Джек Хиггинс - Сольная партия
Когда отзвучали последние аккорды, зал сотрясся от аплодисментов такой силы, каких ему ни разу еще не доводилось слышать за всю карьеру музыканта. Рукоплескали все. Оркестр, Преви, публика. Зрители с протянутыми руками устремились к сцене.
Он глянул в ложу. Кэтрин Рили стояла, вцепившись в перила и не отводя от него потрясенного взгляда. И тут Преви подхватил Джона под локоть и увлек за кулисы.
У порога „Зеленой комнаты" стоял администратор с двумя бокалами шампанского в руках.
– В жизни не слышал ничего подобного, – объявил он, в то время как зрители принялись скандировать имя пианиста.
Микали отпил шампанского и с легкой усмешкой спросил:
– Я хорошо играл, маэстро, или только местами?
Преви, сам немало взволнованный, поднял бокал.
– Друг мой, в жизни время от времени случаются великие мгновения. Сегодня, бесспорно, был один из них. Примите мою глубочайшую признательность.
Микали улыбнулся, отпил шампанского и бросил взгляд через плечо туда, где смыкались два коридора. Где-то там в лабиринте огромного здания, скрывался Морган. Возможно даже, он притаился вон в том темном углу.
Тогда, на вилле, он сказал, что хочет рассчитаться с Микали лично. Не было оснований полагать, что он изменил свое намерение. В конце концов с тех пор ничего не изменилось.
Зал шумел все требовательнее.
– Пошли, Джон, – сказал Преви. – Если мы не вернемся, они полезут на сцену.
Когда они снова возникли в свете юпитеров, зрители принялись выкрикивать имя пианиста и на сцену обрушился поток цветов, студенческих шарфов и шляп. Зал аплодировал стоя, преисполненный благодарности за соучастие в великом событии.
Джон с улыбкой раскланялся, помахал публике, послал Кэтрин Рили воздушный поцелуй. Но его ни на миг не покидала одна-единственная мысль: уйти со сцены можно только через коридор, в конце которого ждет Морган – наверняка ждет.
И вдруг его осенило. Он повернулся, пожал руку первой скрипке и, сделав несколько шагов, оказался на краю сцены. Под ним, на глубине четырех метров, шел проход между креслами, ведущий в главное фойе.
Микали наклонился вперед и, обращаясь к ближайшим к нему зрителям, воскликнул: – Вы прекрасны! Никакие слова не в силах описать моих чувств. Я больше не в силах справляться с волнением.
Он поставил ногу на край сцены и – провалился. В зале раздались вскрики, тут же сменившиеся громовым хохотом. Микали удачно приземлился. Хлопнула дверь, и он исчез.
Теперь хохотали и аплодировали все, даже оркестранты, ибо за всю историю Королевского Алберт-Холла никогда еще ведущий исполнитель не покидал сцену столь необычным образом.
В фойе никого не было, но с минуты на минуту в него хлынет народ, направляясь в буфеты в перерыве между отделениями. Он свернул в третью по счету дверь и выбежал на лестницу, ведущую к запасному выходу. У ее подножья Гарри Бейкер разговаривал с двумя полицейскими. Микали сразу же узнал его и, развернувшись, взбежал вверх по ступенькам.
Неужели он ошибся, и Морган все-таки поступил разумно? Микали помчался по все еще пустому коридору в направлении служебного входа. У последнего поворота он притормозил и осторожно выглянул из-за угла. Под дождем стояли двое полицейских – никогда за все время его выступлений в Алберт-Холл он не был свидетелем ничего подобного.
Увиденного оказалось достаточно. То самое шестое чувство, что так долго оберегало Микали, подсказало ему, что опасность чрезмерно велика. Он повернулся и поспешно зашагал назад – элегантный человек в черном фраке и белой бабочке, странно выглядевший в пустынном коридоре. Внезапно из-за угла возник Андре Преви и сопровождении толпы разодетых в пух и прах людей, моментально окруживших пианиста.
– Чего вы добивались? Хотели сломать себе шею? – спросил Преви, пробившись сквозь восторженных почитателей. – Неслыханный способ прощания с публикой – даже для последнего дня фестиваля.
– Я только надеялся внести свой скромный вклад в формирование новых традиций, – отшутился Микали.
– Ну, хорошо. Вас, между прочим, уже давно ждут в приемной принца-консорта. Герцогиня Кентская, посол Греции, премьер-министр. Не стоит испытывать их терпение. Мы ведь все-таки не где-нибудь, а в Англии, – добавил дирижер со смехом.
Он подхватил Микали под локоть и решительно увлек за собой.
Кэтрин Рили с огромным трудом проталкивалась по запруженной публикой лестнице, ведущей в приемную принца-консорта. Наконец она добралась до стеклянной двери, где путь ей преградил служитель в форме.
