Джон Гришэм - Адвокат

— А вообще читать умеешь?

— Не очень.

Тогда к чтению приступил я. Начали мы с первой полосы, там помещался огромный снимок пяти плывущих над толпой гробов. Заметка о митинге занимала нижнюю половину страницы, и я прочитал ее целиком. Руби внимательно слушала. О гибели матери с детьми она знала; воображением ее завладели подробности.

— А я не умру так?

— Вряд ли. Разве оставишь включенными двигатель и отопитель.

— Хотела бы я, чтоб в моей развалюхе был отопитель.

— Ты можешь погибнуть от переохлаждения.

— Это еще что такое?

— Просто однажды уснешь и не проснешься.

Она вытерла салфеткой губы и отхлебнула кофе. В ту ночь, когда погиб Онтарио, температура была минус двенадцать. Как умудрилась выжить Руби?

— Где ты прячешься, когда становится по-настоящему холодно?

— Нигде.

— Остаешься в машине?

— Ага.

— И не замерзаешь?

— У меня полно одеял. Зарываюсь в них, и все.

— И не идешь ночевать в приют?

— Никогда.

— А пойдешь, если это поможет тебе увидеться с Терренсом?

Склонив голову, Руби окинула меня странным взглядом:

— Скажи-ка еще раз.

— Ты хочешь увидеть Терренса, так?

— Так.

— Значит, необходимо привести себя в норму, так?

— Так.

— А чтобы привести себя в норму, нужно побыть в приюте, где лечат наркоманов. Ты готова?

— Может быть, — не сразу отозвалась она. — Может быть.

Пусть небольшой, но шаг вперед.

— Я помогу тебе вернуться к Терренсу, ты снова станешь частью его жизни, но для этого, Руби, тебе придется отказаться от наркотиков.

— Как? — Избегая моего взгляда, она склонилась над стаканчиком.

— Ты собираешься сегодня к Наоми?

— Да.

— Я говорил с директрисой. Сегодня они проводят два собрания для тех, кто не может избавиться от пристрастия к алкоголю или наркотикам. Будет хорошо, если ты побываешь на этих собраниях. Директриса мне позвонит.

Как послушный ребенок, Руби кивнула. Большего в данный момент и не требовалось, Я продолжил чтение. Спорт и события международной жизни Руби не волновали, ей интереснее были городские новости. В далеком прошлом она ходила на выборы и то, что касалось политики окружных властей, понимала.

Пространная редакционная статья резко критиковала конгресс и городские власти за нежелание решать проблемы бездомных. Нас ждут впереди другие Лонти, предупреждала газета, новые дети будут умирать на улицах в тени величественного Капитолия. Руби, попивая остывший кофе, согласно кивала головой.

За окном пошел мелкий холодный дождь, я предложил подвезти Руби до Центра помощи женщинам, или Наоми, как его называли по имени учредительницы.

Центр занимал четырехэтажное здание на Десятой улице. Работал от семи утра до четырех дня, предоставлял еду, душ, одежду, совет и помощь в трудоустройстве. Руби там хорошо знали.

Мы с директрисой Наоми, молодой женщиной Меган, договорились вытащить мою подопечную из липкой наркотической паутины. Половина постоянных посетительниц центра страдали психическими расстройствами, остальные либо пили, либо травились крэком, таблетками и прочей дрянью; у трети анализ крови выявил вирус СПИДа. У Руби, по словам Меган, инфекционных заболеваний не было.

Уходя из центра, я слышал, как женщины в просторном зале на первом этаже пели.

От работы меня отвлекла София:

— Мордехай говорит, ты кого-то разыскиваешь. — В левой руке она держала блокнот, в правой ручку.

На мгновение я растерялся, затем вспомнил:

— Да, ищу Гектора Палму.

— Готова помочь. Расскажи все, что тебе известно об этом человеке.

Я продиктовал имя, прежний адрес, последнее место работы Гектора, описал его внешность, сообщил о жене и детях.

— Возраст?

— Около тридцати.

— Примерный годовой оклад?

— Тридцать пять тысяч.

— Если четверо детей, значит, один наверняка ходит в школу. Имея такой доход и проживая в Бетесде, вряд ли он послал ребенка в частное заведение. Говоришь, испанец? Скорее всего католик. Что еще?

Больше мне в голову ничего не пришло. София вернулась к своему столу. Сквозь открытую дверь я наблюдал за ней. Вот она раскрыла толстенную записную книжку и принялась перелистывать страницы. Вот сняла трубку и связалась с каким-то почтовым служащим. Разговор постоянно сбивается на испанский. За первым звонком следует второй: поздоровавшись по-английски, она переходит на родной язык. Насколько я улавливаю, ей нужен католический священник.

