Владимир Ераносян - Крестная мать
знал, что привело их сюда. Обнаружилась и брешь в гоп- стоп конторе из двух человек. Наверное, как обычно, Седой не так, как надо, растолковал Кабану его задачу, обстоятельства дела и сопутствующие детали. Кабану нужно было не толковать, а разжевывать, а лучше внушать. Тут Седой дал промашку. И эту пробоину в отсеке Борису оставалось лишь расковырять.
— Нет, Кабан, братушка, я не в курсе ваших дел, — нарочито ласково обращаясь к Кабану, заговорил Борис, я могу лишь догадываться. Предполагаю, этот козел в колпаке с крестом хорошо вам башляет за то, чтобы используя вас, отнять у матери ее дитя, или, как выразился бы Седой, оттянуть сиськогрыза от кормушки?
— Тебе не к лицу телячьи нежности, — вставил Седой, но Боря продолжал, он взвешивал каждое слово:
— Итак, друзья мои. Что я имею вам сообщить? Сколько бы ни башлял вам колпак с крестом, он должен вам в два раза больше, ибо вам предстоит приволочь Симеону двойнят… Вижу удивление на ваших лицах, я не оговорился. Ваш заказчик, который печется о своей заляпанной репутации монаха, будет вдвойне благодарен вам, если вы притащите ему обе улики — малыша и малышку. Они одинаково ценны для него.
И, наконец, самое главное, что я собирался вам предложить. Есть возможность получить от Симеона тройную таксу… Это в случае, если вы вообще никого ему не притащите. Каждый из вас получит столько, сколько Симеон башляет обоим за свой заказ. Для этого необходимо все предоставить мне, я не обману ваших надежд… Я никогда вас не подводил, ведь так? Рассчитываюсь с вами в течение трех дней.
Глядя на все со стороны, можно было предположить, что Кабан, это создание с открытым ртом, переваривал все сказанное без малейшего проблеска мысли. Но тут он неожиданно быстро завершил мыслительный процесс и, хлопнув челюстью, буркнул:
— Дело говорит. Мы с попом не договаривались на двойнят, а?! Седой?
Седой по-своему понял, к чему клонит Борис. Он повел себя иначе — вытащил из кармана финку. Бряцнула кнопка… Седой пошел на Бориса лезвием вперед, выпучив глаза и приговаривая:
— Ты, падло, меня за фраера держишь. Думаешь, я как этот дебил поверю в твои сказки? Расскажи это прохожему, на себя похожему! Говори, где двойнята, говори, а то перо в пузо, сука! — Седой орал как сумасшедший.
Кульминация произошла до того, как Седой успел докричать. Кабан огрел его сзади своим пудовым кулаком. Когда Седой очнулся, а это произошло не совсем скоро, то не поверил, что это был всего лишь неоснащенный никаким тяжелым предметом кулак, но потом согласился, ведь это был кулак Кабана. А Боря был доволен. Сработало. Недаром он считал, что немножко разбирается в людях.
* * *А ведь слово надо было сдержать. Сказать всегда легко. Три дня. Борис сам выбрал срок. Выпотрошить Симеона было делом чести. Епископу не удастся свалять дурака, и в этот раз он не сможет отмахнуться от неопровержимых фактов… Постращать его оглаской и надавать как следует по морде? Борису не спалось, он ходил по саду и смотрел на звездное небо. Он раздумывал над предстоящей операцией: "Если Симеон так дорожит своим местом, то выложит столько, сколько ему скажут. А вдруг нет?"
Чревоточило сомнение. Вдруг включит дурика и снова станет нести бред, с пеной у рта доказывать, как все вокруг пытаются его вербовать, а он верой и правдой… Да! Задача… Но это единственный выход достать деньги. По крайней мере, он идет к Симеону не с одними эмоциями, как в прошлый раз. Есть компромат на бородатого. Есть свидетели, которых епископ почти сделал соучастниками преступления. Правда, от Седого с Кабаном толку мало. Они, как бывало, опять будут отсиживаться в роли сторонних наблюдателей. Все приходится делать самому. А может, это к лучшему! Нужно, чтобы Симеон не усомнился в том, что его бывшие компаньоны, которым он отвалил аванс, уполномочили его, Бориса, говорить от их имени. Прошлый визит к Симеону был продиктован соблазном начистить тому физиономию, теперь нужно было вести себя иначе, расчетливо и спокойно. "Ну, если эта гнида будет все отрицать, я не сдержусь, — думал Борис. — Ладно, утро вечера мудренее. Тянуть больше нельзя, завтра же отправлюсь в гости к Симеону".
