Саша Аранго - Правда и другая ложь

За два дня до похорон Генри Хайден приехал в издательство. Одет он был в траурный темный костюм. Приветствуя Гонорию, он поцеловал ей руку и перешел на «ты». Они попили чаю и поговорили об усопшем. Вдова рассказала, как они с Мореани провели его последние дни в городе на лагуне, как он, после того как отказала печень, сделал ей предложение в госпитале Иоанна и Павла. Генри сидел в эймсовском кресле и внимательно слушал Гонорию. Ему было стыдно за то, что он так и не удосужился навестить своего друга и покровителя перед его смертью.

Гонория положила руку на плечо Генри.

– Прошло мало времени, но случилось так много ужасных событий, Генри. Событий, которые невозможно понять и осознать. Но самым большим подарком для него стал твой роман, который мы, к счастью, нашли.

– Ты его читала?

Гонория, улыбнувшись, кивнула.

– Я знаю, ты был бы против, но Клаус его перепечатал и взял с собой в Венецию. Мы читали его вместе. Это прекрасно, Генри, это великая литература.

– А конец? Как вы нашли конец?

Наступила длинная пауза.

– Это удивительно, – заговорила наконец Гонория, – но я нашла его в почте.

Она встала, подошла к письменному столу Мореани, выдвинула ящик и достала оттуда коричневый конверт. Из него она извлекла листы, покрытые машинописным текстом, и Генри тотчас узнал шрифт машинки Марты.

– Было очень странно читать это, Генри.

Она протянула ему страницы с текстом. Генри вжался в эймсовское кресло, его уши пылали. Он чувствовал себя так, словно его хлестнули по лицу мокрой горячей тряпкой. На первой странице рукой Марты было написано… как бы выразиться точнее?.. примечание.

Дорогой Генри, любимый мой муж, я спасаю тебя и этот конец, потому что для меня невыносима сама мысль о том, чтобы оставить тебя ни с чем. Я не знаю, что произошло и что произойдет сегодня, но светлые цвета, которые ты излучал с первой нашей встречи, стали монотонно черными. Я очень боюсь за тебя.

На этом месте нам придется ненадолго задержаться, потому что Генри расплакался так, что при всем желании не мог читать дальше.

Что бы ни побуждало тебя к распаду, к разрушению того, что ты любишь, я тем не менее чувствовала, что твое безумие меня не касалось. Ты защищаешь меня, ты любишь меня, ты позволяешь мне быть. Красивый конец этого романа ты выбросил, выполняя условия зловещей сделки с твоим демоном. Я восполняю эту потерю, я сохраняю конец для тебя и посылаю его Мореани. Нежно преданная тебе, Марта.

Люди часто имеют превратное представление о вещах, которые им не приходилось переживать. Когда же они их переживают, те кажутся удивительно знакомыми. Гонории никогда в жизни не приходилось видеть плачущих мужчин. Генри плакал долго и безутешно, как ребенок, зовущий маму. Если бы Гонория не взяла у него рукопись, та расплылась бы, как акварель. Женщина оставила его одного, выйдя из кабинета и плотно притворив за собой дверь.

Когда Гонория предыдущей ночью нашла последнюю главу в невскрытой почте Мореани, она сначала подумала, что это ошибка, так как письменное примечание Марты было адресовано Генри. Однако на конверте значился выведенный аккуратным почерком Марты домашний адрес Клауса Мореани. Ошибки быть не могло. Для эзотерически расширенного разума Гонории связь между исчезновением Марты и этим любовным и одновременно зловещим посланием была очевидной. Марта писала о разрушении и сделке Генри с темными силами, в письме было что-то очень тревожное. Если бы Гонория не стала владелицей издательства, она обратилась бы в полицию, но теперь Генри Хайден был ее идолом. Заключительная глава романа казалась золотым дождем, а значит, перевешивала всякие моральные соображения. Поэтому Гонория Мореани, урожденная Айзендрат, обратилась за советом не в полицию, а к картам Таро. Выпала одиннадцатая карта – справедливость. У Гонории отпали последние сомнения.

Бывают похороны, на которых гости выставляют напоказ фальшивую скорбь и смирение. Часто в таком ханжеском поведении бывает виноват сам усопший, который при жизни вел себя не лучшим образом и водил знакомство с соответствующими людьми. Клаус Мореани был похоронен так же, как и жил, – с уважением, без пафоса и сопровождаемый искренними слезами. На маленьком кладбище под моросящим дождем собралось много людей. По дороге от церкви до склепа выстроилось около трехсот человек. Многие из них не стали раскрывать зонты. Гроб несли между двумя этими шеренгами, и как раз во время выноса тела начался дождь.

