Джеймс Гриппандо - Тот, кто умрет последним
«Хорошо, что мы не оказались в постели», – думал Джек. И наверное, не случайно он ухватился за первую же возможность покинуть страну при первых симптомах возникновения в их отношениях чего-то серьезного.
– Еще примерно полчаса, – ответила Рене.
Тео пробурчал что-то и снова заснул. Следующие несколько миль пути предстояло проехать по грунтовым дорогам. Исчезли все признаки леса, уступив место прямым шеренгам деревьев какао. Тысячи этих деревьев тянулись по склонам гор в направлении долины. Эти деревья с глянцевитыми листьями были около двадцати футов высотой.
– Здесь помедленнее, – попросила Рене.
Джек сбросил скорость, и Рене указала на группу людей, работающих в поле. Десятниками были молодые люди без рубашек; каждый из них держал в руках длинную палку с привязанным к ее концу ножом в форме перчатки. В их обязанность входило отыскивать зрелые плоды какао, срезать их и оставлять лежать на земле. Позади них шли еще более молодые с виду люди, почти мальчики. Эти держали в руках мачете, а во рту сигареты. Им следовало подбирать плоды, разбивать их мачете и доставать пригоршни какао-бобов.
– Вон тот мальчик там – ему, видимо, не более десяти лет, – сказала Рене.
Джеку снова вспомнился Нейт.
– Откуда эти дети попадают сюда?
– Отовсюду. Из Мали, Буркина-Фасо. Из самых бедных стран, которые можно только себе представить.
– Как они сюда попадают?
– Иногда их похищают. Обычно заманивают обманным путем. Вербовщики приходят на автобусные остановки, на городские рынки, в любые места и обещают этим мальчишкам хорошую жизнь. Это злоупотребление доверием. Обратите внимание на группу из пяти мальчиков – бывший муж Салли, наверное, купил их оптом у какого-нибудь вербовщика долларов за шестьдесят.
– Это его плантация?
– Одна из его плантаций. Одна из двадцати тысяч.
– Двадцати тысяч? – изумился Джек.
– Кажется, много, но в этой стране более шестисот тысяч плантаций кофе и какао.
– Это огромное количество.
– Огромное количество денег, – уточнила Рене и снова посмотрела на работающих людей.
Много детей.
Взглянув на Рене, Джек увидел в ее глазах неподдельную скорбь. Его охватили противоречивые эмоции: он восхищался тем энтузиазмом, который побуждал Рене бороться с горем и трагедиями. Повсюду трудились дети, поэтому мысль, посетившая Джека, показалась ему чрезвычайно эгоистичной, но Рене именно такая женщина, которая способна заставить разведенного мужчину вновь почувствовать себя живым.
– Сверните на эту дорогу, – сказала она.
Грунтовые дороги перешли в асфальтированное шоссе, и Джек понял, что их поездка подходит к концу.
– А теперь куда? – спросил он.
– Почти до самого Далоа. Там у Жан Люка дом.
Джек не сразу вспомнил, что Жан Люк – имя второго мужа Салли, богача.
– Вы с ним когда-нибудь встречались?
– Нет.
– Что-нибудь знаете о нем?
– Он гражданин Франции, но большую часть жизни провел здесь.
– Человек, разумеется, богатый.
– Разумеется. Я уже упомянула о том, во что ему обходится его рабочая сила.
– Шоколад приносит хорошие деньги, надо полагать.
– Смотря что вы называете «хорошими» деньгами.
– Думаю, Салли не знала об источнике его богатства, когда взяла его на прицел.
– На единственной фотографии, которую я видела, он выглядит довольно красивым. Но ему было уже далеко за шестьдесят. Так что делайте выводы.
Они остановились перед воротами в конце асфальтированной дороги. Из сторожки вышел вооруженный охранник. Тео заворочался на заднем сиденье и спросил:
– Вы хотите, чтобы я занялся вот этим?
– Этим займусь я, – сказала Рене. – Это как раз тот случай, когда мое сходство с сестрой является преимуществом.
– Тогда как во всех остальных случаях это является недостатком, – заключил Тео.
Рене улыбнулась и вышла из машины. Охранник встретил ее на полпути к воротам. Джек слышал их разговор, но разговаривали они по-французски.
– Что она говорит? – спросил Тео.
– На кого я, по-твоему, похож – на Мориса Шевалье? Сейчас нам остается только довериться ей.
– Тебя это не беспокоит?
– Нет.
– Хорошо. Потому как если она продаст меня этому мужику, я вспорю тебе задницу вот этим мачете.
– Спасибо Небесам за Маленьких Девочек, – начал повторять нараспев Джек.
