Виктор Пронин - Ошибка в объекте
– Да у нас все как у порядочных получается! – восхитился попутчик и, ловко сорвав алюминиевую нашлепку с бутылки, начал разливать водку, торопясь и позвякивая горлышком о стаканы. Разлил на всех четырех.
– Я же сказала, что не буду пить! – церемонно сказала девушка, чуть ли не с презрением взглянув на лысого.
– А и не надо! – благодушно ответил тот. – Я на всякий случай глоток вам плеснул, вдруг компанию захотите поддержать, вдруг не побрезгуете...
Николай взял свой стакан, подержал в руке, как бы оценивая его тяжесть, едва ли не первый раз взглянул мужику в глаза.
– Ну, будем живы? – спросил тот.
– Постараемся, – залпом выпив свою долю, Николай так и остался сидеть, глядя остановившимся взглядом в белый пластиковый стол. Спохватившись, часто заморгал, улыбнулся виновато. Старушка, выпив, долго вытирала губы, лысый звонко хрустел огурцом. Николай осторожно коснулся плеча девушки.
– Соседка, – проговорил он робко. – Простите, как вас зовут?
– Зина, – сказала она, подчеркнуто глядя в окно.
– Скажите, Зина, а если мы вашу водку, эти вот полтора глотка разольем на четверых, вы выпьете свою долю? – Николай улыбался почти как прежде, понимая, что ее, конечно же, стращали на дорогу: «Смотри, Зинка, в купе будешь ехать! Осторожно с мужиками-то!»
– Если вам так хочется, – Зина поджала губы. – Пожалуйста.
– Во! – восторженно крякнул лысый. – Вот это по-нашему!
Не обращая внимания на протестующий жест старушки, Николай разлил водку в четыре стакана, разлил поровну, молча чокнулся с Зиной и опрокинул водку в рот. И тут же, забыв о девушке, которая смотрела на него словно в ожидании чего-то важного, полез на вторую полку. Что-то говорил опьяневший мужик, оживленно лепетала старушка, немного оттаяла Зина – Николай забыл о них. Он вытянулся на своей полке с облегченным вздохом: наконец-то остался один.
Водка немного расслабила его, но он знал – облегчение недолгое и скоро все навалится снова. Безысходность последнее время часто охватывала его, и он в растерянности оглядывался по сторонам, зная, что ничего не сможет придумать, чтобы избавиться от этого состояния. Николай начал понимать, что лишился самого ценного – беззаботности. Не будь у него денег, крыши над головой, рассорься он с друзьями – все это поправимо. Самое большое несчастье он пережил, когда ушла Надя, а теперь и это выглядело пустяком. Он может уехать куда угодно, улететь, уйти с геологами или с рыбаками, может забраться в глухой городишко и навсегда остаться там, – но и это не вернет ему спокойной беззаботности.
«Ну, хорошо, – твердил он, зажмурив глаза и сведя брови к переносице. – Сухов не знает ничего, кроме моего имени. И он на свободе. Значит, на него не вышли. Любаша ничего не знает. Ее старики могут заявить только о тех нескольких сотнях, которые я стащил у них. А почему стащил?! Позаимствовал у родственников. Одолжил. Здесь тоже все чисто. Теперь повестка... Повестка... Но если бы они что-то знали наверняка, то сами бы не поленились прийти... И Брек на свободе... Чем же вызвана повестка? Почему таким напуганным выглядел Сухов? А! Он всегда напуганный...»
Постепенно лицо Николая разглаживалось, успокаивалось, и наконец он заснул тяжелым пьяным сном. А когда проснулся, в купе никого уже не было, поезд стоял на какой-то небольшой станции, светило яркое утреннее солнце, а в глубине улицы было видно море. Редкие прохожие, цветы на привокзальных клумбах, сверкающая струя воды из поливальной машины – все это создавало новое настроение, и Николай, прогуливаясь по перрону, с удовольствием вдыхал свежий воздух, невольно подставляя солнцу помятое после выпивки и долгого сна небритое лицо.
– Садитесь, молодой человек! – крикнула проводница. – Трогаемся.
– Я, кажется, давно уже тронулся, – усмехнулся Николай, рассеянно глядя, как проходящие у самого его плеча вагоны набирают скорость, как проносятся мимо него ступеньки. В какой-то момент он дернулся вдогонку, но тут же замедлил шаг, проводил взглядом последний вагон, вяло помахал рукой проводнице. И ему стало вдруг так грустно, будто вот сейчас, сию минуту уехала его счастливая судьба.
– Отдыхать приехали, молодой человек? – услышал он вкрадчивый голос.
Николай оглянулся, увидел пожилую женщину невысокого роста с сумкой из мешковины, на которой была изображена томная красавица со смещенным носом и короткой шеей.
– А в чем дело? – спросил настороженно.