Генри заметил среди присутствующих Йенссена и еще нескольких господ из полиции. В отличие от прочих гостей полицейские не были одеты в траур, что говорило о том, что они пришли сюда со службы. «Почему нет?» – подумал Генри. Сегодня подходящий день для того, чтобы поговорить о смерти. Между двумя старыми платанами стоял и Гисберт Фаш. Он робко помахал Генри костылем, когда их взгляды встретились. Фаш заметно поправился, на выбритой перед операцией стороне головы отросли волосы. Прошел еще почти час, прежде чем все гости возложили цветы к гробу. Потом все пошли к выходу с кладбища, где людей ожидала колонна машин, которая должна была доставить их на поминки в здание издательства.

– Мы нашли вашу жену, – негромко сказал Йенссен Генри, проходя мимо. Непочтительность этого обращения не сразу дошла до полицейского, и он потупился. Может быть, причиной стал взгляд Генри.

– На этот раз вы уверены, что это она? – спросил он.

Начальник Йенссена, уже упомянутый нами гений анализа дел, вмешался в разговор.

– Господин Хайден, я хотел бы извиниться за своего коллегу за проявленную им бестактность.

Генри остановился.

– Вы действительно нашли мою жену?

– Да. Мне очень жаль, но это так. Она уже опознана.

– Но не мной. Она мертва?

– К сожалению, да. Мои соболезнования.

– Но где вы ее нашли?

– Мы ее не находили. Она была обнаружена. Но об этом мы лучше поговорим не здесь и не сейчас, а в полицай-президиуме, если вас это устраивает.

– Где он находится?

– В здании судебного морга.

Гонория Мореани вернулась в хвост процессии и подошла к Генри и полицейским.

– Что случилось?

– Они нашли Марту.

Гонория посмотрела полицейским в лицо:

– И вы пришли сюда, чтобы об этом сообщить?

– Мы все вам объясним в президиуме, господин Хайден. Это займет немного времени.

Гонория по-матерински обняла Хайдена.

– Иди, Генри, этого требует от тебя Клаус.

Генри поцеловал Гонории руку и обратился к Йенссену:

– Куда идти?

– Сюда, пожалуйста. – Они направились навстречу процессии к боковому выходу с кладбища.

Генри ловил на себе раздраженные взгляды гостей.

– Это похоже на арест. Вы этого хотите?

– Ни в коем случае. Наша встреча имеет чисто технические причины. Нам нужна ваша помощь, это не арест и даже не допрос.

Конечно, это была чистая показуха. С равным успехом они могли бы встретить его у выхода из автобуса. Знатоки полицейских расследований уже, вероятно, обратили внимание, что ни Блюм, ни Йенссен ни словом не обмолвились о том, что Марта утонула. Мало того, они не сказали, где, как и когда она была найдена. Наверняка они решили по капле вытрясти признание из самого Генри. «Не дождетесь», – подумал Генри. Он был готов к этому разговору.

Йенссен остановился, увидев Гисберта Фаша. Последний, насколько позволяли костыли, ковылял за процессией. Йенссен подошел к нему и обменялся парой слов, в то время как Генри в сопровождении трех господ из полиции выходил с кладбища и садился в «Ауди А6». Фаш остался на месте. Генри больше никогда его не видел.

XXIII

Против Генри у них не было ничего.

Имелись лишь смутные догадки; какие-то конкретные улики сделали бы ненужным этот спектакль на кладбище. У них ничего не было, они ничего не знали, да и сами ничего собой не представляли. Они делали свою работу, и им нужен был результат. Раскрытие преступления – это такая же тяжкая работа, как и совершение преступления, с той лишь разницей, что оплачиваются и простои.

– Когда выйдет ваш новый роман? – поинтересовался Йенссен по дороге. Он явно старался сгладить свою бестактность.

– К ярмарке.

– Можно спросить, о чем роман?

– Да, спросить можно. – Генри посмотрел в окно на пробегавшие мимо серые фасады домов. Ему предстоит долгая упорная борьба. Они пришли вчетвером, чтобы с самого начала регистрировать каждое его побуждение, каждое слово и каждое противоречие. Весь дальнейший путь длиной в пятнадцать километров они молчали.

Подъезд к полицай-президиуму был огорожен высокой кирпичной стеной, увенчанной витками колючей проволоки. Здание президиума было выстроено в начале Первой мировой войны и первоначально служило казармой. Ансамбль мрачных зданий, стены и натовская колючая проволока создавали очаровательное впечатление проигранной битвы в окружении. «На этих воротах, – тихо пробормотал Генри, – не хватает только надписи «“Святая Рената”».