Алексей Антонов - Ёж
– Среди нас нет мазохистов, задерживаться здесь не хочет никто. – Сандаль наигранно придирчивым взглядом окинул девчонок, но те смиренно молчали, поддерживая его.
Они шли по центральной лице, которая уже успела пропитаться влагой, и ручейки, минуя забитые стоки, бурными потоками бежали вдоль тротуара, сметая все на своем пути.
– А ведь когда-то здесь жили люди, – оборвала молчание Женя. – На этих улицах играла ребятня, под тем москвичом, – она кивнула на развалюху, стоящую у тротуара, – все время кто-то копался, мамы высовывались из окон, зовя детей на обед, а сейчас здесь так тихо… пахнет смертью.
– Много лирики, Жень, – улыбнулся Миша, – меня вот больше интересует, как этот самый «Москвич» сюда затащили, ведь тут тайга непроглядная кругом, дорог нет вообще, а зимой такой агрегат вряд ли дотянет до города. Не на вертолете же сюда его везли?
– Сдается мне, что именно вертолетом и притащили, и еще много чего тащили сюда именно вертолетами. – Боря посмотрел на пятиэтажку, что они миновали, выбитые окна первого этажа неприветливо изучали его маленькую группку, парадные двери повисли на петлях, грозя обрушиться в любую минуту, кучи мусора, прибитые к стенам редкими ветрами, поднимались на полуметровую высоту, но чем-то его это здание притягивало. – Может, навестим призраков прошлого?
– Ты попригляднее ничего не мог выбрать? – Миша воззрился на своего друга, как на сумасшедшего. – Я смотрю на этот домик, и мне как-то не по себе.
– Да тут каждый первый дом такой, этот или какой другой, мне кажется, без разницы. – Боря уже направился к пятиэтажке, не принимая никаких возражений.
– Когда это у нас монархия наступила, деспот? – со смехом кинул ему в спину Сандаль, но тот даже не обернулся. – И что это с ним? – Миша удивленно посмотрел на спутниц. – Как с цепи сорвался.
– По-моему, это его кредо… – Женька сдвинулась с места, почти бегом догоняя предводителя их маленькой группки.
– А ты что скажешь? – обратился Сандаль к Юле.
– А мне все равно, лишь бы побыстрее убраться с улицы, терпеть не могу дождь, да еще молнии эти. – Она, не оглядываясь, припустила за подругой.
– Одному мне, видимо, кажется, что тут все с ума посходили. – Он недовольно двинулся за друзьями.
Внутри было тихо, сухо и пыльно. Штукатурка давно обвалилась и устилала весь пол, чуть собираясь в углах. Обнаженный красный кирпич, скрывавшийся долгое время под кожей штукатурки, начинал разрушаться. Лестница, ведущая на второй этаж, представляла из себя жалкое зрелище, видимо, еще когда люди заполняли улицы города жизнью, она сильно просела и ее подперли массивными балками, но исчезли люди, исчез и уход за подпорками, которые прогнили и почти обломились, лестницу всю покорежило, но ей все еще можно было пользоваться. Перед маленькой группкой геодезистов был длинный коридор, по правую и левую стенку которого тянулись длинные ряды дверей, квартир на первом этаже было штук двадцать, очевидно, на всех последующих этажах было такое же количество, но желания подниматься наверх по полуразвалившейся лестнице не возникало. Большинство дверей распахнуто настежь, предлагая посетить квартиры, где не ступала нога человека минимум лет шесть, а то и больше, но были и запертые перед уходом на хлипкие замки. Очевидно, краж тут не опасались, и когда в Еже кипела жизнь, здесь можно было как закрывать двери, так и оставлять их незапертыми, результат был одним и тем же, любую дверь можно было открыть хорошим пинком ноги.
На белом песке отвалившейся штукатурки не было видно ни человеческих, ни звериных следов, это значило, что они первыми вступили на эту территорию после того, как отсюда рекой утекла жизнь.
– Жутковато… – Женя поежилась, осматривая убогий интерьер, окружающий их.
– Мечта «сталкера», – Боря носком ботинка поддел лист третьего формата с ярким плакатом еще советских времен, говорящий о том, что пора завязывать с пьянством и вкалывать вовсю, ведь дома ждут сын и жена. Хотя, глядя на иллюстрацию в виде жены и сынишки, становилось понятно, что сам художник возвращаться к своей семье и отрываться от бутылки не собирался.
– Я бы к таким точно не спешил. – Миша заметил плакат, который рассматривал Миллениум. – Это же экспонаты из кунсткамеры.
– Ладно тебе, главное – смысл. – Боря медленно начал продвигаться по коридору, внимательно смотря себе под ноги. – Смотрите, на гвоздь какой торчащий не наступите, – предупредил он.