Рене с охранником закончили разговор, обменялись улыбками и многократным повторением слова «мерси». Джек подумал, что это хороший знак. Рене вернулась в машину, а охранник открыл ворота, чтобы они проехали внутрь.
– Что вы сказали ему? – спросил Джек.
– Маг никогда не выдает секрета своих трюков.
– Какие там, к черту, трюки? – вступил в разговор Тео. – Вы обещали ему пятьдесят баксов.
– Двадцать пять. Но как вы это узнали?
– Эти вещи мне знакомы, – ответил Тео.
– Поезжайте, – попросила Рене.
Джек поехал по дорожке мимо молодых деревьев какао, которые росли в тени более высоких банановых и кофейных кустов. После полумили выбоин и пыли дорога превратилась в ровный подъездной путь, находившийся в хорошем состоянии. Он вел вокруг пруда к огромному дому, стоявшему у подножия горы на берегу реки. Это был самый красивый дом, который Джек увидел со времени своего прилета в Африку, но ему было далеко до того шикарного особняка, который Джек ожидал увидеть.
– Довольно простая конура для мультимиллионера, – заметил он.
– Типичная, – сказала Рене. – Если тратить на нее большие деньги, то это привлечет сюда бандитов. Роскошь можно увидеть только внутри.
Они поставили машину перед домом, рядом с двумя «СУМами». Из дома вышел африканец и приветствовал их, стоя на крытой веранде. Охранник, по-видимому, предупредил его по радио о визитерах. Африканец и Рене поговорили по-французски, после чего Рене сказала Джеку:
– Это мистер Диабат, личный помощник Жан Люка. Он спрашивает о цели нашего визита.
Джек открыл свою папку и показал ему копии завещания Салли и свидетельства о ее смерти.
– Скажите хозяину, что я государственный прокурор США, у меня есть несколько вопросов к бывшему мужу Салли.
Рене перевела, потом посмотрела на Джека и спросила:
– Какого рода эти вопросы?
– Скажите ему, что дело касается денег…
– Джек, заткнись, – вмешался Тео. – Рене, повторите свой трюк. Спросите его, не желает ли он несколько раз встретиться с Эндрю Джексоном.
– Это не причинило бы мне вреда, – ответил африканец по-английски.
Джек был удивлен, но то, что этот парень говорил по-английски, стоило нескольких баксов. Он посмотрел в свой бумажник, потом передумал.
– Жан Люк дома?
– В каком-то смысле, – ответил африканец.
– Что это означает?
Диабат постукивал по ноге, выжидая. Джек дал ему несколько банкнот и молча наблюдал затем, как тот их пересчитывает. Сунув банкноты в карман рубашки с видимым удовлетворением, африканец сказал Джеку:
– Жан Люк мертв, месье.
35
Татум знал, что не должен делать этого. Но чем клиент не шутит, пока адвокат спит? Особенно если спит и твой собственный брат.
Прежде чем отправиться в Африку, Джек строго предупредил его: Татум ни при каких обстоятельствах не должен вступать в какую бы то ни было связь с другими наследниками. Такие поступки будут расцениваться как прямое нарушение запретительного судебного приказа. Татум обещал «глубоко залечь» и «не делать никаких глупостей». Строго говоря, он никогда не обещал в точности следовать советам Джека. Кроме того, был лишь один наследник, с которым ему хотелось бы поговорить, а это означало, что оставалось еще четыре наследника, с которыми он не вступал бы в контакт. А это, в свою очередь, означало, что Татум выполнил бы обещание, данное своему адвокату, на восемьдесят процентов. Моральные устои Татума давали ему право чертовски этим гордиться.
Джерри Коллетти прогуливал на улице свою собаку, когда Татум поравнялся с ним. Было раннее утро, и Коллетти гулял в халате и домашних тапочках с распакованной утренней газетой под мышкой. Татум приблизился к нему сзади в такой момент, когда тот этого никак не ожидал: когда Коллетти нагнулся, чтобы собрать помет своего пуделя в собачий совок.
– Я думал, что ты только несешь словесное дерьмо, Коллетти. Не знал, что ты его еще и собираешь.
Коллетти выронил газету и оглянулся, явно испугавшись. Он сложил собранный кал в пластиковый мешок.
– Вы нарушаете запретительный судебный приказ. Уходите прочь – или я позвоню судье.
– Я никому не причиняю вреда.
– Вы находитесь в пределах пятисот ярдов от меня. И не важно, причиняете ли вы мне вред или нет.
– Не важно? В таком случае я мог бы избить тебя до полусмерти. Какой смысл садиться в тюрьму за один лишь разговор?