– Ваше приглашение, мисс.
– У меня нет приглашения, – ответила она. – Мы с мистером Микали близкие друзья.
– Сегодня все его друзья, – отозвался служитель и указал на переполненную лестницу. Тут же группа студентов принялась скандировать: „Микали! Микали!"
Сквозь стеклянные двери Кэт видела толпившихся в комнате дам в элегантных платьях и мужчин во фраках и смокингах. Исключение составлял только суперинтендант Гарри Бейкер, стоявший спиной к дверям в обычном темно-синем костюме.
Кэтрин протянула руку над плечом служителя и постучала по стеклу. Служитель попытался отстранить ее, но Бейкер уже повернулся. Несколько секунд он смотрел на нее с каменным выражением лица, затем распахнул дверь.
– Все в порядке, я разберусь. – Он взял ее за руку и увлек в угол лестничной площадки. – Бесполезно, доктор. Ему конец. Вам нечего здесь больше делать.
– Я знаю, – ответила она.
Бейкер стоял и смотрел на Кэтрин сверху вниз, а потом вдруг сделал нечто совершенно неожиданное – погладил ее по голове.
– Женщины. Все вы одинаковые. И никогда ничему не научитесь.
Он открыл дверь приемной и, шагнув в сторону, жестом пригласил ее войти.
Премьер-министр Великобритании Эдвард Хит, сам весьма одаренный музыкант, восторженно тряс Джону руку.
– Поразительно, мистер Микали. Такие моменты жизни не забываются.
– Благодарю вас, сэр.
Вслед за Преви Микали перешел к герцогине Кентской, неизменно обворожительной и умной даме.
– По-моему, вы не записывали Четвертый концерт Рахманинова вместе? – спросила она.
Преви улыбнулся.
– Нет, мадам, но можно с уверенностью сказать, что после сегодняшнего выступления Джона это упущение будет исправлено в самом ближайшем будущем.
Микали оставил дирижера беседовать с герцогиней и двинулся дальше, поминутно пожимая десятки рук. По пути он обменялся несколькими фразами с послом Греции, но слова соотечественника едва долетали до его сознания. Глаза пианиста безостановочно рыскали по комнате. Он ничуть не удивился бы, увидев в толпе истощенное лицо Моргана.
Однако вместо полковника он заметил Кэтрин Рили – у дверей, рядом с Бейкером. Микали сухо улыбнулся. Теперь многое стало ясно. Он решительно двинулся ей навстречу. Люди расступились перед ним, и в просвете он увидел, что у стены пьют шампанское Фергюсон и Жан-Поль Девиль.
После короткого колебания Джон подошел к ним.
– Привет, Жан-Поль, – бросил он небрежно.
– Полагаю, вы знакомы с бригадиром Фергюсоном, – отозвался тот.
Микали достал из внутреннего кармана фрака элегантный золотой портсигар и выбрал сигарету.
– Только понаслышке. Вы очень фотогеничны, бригадир, – сказал он и протянул англичанину портсигар. – К сожалению, греческие. Я очень патриотичен в своих привычках. Не знаю, понравятся ли вам они.
– Напротив, я их люблю.
Фергюсон взял сигарету и прикурил от предложенной пианистом зажигалки.
– А где же бессмертный полковник Морган? Разве он не собирается к нам присоединиться?
– Нет, – ответил Фергюсон. – Не могу с уверенностью утверждать, что он сейчас лежит в постели, но то, что он находится под своего рода домашним арестом, не вызывает сомнений. Разумеется, лишь до конца сегодняшнего вечера. Думаю, так надежнее. Видите ли, он слишком уж хотел добраться до вас самолично.
– Под домашним арестом, говорите? – рассмеялся Микали. – Вы меня порадовали, бригадир.
Раздался первый звонок, предвещавший начало второго отделения.
– Надеюсь, вы понимаете, что выхода нет, – заметил Фергюсон. – Если воспользоваться излюбленной фразой британских полицейских, самое лучшее – „проходить спокойненько".
– Дорогой мой бригадир, когда я хоть что-нибудь делал спокойненько?
Посол Греции похлопал Джона по плечу.
– Мы будем очень польщены, если второе отделение вы прослушаете из моей ложи.
– Весьма признателен, господин посол, – отозвался Микали. – Я присоединюсь к вам через несколько минут.
Он снова повернулся к Фергюсону. Тот больше не улыбался.
– Я никогда не забуду вашего сегодняшнего выступления, но мне очень не хотелось бы, чтобы оно стало вашей эпитафией. Подумайте над моим предостережением.
Микали прикоснулся к руке Девиля. Француз печально улыбнулся:
