Сэм Тэйлор - Амнезия
Краснолицый нагло уставился на Джеймса и, когда последние смешки утихли, продолжил:
— Родители только что рассказывали нам о твоем детстве, Джеймс. Да уж, ты был со странностями! Пописывал стишки, стеснялся девочек. Всегда хныкал и изображал больного, а еще придумал себе приятелей и не хотел играть ни с кем, кроме них… Какой впечатлительный мальчик, как сказал доктор-португалец, лечивший твою астму.
Джеймс задохнулся от гнева. Как могли родители разболтать его детские секреты какому-то незнакомцу?
— Помнишь, как ты описался в доме у друзей, когда играл в «Монополию» и не хотел прерывать игру, боясь, что твои партнеры словчат, если ты выйдешь из комнаты?
— А тот случай, когда старшеклассники обозвали тебя слабаком, а затем украли твои брюки и повесили их на дереве в школьном дворе и тебе пришлось, хныча, добираться до дома в трусах? Вот была потеха!
Теперь гости чуть не плакали от смеха. Джеймс хотел заехать лысому нахалу в физиономию, но не знал, куда деваться от стыда, словно превратился в слабого и беззащитного перед жестоким миром взрослых ребенка.
— Признайся, Джеймс, — продолжал краснолицый, когда его приятели отсмеялись, — малолеткой ты откалывал такие штуки, что со смеху можно помереть! А когда подрос, стало не лучше. В какого заносчивого умника ты превратился, в какого зануду! И натерпелись же вы с ним, верно, Мэгги?
— Это был чистый ад, — ядовито прошипела бабушка.
На миг Джеймс утратил дар речи.
— А ты, Брайан, что скажешь?
— Просто оживший кошмар, — отвечал отец без тени иронии.
— Пенни, чего молчишь?
Джеймс умоляюще смотрел на мать. Она кусала губы и старательно отводила глаза.
— Я не хочу об этом говорить, — наконец выдавила она.
— Простите меня, — сказал Джеймс.
— Простить? — рассмеялся краснолицый. — Мы еще только начали перечислять твои художества. Вот закончим, тогда и будешь извиняться, засранец!
Джеймс не запомнил всех отвратительных обвинений, которые ему пришлось выслушать в тот вечер от краснолицего, всех подлых и унизительных проступков, над которыми гоготали пьяные гости. Некоторые обвинения показались ему чрезмерными, и он начал подозревать, что краснолицый выдумал половину, однако вскоре Джеймс утратил способность отличать правду от вымысла. Пусть это ложь, рассуждал он, но я заслужил наказание, и вовсе не за те малые проступки, в которых меня обвиняют, а за ужасное преступление, о котором они даже не догадываются. Только мне известен этот темный и страшный секрет, но я предпочитаю не вспоминать о нем.
Затем Джеймс сделал или сказал что-то, после чего в комнате внезапно стало тихо, а смеющиеся лица вытянулись. Гости качали головами и отворачивались. Совсем скоро один за другим они попрощались и покинули комнату, бросая на Джеймса прощальные презрительные взгляды. Мать плакала, а отец и бабушка ее успокаивали.
— Я не… — начал Джеймс, но на него не обращали внимания.
Он вышел из комнаты и поднялся к себе.
~~~
На следующее утро, когда память вернулась к нему, события вчерашнего дня показались Джеймсу бессмыслицей. Бабушка никогда не помянула бы ад с такой интонацией, а родители ни за что не позволили бы каким-то пьяным наглецам так унижать его. Однако за ночь воспоминания успели смешаться со снами, и теперь он не мог сказать, где кончается реальность и начинается фантазия.
Джеймса грызло беспокойство — а вдруг маленькая ложь скрывает под собой страшную правду? Он снова подумал о трех пропавших годах. Что с ним случилось тогда? В чем он виноват? А что мешает расспросить родителей? Пусть тогда их не было в Г., но не могли же они не знать совсем ничего! Ему хватит и слабого намека.
В дверь постучали.
— Войдите. — Джеймс приготовился извиниться перед матерью, сказать, как он любит ее, а затем попросить исполнить одну маленькую просьбу. Однако в дверях появилась бабушка, нагруженная тяжелым подносом.
— Доброе утро, — поздоровалась она энергично, но голос слегка дрожал от напряжения.
— Бабушка, ну зачем ты…
— Лежи-лежи! — воскликнула бабушка и неожиданно покачнулась. Несколько капель чая расплескалось на пол. Лицо бабушки исказилось.
Джеймс вскочил с постели и подхватил поднос, успев заметить, как часто и прерывисто она дышит. На подносе был сервирован сытный английский завтрак.
— Зачем ты тащила наверх такую тяжесть?