Часом позже София возвестила:

— Они переехали в Чикаго.

— Как тебе… — От удивления я запнулся.

— И не спрашивай! Знакомый знакомого, у которого есть друг в церкви. Палма уехали в выходные, в страшной спешке. Новый адрес нужен?

У окна большой комнаты Софию дожидались шестеро посетителей.

— Попозже, — сказал я. — Спасибо, София.

— Не стоит.

«Не стоит». Я смирился с мыслью, что вечером проведу несколько часов на холоде и в темноте, буду приставать с расспросами к незнакомым людям, вызывать подозрения у охраны и молиться Богу, чтобы остаться целым и невредимым. А Софии на розыск нужного мне субъекта потребовался только телефон!

В чикагском отделении фирмы я был пару раз по делам клиентов. Офис располагался в небоскребе, фасадом выходил на озеро Мичиган. В высоченном, на несколько этажей, вестибюле били фонтаны, бесшумно скользили эскалаторы, у бесчисленных магазинчиков толпился народ.

В этом Вавилоне, спрятавшись за газету, я легко выслежу Гектора.

Глава 26

Бродяги живут на тротуаре, в непосредственной близости от шоссе, мусорных урн, канализационных люков, пожарных гидрантов, автобусных остановок и витрин магазинов. День за днем бродяги медленно обходят облюбованную территорию, останавливаются, чтобы поболтать с товарищем, поглазеть на пробку перед светофором, запомнить в лицо нового наркоторговца. Они вбирают звуки улицы, впитывают выхлопные газы и запахи дешевых забегаловок. Забыв о времени, как сфинксы, бродяги сидят под окнами аптек в тени полосатых навесов, и ничто не ускользает от их внимательных глаз. Если в течение часа мимо дважды проедет один и тот же автомобиль, бродяги его запомнят. Если раздастся пистолетный выстрел, они точно укажут, в каком месте. Если в частной машине сидит переодетый в гражданское коп, его моментально вычислят.

— Там кого-то караулит полиция, — сказал Софии клиент.

София выглянула на улицу. Белый замызганный «форд» метрах в пятидесяти от нашей конторы действительно смахивал на полицейскую машину. Через полчаса София опять вышла на крыльцо. Машина стояла на прежнем месте. София отправилась к Мордехаю.

Я спорил по телефону с чиновником из офиса окружного прокурора. В пятницу после обеда бюрократическая машина ускоряет вращение шестеренок, люди думают только о предстоящих выходных.

София и Мордехай явились вместе, дабы сообщить мне неприятную новость.

— По-моему, там копы, — угрюмо предположил Мордехай.

Я испытал секундное желание нырнуть под стол.

— Где?

— На углу. Следят за нашими дверями больше часа.

— За тобой пришли, — сострил я.

Улыбок не последовало.

— Я навела справки, — ровным голосом произнесла София. — Выписан ордер на твой арест. Тебя обвиняют в краже со взломом.

Кража! Тюрьма! Симпатичный белый парень в камере с отребьем! Подавшись вперед, я изо всех сил постарался не выдать страха:

— Ничего удивительного. Переживем.

— У меня есть знакомый в офисе окружного прокурора. Могу поговорить. Пусть разрешат явиться без сопровождения.

— Было бы здорово. — На самом деле поблажка мало что значила. — Но я полдня болтаю с ними по телефону — никто никого не хочет слушать.

— В офисе работают более двухсот человек…

Друзей вне улицы Мордехай не имел. Полисмены и прокуроры являлись для него естественными врагами.

Мы спешно разработали план действий. София свяжется с чиновником, оформляющим документы для освобождения под залог. Он встретит нас на пороге тюрьмы. Мордехай попытается отыскать не слишком враждебно настроенного судью. Ни слова не было сказано лишь о том, что сегодня пятница. До понедельника я в камере могу и не дожить.

Мордехай и София отправились звонить, а я, вслушиваясь в скрип входной двери, остался за столом — опустошенный, неспособный ни думать, ни двигаться. Долго страдать от ожидания мне не пришлось. Ровно в четыре часа дня вместе с двумя подручными порог конторы переступил лейтенант Гэско.

При нашей встрече на квартире у Клер я не жалел насмешек и угроз — еще бы, ведь он малограмотный коп, а я дипломированный юрист. Я и представить не мог, что в один далеко не прекрасный день Гэско получит блестящую возможность отомстить мне.