Безмолвная ярость - Валентен Мюссо
В середине октября дом Святой Марии посетила инспекция. Информации по этому поводу просочилось мало, но мадемуазель Кох и директор целую неделю наставляли молодых девушек. Им надлежало выказать безупречность, хорошее представление о доме, ответить на вопросы, которые, вероятно, зададут им, подчеркнуть качество образования, предлагаемого учебным заведением. Было запрещено жаловаться на что-либо под страхом суровых наказаний. Когда прибыла комиссия, пансионерок, как по волшебству, освободили от домашних дел и даже разрешили долго играть в парке. Завтрак был обильным и разнообразным. Никто не задавал никаких вопросов. Во время визита, краткого и поверхностного, проверяющие ограничились осмотром помещений и беседой с сотрудниками. Их сопровождал фотограф, который запечатлел пансионерок по два-три человека в разных местах холла. Взволнованная мадемуазель Кох бегала за каждой группой и следила, чтобы девочки стояли прямо и, самое главное, улыбались в объектив. Им сказали, что каждая получит по карточке, но обещание так и осталось невыполненным.
Примерно каждые две недели Дениз получала письмо от матери. Та повторяла, что они с отцом действовали ради ее блага, и то, что сейчас девушка воспринимает как наказание или несправедливость, со временем покажется правильным и необходимым. В общем, в письмах мало говорилось о доме, еще меньше было вопросов о жизни дочери. Мать жаловалась на мигрени, усталость, частое отсутствие мужа, бессмысленность существования. Это эгоистичное нытье Дениз воспринимала с равнодушным презрением. Она никогда не отвечала, за исключением одного раза, когда попросила прислать несколько книг, которые, к ее удивлению, были доставлены без помех, — но ее нарочитое молчание не вызвало у матери ни беспокойства, ни желания навестить дочь.
Выбраться из дома Святой Марии было не так уж трудно, но что делать, оказавшись на свободе, особенно учитывая плачевное состояние Нины? За прошедшие недели Дениз удалось подобраться к молодому доставщику Маркусу совсем близко. Взгляды, улыбки и несколько слов, которыми они незаметно обменялись, создали взаимопонимание, которым она и намеревалась воспользоваться. Слишком наивная Нина сходила с ума от ревности. Однажды, оставив записку на сиденье фургона, Дениз смогла подробнее поговорить с ним через парковую решетку. Маркус нервничал, но пытался выглядеть уверенно. Наедине с Дениз он терялся, не понимая, как себя вести: унылая форма пансионерки не могла замаскировать ее высокого социального положения. Дениз пыталась размягчить его сердце нежными речами, которые почерпнула из романов. Слова слетали с губ легко, с обескураживающей естественностью. Лишенный светских манер и богатого словарного запаса, Маркус был покорен. Держа его за руку между прутьями решетки, Дениз рассказала, что за ад дом Святой Марии, и о своем плане побега — на всякий случай не упомянув Нину, чтобы не охладить мужской пыл. Ей не справиться одной, а ему удастся помочь, не подвергая себя опасности. Однажды она легко ускользнет после наступления темноты, перелезет через ограду и присоединится к нему. Маркус, не упираясь, позволил убедить себя, но Дениз испугалась, когда он в запале предложил ей бежать в тот же вечер. Она вдруг растерялась, сконфузилась, пролепетала, что не хочет торопить события, что у нее есть дело, которое нужно уладить, и поспешно ушла.
Пришлось ждать три недели, прежде чем они снова смогли поговорить. На этот раз Дениз выложила карты на стол и сказала Маркусу, что не уйдет без подруги, которая беременна и слишком слаба, чтобы уйти немедленно. Как она и ожидала, парень запаниковал. Дело становилось слишком рискованным: он мог потерять работу, если его поймают, или даже оказаться в тюрьме. Дениз знала, что Маркус — ключ к побегу, и нельзя все испортить. Готовая к его отказу — он продолжал уговаривать ее уйти одной, — она посмотрела ему в глаза и объявила тоном опытной соблазнительницы:
— Если поможешь, я стану твоей сразу за воротами. Сможешь делать со мной что захочешь.
У Маркуса перехватило дыхание. Он открыл было рот, словно собираясь возразить и рассеять недоразумение, но по невозмутимому взгляду Дениз понял, что разоблачен, испугался, что она передумает, и просто кивнул.
* * *
Больше всего Дениз ненавидела мытье полов. Изнурительная работа заставляла девушек часами сидеть на корточках, обрабатывая плитки смесью горячей воды и каустической соды, которую набирали в больших канистрах в подвале. Мадемуазель Кох постоянно напоминала, что они не должны прикасаться к смеси без перчаток, но многие девушки уже обожглись, и на их коже остались рубцы. Они всегда заканчивали работу с ободранными коленями и забинтованными кистями натруженных рук.
В день несчастного случая стояла хорошая погода. Двери и окна были распахнуты настежь. Прохладный благоуханный ветерок гулял по холлу. На четвереньках, с мокрыми от пота лбами, пансионерки упорно терли пол. Ритмичный шум пырейных щеток не должен был прерываться ни на секунду, за этим следила старшая надзирательница. После трех-четырех скребков щеткой Дениз поднимала голову к входной двери, делала вдох с закрытыми глазами и обещала себе, что, сбежав, больше не будет выполнять никаких домашних обязанностей. Ей все равно не стать одной из тех идеальных домохозяек, дисциплинированных, покорных воле мужей, которые только мечтают, вместо того чтобы жить.
Откладывать дольше было нельзя. Она тысячу раз прокручивала план в голове. Маркус был готов и ждал сигнала к действию: согласившись, он отдал свою судьбу на милость Дениз. Как только Нина восстановит хоть какие-то, пусть минимальные, силы, им надо бежать, чтобы успеть до родов. Дениз прекрасно понимала, что они не смогут забрать ребенка с собой, а Нина никогда не согласится бросить его.
Внезапно у нее за спиной раздался пронзительный крик: «Осторожно!» Дениз испуганно дернулась, повернула голову и увидела, что одна из девушек только что опрокинула ведро. Она рефлекторно попыталась увернуться, но недостаточно быстро, и только чудом ядовитая смесь не попала ей на лицо.
Дениз закричала от дикой боли, опалившей руку и грудь, в глазах помутилось. Ей казалось, что кожа кипит. Другие девушки тоже закричали, окружили ее, не осмеливаясь подойти к ней слишком близко. Она попыталась встать. Подняла вверх правую руку и увидела сквозь слезы вздувшуюся багровую кожу, к которой прилипли лохмотья распадающегося платья. Она сделала несколько неуверенных шагов по коридору; в спину ей неслись вопли пансионерок.
Прибежала мадемуазель Кох. Потрясенная увиденным, она запаниковала, воскликнула: «Боже мой! Боже мой!», но быстро взяла себя в руки и приказала девушкам помочь Дениз. Страдалицу доставили на руках к врачу
