Т. Паркер - Маленький Сайгон
И это когда я пошла к пруду, чтобы все взвесить!
Я сказала ему, что подумываю о том, чтобы переехать в часть к лейтенанту Фраю. Лам вскочил и с силой бросил в воду сучок. Он много нехорошего наговорил об американцах. Сказал, что смешивать разные крови — это зло, что наша раса не должна соединяться с американской. Он бушевал на берегу пруда, потом подошел к камню, на котором я сидела, и приблизил ко мне свое лицо. Он сказал, что Беннет Фрай попользуется мною и потом избавится от меня как от ненужной вещи. Он сказал, что мне придется бороться за жизнь без него, без Лама. Сказал, что если я уйду к лейтенанту, меня убьют немедленно, как только победят коммунисты. Он сказал, что уйти к Беннету — значит выбрать смерть.
В тот момент все, что я понимала — это то, что не хочу Лама.
Наша следующая общая встреча была тягостной от напряжения. Лам и лейтенант Фрай не выказывали друг другу никаких знаков любви. В конце встречи лейтенант Фрай объявил мне, что у него изменились планы. Он хотел, чтобы я была в части уже этим вечером, со всеми пожитками. Мне были бы обеспечены безопасность и кров. Еще он мне тайно сказал, у ограды плантации, что уверен, будто Лам выдал наши планы, и нескольким его людям это стоило жизни. Он просил меня ничего не говорить Ламу о его любви ко мне, но было уже поздно.
Когда мы с Ламом шли через джунгли к моему дому, он сказал мне, что знает о предложении лейтенанта Фрая. Он остановил меня на тропе, нежно положил ладони на мои плечи и попросил меня не уходить. Он умолял меня собрать мои пожитки и перенести их в его хижину, которая располагалась на полпути между моим домом и расположением части. Он стал бы любить и защищать меня. Ведь мы оба вьетнамцы.
Меня сотрясало горе. Лам это видел, поэтому он отпустил меня. Он сказал напоследок: что бы ты ни решила, обязательно зайди ко мне в хижину — сказать „да“ или попрощаться. Он взял с меня обещание.
Я согласилась, потому что так было честно.
В тот вечер я собрала вещи. Нести было немного: несколько кастрюль и горшков, одежда и моя гитара. Я сказала своему дому „прощай навсегда“ и вышла в ночь. В душе я знала, как поступлю.
Я видела, что в хижине Лама горит свеча. Он сидел в доме, на своей одинокой койке. По одному взгляду на мое лицо он понял, каково мое решение. Но не сказал ничего из того, что я предполагала от него услышать. Он был очень серьезен. Сказал, что все равно любит меня и желает мне удачи. Он обнял меня. Потом повесил мне на плечо узелок, приготовленный специально для меня. Он был невелик, но довольно тяжел, и внутри было что-то твердое.
„Это для тебя и лейтенанта Фрая. Развяжете вместе“, — сказал Лам. Лицо его было исполнено бравады побежденного. — „Откроете, только когда будете вместе. И будь очень осторожна — не урони, не ударь. Внутри хрупкое. Прощай, Кьеу Ли“.
Чуть не плача, я попрощалась с ним и ушла.
Я понимала, что сделал для меня Лам.
Я видела его в последний раз.
Когда я добралась до расположения части, лейтенант Фрай ждал меня, как было условленно. Я вся дрожала. Рассказала ему о том, что водрузил мне на спину Лам. И что он хотел, чтобы мы открыли это вместе. Что я боюсь. Очень осторожно он снял и куда-то отнес узелок. Позже я узнала, что саперы обезвредили бомбу, достаточную для того, чтобы убить десяток мужчин.
Я вошла в свою новую хижину, и сердце мое заныло. Я была свободна. Но мне было грустно. Началась новая жизнь. Лейтенант Фрай тепло посмотрел на меня, и мне стало лучше. Тогда же я наконец смогла осознать, как близко от смерти я ходила не только в ту ночь, но и последние несколько месяцев.
Я лежала на своей новой кровати и плакала. Лейтенант Фрай пришел за полночь. Лам отошел только на один километр к северу от своего дома, когда наткнулся на патруль. Он не остановился по приказу и был убит. На дощатой кровати я отдалась лейтенанту. Он был моим первым мужчиной, и единственным за всю мою жизнь. Через два месяца мы поженились. А еще через две недели он наступил на мину и потерял обе ноги. Я знала, что если он умрет, я тоже умру.
Сейчас мы живем в Америке. Когда я оглядываюсь назад, то время кажется мне ясным, но далеким — мечтой, которую я не могу забыть. Кошмаром, который я буду помнить всегда. Мы ушли на войну и обрели любовь там, где большинство находит лишь смерть. Когда наступил День Позора, я, находясь в Калифорнии, смотрела по телевизору падение Сайгона. Так много всего завершилось, так много всего началось».
