Николай Станишевский - Цветы к сентябрю
— Полли! — «главный» повысил голос. — Уведите, пожалуйста, больную. У неё снова начинается мания подозрительности, ей нельзя волноваться!
— Гад! — я вскочила со стула и бросилась к нему. — Скотина! Хочешь лишить меня того, что и так уже отобрали? Не получится!
Я прыгнула на стол и вцепилась ему в волосы. Мельком я заметила, как он побледнел, как вспыхнул страх в глазах, которые стали беззащитными после того, как очки слетели с носа.
— Кто тебе заплатил? — хрипло выдохнула я и с размаху влепила ему пощёчину. — Отвечай! Отвечай, кому говорю!
Он мелко затряс головой, замычал что-то невнятное и попытался оторвать мои руки от себя. Но я держала его крепко.
Остальные двое тоже пытались меня отнять, в спину, истерически вереща, вцепилась Полли. Неизвестно, откуда у меня взялись силы, но эти четверо действительно не могли со мной справиться!
Я понимала это и с необычайным наслаждением лепила «главному» одну оплеуху за другой, вкладывая в эти удары всю боль и отчаяние обманувшегося ожидания. Мечты, которые так и не сбылись. Покров тайны, который я так и не сбросила.
Сзади распахнулись двери, послышался топот. Я почувствовала, как меня схватили уже другие, более сильные руки.
«Санитары», — подсказало сознание.
— Уберите её от меня! — истерически завизжал «главный», ободрившись при их появлении. — Уберите, пока она меня не задушила!
Я почувствовала, что силы явно не равны и напоследок с удовольствием врезала ему между глаз. Из ноздрей потекли две тонкие, тёмно-красные струйки.
Пальцы уже не слушались. Сильный рывок заставил их разжаться, и я забилась в крепких руках нескольких мужчин.
— Отпустите! — мой крик прозвучал в пустом пространстве кабинета сигналом бедствия тонущего корабля. — Отпустите, ведь вы ничего не знаете! Всё, что я хочу — это быть рядом с па-а-пой!
Передо мной возникло противное, ехидно ухмыляющееся лицо Полли. Мерзко улыбаясь, она продемонстрировала шприц, наполненный прозрачной жидкостью.
— Миссис Джинна! — глумясь, произнесла она. — Я думаю, нам пора немного успокоиться!
Что-то лёгкое кольнуло правую руку, я почувствовала, как немеют мышцы и туманная пелена застилает глаза. Стало невообразимо легко и свободно. В голове зазвучала красивая, неземная музыка, и от этих звуков захотелось оттолкнуться от пола и полететь. Лететь и не видеть всех этих гадостей, которые творятся вокруг.
А потом я оказалась в длинном, тёмном коридоре. В его конце я заметила слабый, призрачно мерцающий свет. И, решительно оттолкнувшись от шероховатой, прохладной стены, я полетела навстречу этому манящему сиянию.
Коридор я миновала быстро. В искрящемся туманном ореоле я увидела двух людей. Они крепко держались за руки, улыбались и махали мне, словно подзывая к себе. Я узнала их.
Это были я и мой отец.
Каким-то образом я поняла, что их зовут Дженни и Николас.
А потом всё вновь поглотила тьма.
8 сентября. В то же время
Николас не спеша поднялся с парапета, тянувшегося вдоль узкой асфальтовой дорожки, отряхнул пальто, достал сигарету и закурил. Глубоко вздохнув, он поднял голову и долгим, усталым взглядом посмотрел на одно из окон первого этажа приземистого пятиэтажного здания.
— Дженни… — тихо произнесли его губы.
Неторопливо затянувшись, он выпустил дым и ещё раз тяжело вздохнул.
— Бедная моя девочка! Не знаю, поняла ли ты, почему так произошло или нет, вспомнила ли то, что хотела, но сейчас уже ничего не изменишь. Слишком подло и жестоко ты поступила по отношению ко мне год назад. Возможно, и я вёл себя порою неправильно, но все равно, подобной участи я не заслужил. Хотя бы за то, что безумно тебя любил…
Он ещё раз затянулся, и дым поплыл в воздухе ровными сизыми кольцами.
— Наверное, я был слеп, — Николас опустил взгляд. — Недаром говорят, что любовь ослепляет. Поэтому, многого не замечал или просто не хотел замечать. Ты была для меня всем: солнцем, встающим на рассвете, прохладным свежим воздухом, ясным безоблачным днём. Правда, закончилось все в туманной сентябрьской дымке. Тем не менее, я хочу попросить у тебя прощения.
Прости за то, что год назад я не сгорел в этом проклятом доме!
Прости за то, что я не смог забыть тебя всё это время!