— А почему бы мне не подать любимому внуку завтрак в постель? — Бабушку слегка шатало, кровь бросилась ей в лицо.
— Присядь, отдохни.
— Ладно, уговорил.
Она присела на краешек Джеймсовой кровати. Отдышавшись, бабушка принялась убеждать Джеймса съесть завтрак. Пришлось подчиниться.
— Вкуснотища, — объявил он, закончив.
Бабушка сказала, что родители уехали на несколько дней, поэтому теперь она должна «присматривать» за Джеймсом. Он встревожился — интересно, что означал этот внезапный отъезд?
— На самом деле это я должен за тобой присматривать, — улыбнулся Джеймс, не желая обнаруживать свою тревогу.
— Ерунда, — замотала головой бабушка. — Помнишь, как я нянчилась с тобой, когда ты был маленьким? Ты проводил у меня все выходные.
Джеймс нахмурился. В мозгу мелькнула смутная картинка.
— А у тебя была газовая плита?
— А как же! И каждый вечер мы сидели рядом с ней и жарили лепешки. Ты помнишь?
— Кажется, да. А ночевал я тоже у тебя?
— Много раз. И я всегда готовила тебе завтрак и подавала его в постель. Неужели забыл?
— Забыл.
— Я так надеялась, что ты все помнишь, — разочарованно протянула бабушка. Она казалась совершенно удрученной. — А как мы играли в нарды? Пускали кораблики в ручье? А однажды я отвела тебя к себе на работу, в букмекерскую контору, и мой босс Джонни разрешил тебе посидеть в своем крутящемся кресле…
Джеймс покачал головой.
— Прости.
Бабушка с шумом втянула воздух, и на мгновение Джеймсу показалось, что сейчас она расплачется, но бабушка мужественно взяла себя в руки и задумчиво вздохнула.
— Ладно, не важно. Вспомнишь, когда станешь старше.
Джеймс удивленно смотрел на нее.
— Ты правда так думаешь?
— Конечно. Сегодня я помню гораздо больше, чем в твои годы. Теперь у меня просто есть для этого время. И чем старше я становлюсь, тем больше подробностей вспоминаю, словно разглядываю прошлое в телескоп. Вспомнила даже, как училась ходить.
— Не может быть!
— Может. Помню, как меня кладут в коляску и надо мной склоняются улыбающиеся лица; и как сижу на руках у отца.
Джеймс недоверчиво покачал головой. Он был почти уверен, что это невозможно. Наверняка бабушке просто кажется, что это ее настоящие воспоминания, тогда как на деле она их выдумала, только и всего.
— Я помню комнату, в которой мы спали впятером с братьями и сестрами. Ты же знаешь, я была самой младшей из одиннадцати детей…
Джеймс перебил:
— Бабушка, ты помнишь, что произошло со мной в университете?
Долгая пауза. Лицо бабушки побелело.
— Э… ты… болел. Разве забыл, детка?
— Болел?
— Ну, ты был… не в себе.
Она метнула в Джеймса затравленный взгляд.
— Больше мне ничего не известно. Тогда ты болел, а сейчас поправился. Ты же понимаешь, есть вещи, которые лучше забыть.
Она встала и трясущимися руками начала поправлять одеяло.
— Так вот, нас было одиннадцать, и я никогда не забуду…
Джеймс вздохнул. Бабушка не собиралась раскрывать больше того, в чем уже созналась. Она все говорила и говорила, но Джеймс слышал этот монолог сотни раз, поэтому вскоре отключился. Он размышлял о словах бабушки, произнесенных раньше. Так значит, чем дольше она вспоминает, тем глубже закапывается в толщу памяти? Неужели это возможно? Если так, то у него есть надежда. Те краткие фрагменты детства, которые он помнил… что, если он постарается сосредоточиться на них, так сказать, наведет фокус? Возможно, в памяти начнут проступать подробности и вскоре из тьмы выступит вся картинка?
Джеймс подумал о предыдущей попытке записать свои воспоминания. Он пытался следовать за нитью в лабиринте, но ничего не вышло: нить оказалась оборванной. Единственный способ найти выход — отыскать начало лабиринта. Своего рождения он не помнил, значит, следовало найти в стене времени трещину или пролом. Не просто воспоминание — они слишком неподатливы и ненадежны, — а нечто материальное. Внезапно Джеймс понял, что именно.
— Бабушка, у тебя есть фотографии?
— Конечно, детка, громадный альбом! От младенческих лет до свадьбы…
— Нет, я говорю о моих детских фотографиях.
— Как не быть! Некоторые я вставила в красивые рамки, но большинство твой отец хранит в коробках. Наверное, не хочет, чтобы они испортились.