Фрай закрыл рукопись и глубоко вздохнул.
Ли.
После всего этого, подумал он, тебя утащили со сцены в «Азиатском Ветре». Он опять видел, как она отбивается, видел, как ее блузка рвется в их руках в черных перчатках. Слышал ее крики, усиленные микрофонами.
Он помнил ее сидящей за столом на острове Фрая, одетой на западный манер. Она казалась принцессой, которая привыкла спать лишь на шелковых простынях. Как-то вечером он фотографировал ее, стоявшую в гостиной Беннета с гитарой на ремне через плечо. Она пела свою новую песню. Он вспомнил, какой она была в день его собственной свадьбы: очаровательная в своем платье, стоявшая в ряду женщин рядом с Линдой и глядевшая на него с неподдельной радостью. И позже, на банкете, когда он танцевал с ней, она прошептала ему на ухо: «Любовь цветет на твоем лице, Чак. Не упусти ее, не дай ей умереть. Любовь непросто найти, но очень легко потерять».
Шампанское, три бутылки.
Он посмотрел на часы. Почти семь. Он надел приличный костюм и дважды выбрился. Усердно почистил зубы, думая о Кристобель.
Глава 17
Они успели в «Шеррингтон» к первому бою. При входе он помахал пропуском для прессы. Охранник сверился со списком и заявил Фраю, что пропуск просрочен. Фрай промямлил извинения, подошел к окошку кассы и вернулся с двумя билетами по десять долларов в дальнем ряду.
Охранник со вздохом принял протянутые билеты.
— Где я могу найти мистера Мака?
— Ничего о таком не слышал. Спросите у администрации.
Во время боев в танцевальном зале устраивали ринг, от ринга до самых стен расставляли стулья. Фрай вошел в зал. У него слегка подергивался живот. Ему нравился яркий свет, ринг, канаты и общая атмосфера карнавала. Кристобель взяла его под руку.
Он прошел на свой, третий от стены ряд, откуда ринг выглядел, словно светлый кусочек сахара. Фрай заглянул в программку. В белых трусах выступал Стинсон из Бейкерсфилда; мексиканец Авила из Соноры — в красных. После удара гонга они двинулись навстречу друг другу с медлительностью людей, передвигающихся сквозь толщу воды.
Фрай встал.
— Мне надо разыскать Мака.
— Да, сэр.
— Прости. Я вернусь через несколько минут.
Он нашел список «Элит» у дежурного администратора и поднялся на лифте на восьмой этаж. Номер 816 располагался в самом конце коридора, напротив лестницы. Маленькая латунная табличка гласила: «Элит Менеджмент. Посторонним вход воспрещен». Фрай постучал, подождал и постучал опять. Дверь была заперта. Он подождал еще минуту, затем вернулся в зал.
Кристобель встречала его улыбкой.
— Ты не пошутил, сказав, что уходишь на несколько минут. Не нашел?
— Нет.
Он взял бинокль и навел на ринг. Авила был жилистым латиноамериканцем, вязким в бою, уходящим от ударов. Стинсон имел ирландскую внешность. У него были мощные руки и толстые икры. Боксер из тех, что выдыхаются раунду к десятому, отметил Фрай. Но если он достанет своей правой, пиши пропало. Авилу он видел в прошлом году, парнишке не больше двадцати.
Фрай направил бинокль на места около ринга, чтобы посмотреть, кто сидит на его прежнем месте. Там сидел Эдисон.
Рядом с ним сидела Лючия Парсонс. С другой стороны — Берк в своей ковбойской шляпе. Рядом с Берком сидел Поль де Кор. Все они держали по громадной кружке пива.
Фрай ничего не сказал. Просто смотрел в бинокль и не мог понять, какого черта отец сидит рядом с Лючией Парсонс и человеком, который шпионит за Беннетом. Он отдал бинокль Кристобель и некоторое время уставился в пол, размышляя.
Когда он опять посмотрел на ринг, Стинсон нанес Авиле удар правой, потом левой в челюсть. Авила согнулся пополам и плюхнулся задницей на ринг. Фрай понял, что очухается он не скоро.
— Хочешь познакомиться с моим отцом?
— Рановато для такого знакомства, ты не находишь?
— Я не знал, что увижу его здесь сегодня.
Она подхватила сумочку и пиво.
— Я тоже не знала. Но почему бы нет?
Публика у ринга рассеивалась между поединками. Эдисон заметил его, заморгал, потом улыбнулся. Он обнял Фрая медвежьей хваткой мафиози и поцеловал в губы — его стандартное публичное приветствие.
— Какого черта ты здесь делаешь? А это кто такая?
Фрай представил ему Кристобель. Эдисон разглядывал ее, словно ювелир бриллиант. Фрай был представлен Лючии Парсонс, которая в жизни выглядела приятней и значительней, чем по телевизору. Берк осклабился и сказал:
