Дик Френсис - Напролом
– Я сперва покажу вам студию, – сказала она, – это интереснее, – и свернула в коридорчик поуже, который вел к двери с надписью: "Если горит красный свет, не входить!" Красный свет не горел, поэтому мы вошли. Комната была небольшая. Пара кресел, кофейный столик, телекамера, телевизор и выключенная кофеварка с бумажными стаканчиками. Единственное, что было здесь необычного, – это огромное окно, из которого открывался вид на Темзу и Хаммерсмит-бридж, залитые морем света.
– Мы берем интервью в прямом эфире здесь, перед окном, – сказала Даниэль. – В основном у политиков, но также и у актеров, писателей, спортсменов – короче, у любых известных людей. А по мосту на заднем плане проезжают красные автобусы. Это очень впечатляет.
– Да, наверно... – сказал я.
Она метнула на меня быстрый взгляд.
– Вам не скучно?
– Нет, что вы!
Она красила губы розовой помадой, а брови у нее были вразлет. Темные смеющиеся глаза, белая, как сливки, кожа, длинная шея, груди под одеждой как яблоки на тонкой ветке... "Черт возьми, Кит, – сказал я себе, – отвлекись от ее грудей и попытайся спросить хоть что-нибудь умное!"
– А как эти материалы попадают в Америку? – спросил я.
– Вот отсюда.
Она подошла к закрытой двери в одной из стен и отворила ее. За дверью обнаружилась другая комната, совсем маленькая и полутемная. В комнате было тепло и слышалось слабое гудение приборов, которые занимали всю стену.
– Здесь стоят передатчики, – сказала Даниэль. – Отсюда сигнал передается на спутник. Только не спрашивайте, каким образом, – у нас есть человек с измученным лицом, который разбирается во всех этих кнопках, – вот он этим и занимается.
Она закрыла дверь комнаты, где стояли передатчики, мы снова прошли через студию, потом по коридору и очутились в монтажных. Их было три.
– О'кей, – сказала она, включила свет, и я увидел небольшое помещение, вдоль одной из стен которого стояли три телевизора, несколько видеомагнитофонов и стеллажи с видеокассетами. – Вот на этом мы и работаем, хотя нам все время грозятся поставить аппаратуру нового поколения. Но наших ребят эта техника устраивает, так что я подозреваю, что ее нам поставят не скоро.
– А как это работает? – спросил я.
– Прокручиваешь черновую кассету на левом экране, выбираешь лучшие куски, потом записываешь их на другую кассету, которая прокручивается на втором экране. Потом можно переделывать и компоновать, пока тебя не устроит то, что получилось. После этого готовую запись передают в Нью-Йорк, где ее обычно еще раз сокращают. В зависимости от того, много ли у них других материалов.
– А вы сами умеете работать с этой техникой? – спросил я.
– У меня медленно выходит. Если вы действительно хотите разобраться во всем этом, подождите, пока мы получим пленки с пожаром и с Девил-Боем, и посмотрите, как работает Джо – он один из лучших монтажников.
– Класс! – сказал я.
– Даже странно, что вы так этим интересуетесь.
– Ну, понимаете ли, у меня есть несколько кассет, которые нужно смонтировать, и хотелось бы знать, как это делается.
– А, так вы за этим сюда так рано приехали?
Я видел, что если я скажу "да", она ничуть не обидится.
– Отчасти, – сказал я. – Но в основном затем, чтобы увидеть вас... ну и посмотреть, как вы работаете.
Она стояла достаточно близко, чтобы обнять ее, но я совершенно не догадывался, о чем она думает. Ее душа была отделена от моей точно кирпичной стеной. Ужасно неприятно.
Она смотрела на меня по-дружески – но и только. Ясно было одно: заниматься любовью прямо сейчас, не сходя с этого места, ей совсем не хочется.
Она спросила, не хочу ли я посмотреть библиотеку, и я ответил:
– Да, пожалуйста.
В библиотеке стояли не книги, а ряды кассет – репортажи прошлых лет, давно забытые, но ждущие своего часа, точно бомбы в арсенале, записи того, что было сказано когда-то, от чего уже не откажешься.
– Это обычно используется в некрологах, – сказала Даниэль. – Или когда всплывают старые скандалы и все такое.
Мы вернулись на ее рабочее место, и в течение следующего часа я сидел и следил за развитием событий (Девил-Бой явился-таки в театр при полном параде, одетый, обутый и накрашенный, в сиянии прожекторов, под восторженно-истерические вопли фанатов, запрудивших всю улицу), а также успел познакомиться с коллегами Даниэль: начальником отдела, монтажником Джо, исхудалым специалистом по передатчикам, двумя свободными операторами и скучающей без дела женщиной-талантом. Даниэль сказала мне, что всего у них человек шестьдесят. Дневная смена, которая работает с десяти до шести тридцати, куда больше, чем ночная. Днем на ее месте сидят двое.
