Эдди Шах - Оборотни
— Давайте же не будем провоцировать израильтян, — сказал ЗДР.
— По какому поводу?
— Они могут наткнуться на что-то дьявольское в прошлом Триммлера или даже Митцера. Вы же знаете, что им не терпится организовать еще один процесс Эйхмана.
— Я не усматриваю такой возможности. А что собираются делать русские?
— Может быть, они в данный момент обставляют нас. Мы не уверены, действительно ли они теряли людей. Нам известно, кого и где потеряли мы. Нужно, чтобы они говорили нам первыми.
— Осторожность никогда не помешает, — подтвердил исполнительный директор.
— А как же быть с последней информацией? — спросил его ЗДА.
— Передайте ее им. Там нет ничего такого, что могло бы поставить нас в затруднительное положение. И постарайтесь поглубже покопаться в Триммлере. Что он делал во время войны, каковы его связи, характер его нынешней деятельности. Поспешите. Нужно разыскать его старых приятелей, тех, кто живы, и поговорить с ними.
— Я займусь, — быстро прореагировал ЗДР, полный решимости восстановить утраченную самостоятельность.
— Хорошо. Но все время информируйте нас. Мне также нужны сведения о Митцере. Получите их из германской резидентуры. — Исполнительный директор снова обратился к ЗДА: — Посмотрите, что есть у русских относительно Митцера и Гуденаха. Уверен, что их досье побывали в том пожаре. Если был сам пожар.
— Они запросто могли все это выдумать, — вмешался ЗДР.
— И не спускайте глаз с Триммлера. На него еще может готовиться покушение.
— А могу я распорядиться, чтобы команда была непосредственно при нем?
— Пока еще нет. До того, как не будет снята компьютерная загвоздка, нам следует тщательно все камуфлировать. Пусть Такер со своими людьми действует в уже заданном режиме. И чаще докладывает вам о всех своих шагах.
— Ему может потребоваться некоторая помощь, — заметил ЗДА.
— О’кей. Но незаметная.
ЗДА кивнул. Он собирался на следующее утро послать в Новый Орлеан Картера.
— Не следует ли нам отозвать британца?
— Пока нет. Мы не должны дразнить Лондон. Если все пойдет вкривь и вкось, свалим вину на них. А сейчас держите их на расстоянии. При случае сообщите, что он находится там для защиты Триммлера, как это было и раньше. Уж слишком они субтильные, эти англичане. Их всегда было легче всего обдурить. И они премного благодарили за эту услугу.
Новый Орлеан
Яркое зимнее солнцестояние, семьдесят градусов по Фарингейту. Вихри красок, звуков и людей на Джексон-сквер, где когда-то вешали воров, отрубали головы убийцам, сжигали ведьм и четвертовали насильников.
Новый Орлеан. Французский квартал. Часы пробили шесть после полудня. Вы идете с одного конца Ройал-стрит на другой, влекомые фантазиями, которые постоянно расцветают и меркнут. Надо быть достаточно выносливым и надо иметь в кармане нечто бренчащее — тогда мечта ваша воплотится в действительность непременно. «Американская мечта» жила здесь задолго до кукурузных хлопьев, до кока-колы, до ядерной энергии.
Эдем и Билли, договорившись с Фрэнки, что воспользуются его услугами в семь тридцать, прошли от «Хилтона» по Кэнел-стрит мимо новых универсальных магазинов и свернули вниз по Ройал-стрит в район, известный как Французский квартал.
Обрамленная элегантными испанскими домами в колониальном стиле с нависающими над тротуарами балконами с тонкими перилами из кованого железа, Ройал-стрит тянется от канала до площадки для прогулок параллельно Бурбон-стрит. Закрытая для движения автомашин, улица эта заполнена толпами туристов, чей безмятежный променад изредка нарушается замысловатыми мотоциклами с восседающими на них полицейскими в черных шлемах.
Первым музыкантом, которого увидели наши фланеры, оказался толстяк, весом, наверное, в триста дряблых фунтов, одетый в белую водолазку и эластичные черные шорты с «молнией» на заднице. Он плелся с болтавшейся на плече двенадцатиструнной гитарой и картонной коробкой в руках, присматривая, где бы остановиться и поиграть для толпы. Они последовали за ним, но жирный кудрявый парень не очень спешил работать.
— Может, он совсем не поет, — сказала Билли. — Наверное, ему просто нравится, чтобы все думали, будто он может петь.
Эдем удивился отсутствию исполнителей джаза: он ждал, что они будут попадаться на каждом углу. Билли объяснила, что они работают в клубах и выходят на улицы по вечерам, когда квартал по-настоящему оживает.
— Сейчас время фраеров, — сказала она. — На фраерах не очень-то заработаешь.