Хотелось спать. Одолела зевота. Борис почти все обдумал, утром надо быть свежим и бодрым. А потому — отбой. Он пошел в свою лачугу, бормоча себе под нос возможные фрагменты завтрашней беседы с Симеоном. Этот разговор с самим собой перебил скрип калитки. Борис увидел вошедшего на территорию прихода человека в странном одеянии. Поверх церковной рясы была ветровка с капюшоном. Человек передвигался трусцой по аллейке. Разгребая ногами опавшие листья, Борис двинулся навстречу.
— Вы кого-то ищете? — крикнул он издалека. Заметив Бориса, человек направился к нему. Борис на всякий случай приготовился встретить незваного гостя хуком правой и уже сжал кулак, но когда человек приблизился, Борис разжал пальцы — перед ним стоял старый прислужник кафедрального собора, с которым Борису уже довелось познакомиться и который, по мнению садовника, был немножко не в своем уме. Прислужник трясся от нетерпения что-то сказать, но скорее всего не знал, с чего начать. Его отечное лицо, казалось, застыло в обреченном вопле, на усеянном темными пятнами лбу проступили капельки пота, он кряхтел и учащенно дышал, не в силах вымолвить что-либо связное; это состояние продлилось недолго, прислужник, рассмотрев лицо Бориса, мгновенно оживился и на одном вдохе выпалил:
— Слава Богу, хорошо, что я сразу вас нашел… Как же… Это… Как же это так? Как так могло случиться?
— В чем дело? — Борис был в недоумении.
— Как вы могли допустить, чтобы епископ Симеон получил такой пост? За какие подвиги его повысили? — вопил прислужник, словно его задели за нерв, он задыхался от негодования.
"Похоже, этот чудак до сих пор уверен, что я агент КГБ, — подумал Борис, — но то, что он говорит, очень любопытно".
— Объясните все толком, без паники, — потребовал Борис, решив до поры до времени играть ту роль, в которой его хотят видеть.
— Как? Вы не знаете? Этот вероотступник празднует с утра свое назначение. А вы не знаете… — сбиваясь, бормотал прислужник, — он пил шампанское, я своими глазами видел. Он плевать хотел на всех, восторжествовала великая несправедливость. Тлетворное чрево подступило к сердцу патриархии. Синод пригрел змею на своей груди. Патриарх не знает… Надо срочно сообщить Патриарху, кто скрывается за личиной благочестивца. — Прислужник, округлив глаза, произнес шепотом: — Прислужник ада. То, что писали про него здешние газеты, — все правда. Чистая правда. Но… — Он на секунду замолк, чтобы перевести дыхание. — Товарищ майор, вы должны, вы можете остановить чудовищное надругательство над верой. Мы должны ниспровергнуть лживого епископа, обокравшего веру. Сейчас вы увидите его без маски. Пойдемте, я покажу вам такое, от чего волосы встанут дыбом!
Борису пришлось изменить свои планы, обстоятельства сложились так, что разговор с Симеоном надо было перенести. То, что можно сделать сегодня, не стоит откладывать на завтра… Обстоятельства вынуждали четко следовать этой пословице.
По дороге в кафедральный собор Борис, отбросив покрывало излишних комментариев и эпитетов, которыми прислужник плотно укутал суть происшедшего, смог вычленить главное. Из Москвы пришло уведомление Патриарха о высочайшем назначении епископа Симеона с требованием прибыть немедленно в Киев для принятия должности. Прислужник брался показать Борису какую- то самую сокровенную тайну Симеона, в результате обнародования которой это назначение сорвется и епископа отлучат от церкви. Что именно имел в виду прислужник, Борис пока не знал, язык старика не поворачивался сказать об этом. Тем заманчивее была интрига. Что скрывает Симеон?
Спустя полчаса они подошли к собору. Боря не сразу сообразил, почему прислужник провел его мимо центрального входа. Когда они приблизились к невысокой часовне, что стояла с тыльной стороны собора, Боря заметил, как его проводник, который вызвался добровольцем в этом походе за секретом Симеона, начал пятиться назад и в итоге был уже за спиной Бориса.
— Ты хочешь сказать, что Симеон в этой часовне? — спросил Боря.
— На чердаке, только по ступенькам старайтесь идти без скрипа. А то спугнете… Он с малышком из церковного хора, — прислужник перекрестился. Затем, понурив голову, он стал читать губами молитву. Он весь дрожал. Сегодня он перешел свой рубикон, но не хватило духа на последние метры. Наверное, трусость. Ему не доведется посмотреть в глаза Симеону, уличенному в срамном грехе. Из-за трусости он так долго молчал. "Господи, спаси душу мою грешную", — молил он Бога.