– Ну, как... Если отдыхать, так, может, комната нужна... Хорошая комната, с окошком... Столовая недалеко, и к морю добраться можно... Два рубля...
– Два рубля? – переспросил Николай, начиная понимать предложение женщины.
– Летом четыре рубля за эту комнату брала, а сейчас народу поубавилось, вот и цена поменьше. Считайте, даром...
– Ну если даром, то можно, – согласился Николай.
Они уже пересекли прохладную вокзальную площадь, когда женщина неожиданно остановилась.
– Где же это... вещички ваши?
– А! – беззаботно ответил Николай. – Едут.
– Как едут? Сами по себе, что ли? – Склонив голову к плечу, женщина подозрительно посмотрела на него.
– Идемте, мамаша, по дороге расскажу. – Николай почувствовал уверенность. – С другом мы договорились ехать, но он задержался, будет завтра вместе с вещами.
– Ему тоже понадобится место?
– А что, у вас только одно?
– Найдется, – проворчала женщина.
Комната и в самом деле оказалась неплохая – маленькая, с одной кроватью и квадратным окном, в угол была втиснута тумбочка, в другом углу стояла табуретка.
– Хоромы что надо! – искренне воскликнул Николай. И тут же начал взахлеб врать о том, как он с другом собирался поехать вместе и вот вынужден один искать место...
– Вы откуда приехали-то? – спросила женщина, и он понял, что она его не слушала.
– Из Тамбова. А что?
– Да просто так... Как же друг найдет вас?
– А я на главпочте ему письмо оставлю.
– Тоже верно... – согласилась женщина. – Надолго приехали?
– Недели на две... Что-то около этого...
– Деньги за неделю вперед, – сказала она буднично, но Николай почувствовал, что это главное.
– Дважды семь – четырнадцать? – спросил он.
– Четырнадцать, – подтвердила она. – Да, чтоб не забыть – и паспорт.
– А паспорт зачем?
– Для сна, – она делано хохотнула. – Сон у меня глубже, когда паспорт жильца в моем кармане.
– Вы что же это, не доверяете мне? – оскорбился Николай.
– Как не доверяю! Доверяю. Но законы чту. И вам советую.
– Вы что же это думаете...
– Молодой человек, – протянула женщина, – я никогда не думаю, все уже передумала. Понимаете? Нет у меня такой надобности – думать. Жильцов я видела всяких, о всяком имею мнение, знаю, чего от кого ждать. Я устаю, когда думаю... Паспорт. – Она протянула маленькую пухлую ладошку.
– Как вас зовут, простите?
– Зовут меня тетя Тася.
– Тетя Тася, – сказал Николай, скорчив значительную гримасу, – дело в том, что паспорт мне нужен самому... Мне нужно на почте его предъявить, чтобы узнать – не пришло ли письмо от друга...
– Не пришло, – спокойно сказала тетя Тася.
– Вы так думаете?
– Я уже говорила вам, что не думаю. Я просто знаю, что письма нет. И завтра не будет. Спорим? – она протянула ладошку. – Если письмо есть – живите неделю бесплатно. Если нет – платите вдвойне. Годится?
– Постойте, – Николай растерялся. – Если мой друг...
– И друга нет, – тихо сказала тетя Тася.
– Как?! – возмутился Николай.
– Паспорт. Себе я его не оставлю, только данные выпишу. Ну?
– Слушайте, уж не думаете ли вы, что я... ну, что я убийца? – вырвалось у Николая невольно.
– Убийца? – Она прищурилась оценивающе. – Нет, не думаю... Но что-то вы плывете, молодой человек...
– Плыву? – Николай почему-то сразу вспомнил черный берег реки, лодку, Сухова с дрожащими руками... Радость, вызванная ясным утром, новым местом и чувством безопасности, померкла. Николай устал, пока говорил с этой опротивевшей ему тетей Тасей, и мечтал только об одном – сбежать побыстрее из унылой каморки, с сырым затхлым запахом, с нищенской кроватью и казенной тумбочкой! Да еще это квадратное окошко, прорубленное в глухой стене, чтобы иметь право брать с постояльцев четыре рубля в сезон и два рубля после сезона! Его охватило желание выпить, он даже представил, как купит в магазине чекушку водки, выльет ее всю в стакан и выпьет в один дух большими свободными глотками, и сразу мир станет иным.
– Ну, ладно, пошутили, и будя, – сказал Николай озабоченно и, вынув из кармана паспорт, протянул его тете Тасе. Потом отсчитал четырнадцать рублей и тоже отдал. – Только вот что, – он остановил женщину, – паспорт мне все-таки понадобится.
Она вышла в другую комнату и, склонившись к столу, принялась шариковой ручкой выцарапывать данные паспорта на каком-то клочке газеты. А он мучительно остро почувствовал, что нехорошо это, но сдержался, промолчал, только пристально посмотрел тете Тасе в затылок с тощим пучком волос.