В час ночи позвонил Эд Сервано и сказал, что они сделали кучу зрелищных кадров, но пожар уже почти потушен, так что сенсации не будет.
– Ничего, все равно привозите пленки, – сказала Даниэль. – У нас в библиотеке еще нет хороших кадров пожара на нефтехранилище.
Она со вздохом повесила трубку:
– И такое бывает.
Шумно вернулась группа с шоу, которая привезла кассету с резвящимся Девил-Боем. Одновременно с этим прибыл курьер, который привез пачку утренних газет. Газеты положили на стол Даниэль – в них могли найтись темы будущих репортажей. На самом верху оказалось "Ежедневное знамя". Я открыл колонку "Частная жизнь" и перечитал опровержение Леггата.
– Что вы там ищете? – спросила Даниэль. Я показал ей заметку. Она прочла опровержение и вскинула брови.
– Я даже не думала, что у вас что-то выйдет, – призналась она. Что, и компенсацию выплатить согласились?
– Пока нет.
– А придется, – сказала она. – Они уже проявили слабость.
Я покачал головой.
– Британские суды не приговаривают к огромным штрафам за клевету.
Во-первых, неизвестно, выиграет ли Бобби, если подаст в суд, а даже если он и выиграет, у него может просто не хватить денег на оплату адвокатов, разве что "Знамя" заставят оплатить ему судебные издержки, а это тоже еще бабушка надвое сказала.
– Да? – удивилась Даниэль. – А вот у нас дома адвокатам платит только тот, кто выиграют дело. Но зато тогда адвокат получает жирный кусок – иногда до сорока процентов.
– Нет, у нас не так.
"У нас, – устало думал я, – приходится действовать с помощью угроз.
С одной стороны: я натравлю на вас совет по делам прессы, я позабочусь, чтобы это дело дошло до парламента и чтобы ваш журналист, который только что вышел из тюрьмы, снова туда вернулся. А с другой – тебе перережут связки, мы позаботимся о том, чтобы тебя лишили жокейской лицензии за взятки, мы засадим тебя в тюрьму...
"Вы будете обесчещены и опозорены, и об этом узнают все!"
"Сперва поймайте!" – подумал я.
Глава 15
Я смотрел, как монтажник Джо, чернокожий, с ловкими пальцами, разбирается в хаосе отснятого материала, прищелкивая языком, выбирает лучшие куски и сшивает их вместе, чтобы подать репортаж в наиболее выгодном виде. Сногсшибательный выход на сцену Девил-Боя, появление членов королевской семьи, которые прибыли раньше, исполнение новой, совершенно ни на что не похожей песни, сопровождающееся множеством ужимок и прыжков по сцене...
– Тридцать секунд, – сказал Джо, прокручивая готовый репортаж. Может быть, пойдет целиком, а может, и нет.
– По-моему, репортаж хороший.
– Тридцать секунд – это довольно много для программы новостей.
Он перемотал кассету, достал ее из магнитофона, сунул в коробку, где уже был наклеен соответствующий ярлык, и отдал тощему человеку, работающему на передатчике, который уже ждал ее.
– Даниэль говорит, вы хотите научиться работать с монтажной аппаратурой. Что вы хотите знать?
– Ну... для начала – что вообще может делать эта техника?
– Много чего. – Джо пробежался своими черными пальцами по панели, едва касаясь кнопок. – Они берут любую пленку и переписывают на любую другую. Вы можете усилить звук, можете отключить его, можете переписать в другое место или наложить звук с любой другой кассеты. Можете совместить изображение с одной кассеты и звук с другой, можете совместить запись с двух разных кассет, так что будет казаться, будто двое людей разговаривают друг с другом, хотя их снимали в разных местах и в разное время, вы можете врать напропалую и выставлять правду ложью...
– А что еще?
– Это, считай, все.
Джо показал мне, как все это делается, но он работал так быстро, что я не поспевал уследить, что он делает.
– У вас есть кассета, которую надо смонтировать? – спросил он наконец.
– Да, но мне сперва надо к ней кое-что добавить, если получится.
Он оценивающе взглянул на меня. Сдержанный негр примерно моих лет, с веселой искоркой в глазах, но улыбается очень редко. Рядом с его безупречным костюмом и кремово-белой рубашкой я почувствовал себя ужасно неопрятным в своем анораке. Неопрятным, измотанным, потным и тупым. Все-таки день сегодня, пожалуй, был чересчур длинный...
