Камилла Гребе - На льду

Манфред подходит ко мне. Как всегда, разряженный как павлин.

– Здорово, что ты заметила эти спички, – хвалит он, закладывая за губу пластинку жевательного табака.

– Спасибо.

– Так ты думаешь, жертва и убийца знали друг друга?

– Думаю, да. У них были близкие отношения, и убийца отомстил жертве за что-то, наказал ее.

– И какого рода могли бы быть эти отношения?

– Я бы сказала, очень эмоциональные. Ненависть – сильное чувство. Она не рождается из ничего. Она рождается из чувства, равного по силе.

– Например?

– Например, любви.

В обед я получаю эсэмэс от Уве. Он просит прощения за свое поведение и за свои угрозы. У него все хорошо, он любит меня и не может жить без меня.

Возможно. Я не отвечаю. Покупаю салат и возвращаюсь в переговорную к Санчес и Манфреду, которые дают указания следователям. Мне не обязательно там быть. Я могла бы пойти домой к Гунилле и читать книгу на диване, но мне не хочется. Молодая девушка-следователь с дредами до талии по имени Симона сообщает:

– Мы можем исключить Вильгельмину Андрен из списка вероятных жертв. Это та, что сбежала из психиатрической клиники. Прохожий нашел ее замерзшей у гавани Бруннсвикен в Сольне этим утром, когда выгуливал собаку. Родители уже ее идентифицировали, и сомнений в том, что это действительно она, нет.

– Бедняжка, – вздыхает Манфред, потирая рыжую щетину на подбородке.

Симона кивает.

– Остаются Ангелика Веннерлинд и Эмма Буман. Зубные снимки посланы в Сольну. Ответ будет завтра.

– Я надеялся получить ответ уже сегодня, – говорит Манфред.

– Судебный ортодонт в Шёвде и вернется не скоро, – поясняет Симона.

В этот момент открывается дверь, и входит Петер. Щеки у него раскраснелись от холода, кожаная куртка вся в снегу. Не снимая ее, он поворачивается ко мне и Манфреду.

– Пошли. У нас гость. Она говорит, что видела Эмму Буман две недели назад. И у них был роман с Йеспером Орре.

Эмма

– Мне нужно оплатить счета. Можно, я воспользуюсь компьютером?

Манур пожимает плечами и продолжает накладывать блеск для губ пальцем. Сегодня на ней джинсы мужского покроя. Джинсы сидят низко на бедрах, открывая край кружевных трусиков.

– Конечно.

Странно, что она не возражает. Могла бы спросить, почему мне понадобился компьютер именно сейчас, когда скоро открывать магазин. Но Манур только сладко улыбается и уходит.

Я слышу, как они с Ольгой что-то обсуждают и смеются. Все изменилось. В магазине стало светлее. Манур с Ольгой стали добрее. На улице хорошая погода. И все благодаря тому, что я наконец вернула себе контроль над ситуацией. Давно пора было это сделать.

Я быстро нахожу нужную мне вещь в Интернете, но какое-то время читаю описание, потому что не знаю, какую взять модель и какое напряжение лучше. Через двадцать минут я покупаю это маленькое устройство, похожее по виду на мобильный телефон. Интернет-магазин обещает доставку в течение 24 часов, но меня устроят и три дня. Затем я достаю визитку из кармана.

Андерс Йонссон, журналист.

Прежде чем позвонить, я выглядываю за дверь и проверяю, где коллеги. Ольга обслуживает покупателя за кассой, а Манур складывает джинсы, пританцовывая в такт музыке.

Андерс Йонссон отвечает после третьего гудка. Сперва он меня не узнает, и я вынуждена напомнить ему, как он недавно искал меня в магазине, как я отказалась с ним говорить, но сейчас передумала. Он размышляет пару секунд, потом сообщает, что с удовольствием со мной встретится. Может, сегодня?

Слишком легко, думаю я, слишком легко.

Лето было в разгаре, радуя всеми оттенками зеленого. Мы шли по коридору. Эхо от наших шагов металось между стен, как мячик для настольного тенниса. Я старалась идти с ним в такт, но он все время ускорял шаг. Спик спешил к стеклянным дверям, сквозь которые в помещение врывался яркий солнечный свет, посылавший всполохи по грязно-коричневому полу.

– Мы не можем встречаться, Эмма, ты же понимаешь.

Он остановился и повернулся ко мне. Мы стояли перед кабинетом физики. Грязно-серые стены начали сжиматься вокруг меня, потолок опускаться, мне стало трудно дышать. Я подняла глаза к опасно накренившемуся потолку – белому с пятнами жевательного табака-снюса. Как снюс оказался на потолке?

Спик положил руку мне на плечо и слегка похлопал, как будто утешал маленького ребенка. Неужели он не понимал, как унизителен был этот простой жест? Мое лицо залилось краской. То ли от стыда, то ли от злости.

