она, вновь сорвавшись на крик, пронзительно взвизгнула: – Открой сейчас же! Я ж тебя зубами загрызу, падла! Ты захлебнёшься у меня своей поганой кровью, как все твои кореша. Открывай, мать твою!!!
На такой убедительный призыв трудно было не откликнуться. Неизвестно, что стало для Гоши решающим доводом – угрозы Алины или осознание полнейшей безнадёжности своего положения, – но он в конце концов капитулировал. Помедлив ещё какое-то время, он, подгоняемый всё более грубыми и угрожающими окриками девушки, не стеснявшейся больше в выражениях, а возможно, уже не отдавая себе отчёта в своих действиях, шагнул к двери и отодвинул засов.
И тотчас же дверь резко распахнулась, едва не сбив его с ног. Впрочем, устоять ему всё же не удалось: мощный удар «папикового» кулака свалил его с ног и на несколько мгновений лишил сознания. Когда же он пришёл в себя, в помещении горел свет, – как, вероятно, было принято в этом доме, слабый и тусклый, – озарявший небольшую, лишённую всякой обстановки комнатку с дощатым полом и голыми, почернелыми, будто закопчёнными, стенами, испещрёнными кусками дранки и остатками штукатурки.
Посреди комнаты, казалось, занимая чуть ли не половину её и почти упираясь головой в низкий потолок, высился огромный широкоплечий «папик» с неизменной дубиной в руке и невозмутимой, безучастной миной на неподвижном лице. Рядом с ним, тонкая, изящная и хрупкая, особенно в сравнении с этой необъятной мускулистой громадой, стояла Алина – сжав в руке нож, чуть покачивая головой и мило, дружелюбно улыбаясь, отчего на её румяных щёчках образовались, как у маленькой девочки, очаровательные ямочки.
– Ну вот мы и встретились снова, фраерок! – приветливо обратилась она к Гоше и улыбнулась ещё шире. – Вот уж не ожидала! Не думала, не гадала. Я предполагала, что после оказанного тебе здесь вчера горячего приёма ты навсегда забудешь сюда дорогу, даже глядеть не будешь в эту сторону. А ты вон какой дерзкий оказался! Или дурной, что вернее. Явился опять на другой же день, да ещё и друзей с собой приволок… Что, думал посчитаться с нами? – Она сделала шаг вперёд и слегка склонилась к Гоше, лежавшему на грязном полу и растерянно смотревшему на хозяев. – Ну что ж, может и посчитался бы, если б имел дело с лохами. Но нас с папулей так просто, голыми руками, не возьмёшь. Не такие мы люди! Ты сам только что смог в этом убедиться. Ты привёл сюда целую кодлу своих корешей – надеялся, очевидно, задавить нас числом, шапками закидать! – и где они теперь, твои дружки? – Она с наигранно-озабоченным выражением огляделась кругом, словно в поисках чего-то или кого-то. – Никого! Все полегли на поле брани. Вон валяются – там, на кухне и в прихожей. Плавают в собственной крови… На то ли вы надеялись, идя сюда? Не думаю. Вы, вероятно, рассчитывали заставить нас с папкой кровью харкать. Ну да, так бы, наверно, и было, если б ваша взяла. Так бы и было… – повторила она задумчиво и умолкла, бегая глазами по сторонам и нервно теребя пальцами висевший на шее драгоценный камешек в виде сердечка.
Но немного погодя улыбка, правда, более скупая и сдержанная, чем прежде, вернулась на её лицо, и она, склонившись ещё ниже к Гоше, покрутила указательным пальцем возле его лица.
– Вот только не вышло по-вашему. И никогда не выйдет. Никогда! Меня и моего папку никто не сможет одолеть. Все, кто попытаются противостоять нам, обидеть нас, причинить нам вред, жестоко поплатятся за это. Вот как ты и твои дружки. Ведь могли бы жить себе спокойно и радоваться жизни, и всё бы у вас было нормально, всё как у людей… Так нет же! Захотелось вам приключений на свои задницы. Захотелось острых ощущений. Ну вы их и получили! Добились своего! Нахлебались досыта. Можешь радоваться. Торжествовать… Вот только, кроме тебя, некому больше. Какая жалость! Никого не осталось! Никто не уцелел! Ну разве что этот додик, который вот-вот отдаст богу душу… если уже не отдал, – она обернулась и, чуть прищурившись, взглянула на Макса.
Тот сидел на корточках возле двери, бессильно привалившись спиной к стене и уронив голову на грудь. Он будто бы спал, так как совершенно не реагировал на происходящее рядом с ним. И только по мелкой дрожи, пробегавшей время от времени по его телу, и по едва слышным стонам, периодически вырывавшимся из его груди, можно было заключить, что он ещё жив.
Алина некоторое время смотрела на него, словно обдумывая что-то, а затем подошла к нему, схватила за волосы и задрала его голову. Макс, находившийся в полуобморочном состоянии и, очевидно, уже плохо понимавший, что происходит, с трудом открыл воспалённые, мутные глаза и равнодушно, как на пустое место, взглянул на неё. Она же, напротив, очень внимательно, будто изучая, оглядела его мертвенно бледное, без единой кровинки лицо, потянула носом воздух и, скривившись, обернулась к Гоше.
– Глянь-ка, фраерок, а твой кореш, оказывается, ещё дышит! Живучий, зараза… Ну да ничего, недолго ему осталось. Он уже полутруп! От него мертвечиной пахнет.
Она брезгливо поморщилась и отстранилась было от Макса, но, видимо надумав наконец что-то, вновь придвинулась к нему и опять вцепилась тонкими пальцами в его растрёпанную шевелюру. И снова заглянула в его бесстрастное, безжизненное лицо. Её губы приоткрылись и обнажили белоснежно белые, плотоядно оскаленные зубы. Кончики ноздрей раздулись и затрепетали.
– А что, не ускорить ли нам его переход в мир иной? – произнесла она с озорной улыбкой. – Как думаешь, а, фраерок? По-моему, отличная идея! Чего ему