Прости за то, что сейчас, каждый вечер я буду стараться не вспоминать о тебе…
Теперь я точно знаю, что кроме тебя у меня никогда никого не было. Не было изящной, весёлой девушки, которая будет жить через тысячу лет. Не было первой ночи любви, которая заставила меня ещё крепче полюбить тебя. Не было и не будет цветов, которые каждый год я дарил тебе к сентябрю. Ты была для меня одной, ты и сейчас для меня одна, ты ей одной и останешься. Если, конечно, я ещё когда-нибудь захочу увидеть тебя!
Николас горько усмехнулся и посмотрел на яркое, голубое небо. По бескрайней глади плыли забавные, ватные барашки облаков.
Роль отца далась мне нелегко, подумал он, но, по-моему, я всё-таки с ней справился. Ведь я просто продолжил начатую Дженни игру, вот только так до конца и не понял одну вещь. Играла она или на самом деле была такой? Трудно сказать, ведь за столько лет я ни разу не усмотрел фальши в её поведении…
Или… не хотел усмотреть…
Он ещё раз взглянул на тёмное безжизненное окно.
Наверное, всё уже закончилось. Поверь, Дженни, так будет гораздо лучше. Неизвестно, каких глупостей ты можешь натворить, а здесь за тобой будут ухаживать и присматривать. Правда, всю твою оставшуюся жизнь…
Неожиданно сжалось сердце… В горле заклокотало, очертания окна помутнели и поползли в разные стороны.
«Нет! — он запрокинул голову и судорожно сглотнул. — Я не хочу, не хочу даже думать об этом! Нельзя сейчас допустить… Я и так держался из последних сил все эти дни…».
Контуры окна прояснились. Николас приоткрыл рот и сделал несколько глубоких вдохов.
— Я хочу поздравить тебя с днём рождения, который наступит завтра, — тихо произнёс он. — Я знаю, что завтра уже не увижу тебя и поэтому хочу пожелать, чтобы этот день был светлым и солнечным, впрочем, как и вся твоя дальнейшая жизнь. Она должна быть таковой… Сегодня с небосвода исчезло то, что постоянно сгущало и омрачало атмосферу вокруг, что мучило тебя два последних года.
Исчез я сам.
В кармане переливчато запищал мобильный телефон. Николас достал аппарат и поднёс к уху.
— Да, — он снова выпустил струйку дыма. — Да, я. Закончилось? Благодарю… Нет, не забыл. Обозначенную сумму я перевёл сегодня утром. Да…. Пожалуйста…
Он ещё немного помолчал, словно что-то обдумывал и вдруг произнёс мягким и дрожащим, чужим голосом:
— Берегите её…
Солнце спряталось за маленькое облако, яркий свет дня слегка померк. Подул лёгкий прохладный ветерок.
Николас поёжился и вздёрнул воротник пальто. С мгновение он стоял, глядя на телефонный аппарат, словно не знал, что с ним делать, потом сунул в карман и повернулся к парапету.
На гладком, нагретом осенним солнцем камне лежал большой букет пышных сентябрьских цветов. Николас медленно поднял его и поднёс к лицу.
— Я хочу сказать тебе «спасибо», — он снова посмотрел на окно. — Спасибо за то, что ты научила меня по-настоящему любить тебя.
Спасибо за то, что ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО у меня одна.
Спасибо за то, что теперь ты останешься для меня единственной женщиной на этой планете.
Николас вновь тяжело вздохнул и положил цветы обратно так, словно клал их на могилу.
— Это тебе, — грустно произнёс он. — С днём рождения, дорогая. И помни, когда впредь будет наступать сентябрь, у тебя всегда к нему есть цветок.
P. S. 8 сентября. Поздний вечер
Последнее, что у меня осталось — этот дневник. Мне придётся старательно прятать его, потому что если кто-нибудь его заберёт, я окончательно сойду с ума. Впредь я буду писать лишь по ночам, при свете луны или случайно оставленного включённого ночника. У меня масса времени, и я всё-таки надеюсь, что Память постепенно ко мне вернётся. Вернётся и не даст Разуму окончательно от меня уйти.
Вполне вероятно, что кто-нибудь, когда-нибудь, где-нибудь найдёт мой дневник и прочитает его. Возможно, он увидит в нём лишь то, как человек постепенно сходил с ума. Но, может быть, он поймёт, что на свете существует настоящая, безграничная любовь.
Поэтому я и пишу. Пишу, и буду писать все ночи напролёт мелким убористым почерком, чтобы сэкономить бумагу. Я знаю, иногда моя правая рука будет уставать, и тогда я буду писать левой, впереди у меня — целая жизнь, я уверена, что научусь это делать. По крайней мере, постараюсь.
Может быть, Ник, ты когда-нибудь увидишь этот дневник. Может быть, кто-то передаст его тебе.
И, может быть, прочтя его, ты, наконец, поймёшь, что эти строки я стремилась написать к нашему с тобой сентябрю.