Он использовал меня. Он играл со мной. Сосал, лизал, целовал, ласкал и входил в меня. А теперь говорит, что я ему не нужна. Поиграл со мной и бросил. Взял то, что ему было нужно, и пошел дальше. Я недостаточно хороша для него.

– Как это не можем встречаться? – спросила я и тут же пожалела об этом, поскольку не хотела навязываться, не хотела, чтобы он считал меня капризным ребенком.

Он странно посмотрел на меня и отшатнулся так, словно от меня неприятно пахло.

– Раньше же ты хотел, – продолжала я.

– Я не понимаю, – произнес он, но в этот момент прозвенел звонок, и ученики высыпали в коридор, просочились мимо нас и одной сплошной подростковой массой рванули к выходу. Спик не отводил от меня взгляда.

– Я хочу тебе помочь, Эмма, но не таким способом. И в этот момент что-то внутри меня сломалось. Боль была такой сильной, что мне показалось, будто я умерла, будто на меня обрушился потолок и раздавил в лепешку, подняв клубы бетонной пыли. Я ощущала боль каждой клеточкой своего тела, ощущала, что на мне живого места не осталось, я превратилась в одну сплошную боль. И стыд.

На улице Лютценгатан я иду по ковру из опавших кленовых листьев. Это все равно что идти по глубокому снегу, только в носу стоит запах гнилой листвы. Ветер подхватывает листья, они кружатся вокруг меня, как ласточки. Загипнотизированная этим природным спектаклем, я замираю. Я и забыла, что жизнь может быть такой прекрасной, такой совершенной.

Он ждет меня у кафе-булочной на Вальхаллавэген, как и обещал. Я его сразу узнала. На журналисте та же старая парка. Ветер треплет тонкие светлые волосы. Вид у него смешной, и я отвожу взгляд, чтобы не рассмеяться.

Мы здороваемся и входим в теплое тесное кафе. Как обычно, там царит полумрак. Мы покупаем кофе и булочки-плетенки и садимся у стены.

– Как дела на работе? – начинает он с невинного вопроса, как будто мы старые приятели, встретившиеся, чтобы обсудить последние новости.

– Нормально.

– Правда? – изображает удивление он. Но я решаю не упоминать то обстоятельство, что меня уволили. Это было бы местью. Впрочем, это и есть месть. Твоя работа за мою, Йеспер.

– Ну, вы в курсе, как у нас все обстоит. Он кивает и запихивает полбулки в рот.

– Отвратительно, – произносит он, делая ударение на каждый слог, чтобы дать мне понять, какой ужасной считает работу в этой компании.

– Ну да.

– И как вы выдерживаете?

– Это работа. Мне нужны деньги.

– Капитализм, – бормочет он угрюмо.

– У меня нет выбора. Он кивает.

– Понимаю. И ценю вашу смелость. Очень отважно прийти сюда сегодня. Так что вы хотели рассказать?

Теперь на смену наигранному сочувствию пришло любопытство. Я понижаю голос и наклоняюсь вперед, чтобы нас никто не услышал.

– Йеспер Орре. Я кое-что о нем знаю.

– Я слушаю, – говорит он, тоже передвигаясь ближе. Я вижу сахарную пудру у него на губах и чувствую его кофейное дыхание.

Я изображаю тревогу и отклоняюсь назад.

– Но я не уверена, что могу вам это рассказать. Он заглядывает мне в глаза, кладет руку мне на плечо.

– Ваша преданность компании достойна уважения, но подумайте о ваших коллегах. Подумайте, как тяжело им приходится. Ведь Йесперу Орре до них нет дела. Все, что его интересует, это деньги. На вас ему наплевать. Не забывайте этого. Йесперу Орре на вас наплевать, Эмма.

Я театрально вздыхаю и медленно киваю. Он и не представляет, насколько прав.

– Хорошо, я расскажу. Все об этом говорят. Его дом вчера сгорел, точнее гараж. И полиция думает, что он сам его поджег.

У него дергается веко. Журналист снова наклоняется ближе. В глазах живой интерес. Он даже забыл про булку. Она лежит недоеденная на тарелке. Его рука по-прежнему у меня на плече, и я легонько ее стряхиваю.

– Простите, – бормочет он, заметив мой жест. – И зачем ему это понадобилось?

Я изображаю наивность.

– Понятия не имею. Но в гараже было много дорогих машин.

– Он надеется получить страховку? Я качаю головой.

– Не знаю. Вряд ли он сам поджег его. Там же были его машины.

По его лицу я вижу, что журналист купился на мою ложь.

– Кто-то еще может это подтвердить?

– Нет, но полиция же в курсе пожара.

Он кивает.

– Эмма, это очень важно. Если ты знаешь что-то еще о Йеспере, ты должна мне рассказать.

– Что ты имеешь в виду?

Я даже не заметила, что мы перешли на ты.