Он был готов прислушиваться, впитывать в себя новизну. Одетый в розовую хлопчатобумажную рубашку и темно-серые брюки со складками, купленные в местной лавке, Эдем походил на культурного европейца, выехавшего за город. Через руку у него был перекинут черный блейзер, элегантный по стилю и достаточно вместительный, чтобы в его кармане можно было держать девятимиллиметровый браунинг.
Билли с удовольствием шла с ним рядом. Несмотря на небольшой рост, Эдем привлекал внимание прохожих. Он был из тех мужчин, которые могут нравиться женщинам. Она чувствовала себя хорошо, свободно, хотя была одета с калифорнийской простотой, без малейшего признака европейского шика.
Дальше по улице раздавал детям воздушные шарики клоун с белым лицом и красным носом, одетый в многоцветный спортивный костюм. Исполнитель народных песен, прислонившись к стене, пел баллады Кристофферсона в известной манере Дайлана; его работа оставалась пока без оплаты, о чем свидетельствовала лежавшая перед ним пустая, «а-ля Леннон», шляпа. Жирный гитарист обошел певца, вызвав его усмешку, и пересек улицу, сопровождаемый музыкальной фразой: «…как улыбку, пронося вчерашние несчастья».
Они остановились у лавки с мороженым. Билли предпочла ореховое с шоколадом, а Эдем выбрал черничное в вафельном стаканчике. Многочисленные крикливые вывески возбуждали его. Это было воздействие испытанного сочетания убогой вульгарности туризма с красотой исторической улицы.
ОРГИЯ ВО ФРАНЦУЗСКОМ СТИЛЕ. ДЕВУШКИ, ДЕВУШКИ, ДЕВУШКИ.
ЛЮБИТЕЛЬСКАЯ БОРЬБА ЖЕНЩИН. ПРИСУТСТВУЮЩИЕ УЧАСТВУЮТ. МЫ ВЫХОДИМ НА УЛИЦУ, ЧТОБЫ НАЙТИ ДОСТОЙНОГО.
ФАБРИКА МАСОК.
ГУРУ ВОДОЛАЗОК.
ВАШЕ ЖЕЛАНИЕ — ЧЕРЕЗ ЭТИ ДВЕРИ.
ОРГИИ ЛЕСБИЯНОК — ТОЛЬКО ДЛЯ ЖЕНЩИН.
Это были те немногие, которые он прочитал, стоя с Билли на углу возле мороженщика.
— О чем вы задумались? — спросила она его с полным ртом орехового шоколада.
— Как бы чего поесть. — соврал он в ответ.
«Дворик двух сестер» расположен в пределах строения, которое было возведено еще в 1832 году и которое славится одним из самых красивых внутренних пространств в этом квартале. Название сохраняет память о двух сестрах, которые на рубеже веков держали здесь лавку галантерейных товаров. Носит же это название замечательная закусочная на открытом воздухе, очень известная в Новом Орлеане.
Эдем провел Билли через затемненный портик во двор, где им указали столик. Через минуту черный официант по имени Матеус, судя по значку на лацкане пиджака, принес им воды со льдом и принял заказ.
— Что вы обо всем этом думаете? — спросила она его.
— Интересно. И необычно.
— А что вы собираетесь делать сегодня вечером?
— Не думал. А вы?
— Я хотела бы чего-нибудь возбуждающего.
— Есть идеи?
— Мне не приходилось, например, бывать на этих сексуальных зрелищах.
— Лесбиянских?
— Ну да.
Он ухмыльнулся:
— Только для женщин.
— А, черт…
— Стыдно.
Лжец.
Он рассмеялся.
— Итак, на чем мы остановились? Я помню, что мы говорили о вашей свадьбе. Вы сказали, что провели здесь медовый месяц.
— Это было вчера. В самолете. И больше я не буду о себе рассказывать. — Он увидел боль в ее глазах и пожалел, что упомянул о медовом месяце. Но она преодолела себя и продолжила: — Давайте изменим тему. Давайте поговорим о вас.
— Нечего сказать.
— Преисподняя тоже бессловесна.
— Не знаю, с чего начать.
— С самого начала. Каким вы были в школе?
— Ужасным.
— Почему же?
— Настоящим маленьким бесом.
— Не поверю я этому, — улыбнулась она.
— Это правда. А вы действительно хотите знать?
— Конечно.
— О’кей. За короткое время я поменял шесть, кажется, разных школ, хотя принято начинать и кончать одну.
— Почему же так?
— Потому что меня выбрасывали из каждой. Исключали.
— Не верится.
— Ну, если вы не будете мне верить, что же мне рассказывать?
— О, виновата.
— Я не видел смысла в школе. Думал, что это потеря времени. Стал прогуливать. Торчать, по-вашему. Затесался в группу переростков, у всех нас водились деньги. Я стал играть в карты с этими парнями. В покер. В железку. Мне определенно везло. Однажды я выиграл старую машину, «мини». Вы помните их?