– Постараемся! – Женя шла за ним след в след, стараясь не отклоняться в стороны, остальные следовали ее примеру. Пол противно скрипел под каждым новым шагом, грозя иной раз провалиться вовсе метра на три-четыре в самое нутро подвала.
Боря выбрал первую попавшуюся дверь, которая была не заперта. Квартира была однокомнатной, слева от входа располагалась дверь, ведущая в ванную комнату, объединенную с туалетом, после короткого осмотра коей осталось впечатление, что местные жители покидали город в крайней спешке. На маленьком умывальнике стоял граненый стакан с двумя зубными щетками, рядом лежал полупустой тюбик зубной пасты «Жемчуг». На полу заботливо расстелен зеленый прорезиненный коврик, порядком потрепанный временем. Плитка на стенах кое-где отвалилась, но в целом продолжала прочно держаться за стены. На крючках висели полотенца и банный халат, в мыльнице лежало высохшее мыло, мочалка аккуратно сложена у изголовья ванны.
– Даже щетки зубные не прихватили с собой, – попытался пошутить Сандаль, но его слова прозвучали скорее зловеще, чем шуточно.
В единственной комнате стоял большой зеленый диван, занимающий всю правую сторону, рядом с ним располагался обеденный стол, некогда белая скатерть устилала его, ее украшали две тарелки со сгнившим ужином или обедом. Телевизор, стоящий по левую сторону, был сломан, кинескоп то ли взорвался от того, что его забыли выключить, уходя из квартиры, то ли не выдержал перепадов температур и лопнул. Огромное окно было выбито вместе с рамой, осколков в комнате не было, что говорило о том, что выбили его изнутри. Боря подошел к нему и выглянул наружу.
– Похоже, уходили они через окно, – он удивленно посмотрел на своих спутников, – там кресло валяется. Думается, им и выбили окошко. – Он развел руками, осматривая комнату, недоумевая, что же здесь такое могло произойти.
– Зачем тогда дверь открытую оставлять? – Миша кивнул в сторону выхода. – Пожара тут не было, к чему в окно прыгать, когда дверь открыта?
– А это ты у тех, кто тут жил, спроси. – Миллениум присел на краешек дивана, достал трофейную сигарету и закурил. – Сейчас это похоже больше на безумие, может, они выбили окно просто так, а сами вышли через дверь? – Он не спрашивал кого-то конкретно, скорее, вопрос задавал пустой комнате, которая была свидетелем тех печальных событий.
– А я вчера видела, как клещи стройными рядами ходят, – вдруг призналась Юлька. Все посмотрели на нее как на обезумевшую.
– Что? – не понял Миша. – Какие клещи?
– Ну, вчера я ставила теодолит, посмотрела под ноги, а там орда клещей, может, тысяча, может, миллион, и идут так стройненько, ряд в ряд, друг за другом. Я вот и подумала, странно это.
– Ты начинаешь меня пугать, – с улыбкой сказал Сандаль, – то девка какая-то, то клещи, что будет дальше? – он хотел подшутить над подругой, но его прервал остервенелый собачий лай, рвущий тишину мертвого города и вселяющий дикий, первобытный ужас в тех, кто его слышал.
Женька взвизгнула и отошла от входной двери подальше, потому что именно в длинном коридоре подъезда надрывалось животное. Юлька стояла на месте, как приколотая к белому листу бумаги бабочка. Боря с Мишей направились к входной двери, чтобы выяснить, что там происходит. Собачий лай так дико и неожиданно звучал в этом мертвом городе, что каждый слышавший его понимал, что ничего доброго он с собой не несет. Они не видели ни единого живого существа с тех пор, как пришли сюда, даже надоедливая мошкара отступила на границах Ежа назад в тайгу, будто город был заговорен страшной силой местного шамана.
Сандаль выглянул в коридор, ориентируясь на душераздирающий лай собаки, хотя теперь это лаем назвать было нельзя, собака дико рычала, и время от времени из ее глотки вырывался брехающий кашель.
– Там собака! – он сказал это так, будто не ожидал увидеть там что-то живое. – Стоит и лает.
– То, что она лает, мы и так слышим, было бы удивительно, если бы она лежала, – съязвила Женя.
К первой лающей собаке, присоединилась еще одна, затем еще и еще. Через минуту, казалось, они заполонили весь дом.
– Что за чертовщина? – Миллениум на секунду выглянул в подъезд и вновь спрятался в квартире. – Целая свора! – Его лицо стало белым, как полотно, ожидающее руку художника, который, используя яркие краски, начнет наносить на него удивительный рисунок.
Юля опустилась на диван, зажимая уши руками, непрекращающийся лай выбивал из нее остатки рассудка, и ей казалось, что она начинает сходить с ума. Она не хотела слышать этих животных воплей, она хотела, чтобы вернулась гробовая тишина мертвого города. Она никогда не боялась собак, но теперь испытывала животный ужас пред ними, несмотря на то, что даже не видела их, ей достаточно было просто слышать.
