Билл Нэйпир - Икона и крест
Но муки совести в конце концов пересилили осторожность. Однажды утром я пришел к мистеру Хэрриоту и сообщил, что страстно верю в невиновность Иоахима Ганца. Я с ужасом ждал, что мой господин сейчас поинтересуется, на чем основана такая уверенность. Знал ли мистер Хэрриот о чем-то, догадывался ли, я не мог сказать, однако во мне навсегда осталась благодарность к моему проницательному собеседнику.
Он спокойно меня выслушал и ответил, что мистеру Иоахиму ничего не грозит: мистер Ганц научил англичан особым образом плавить медь — умение, необходимое при изготовлении бронзы для пушек. Это дало нам преимущество перед испанцами с их чугуном. Мистер Ганц стал хорошим другом англичан. Томас Хэрриот рассказал мне, что благодаря мистеру Ганцу члены Тайного Совета и даже некоторые из обитателей этой колонии заработали огромные деньги. И действительно, слухи вскоре утихли.
А жизнь колонии шла своим чередом. Мистер Хэрриот описал это в своем дневнике, и добавить мне тут почти нечего. Я заметил, что он никак не упоминал о попытках разрушить колонию изнутри. Наверное, не хотел, чтобы люди слишком близко подобрались к тайной цели нашего плавания. Мы надеялись, что мистер Ганц найдет драгоценные камни или золото. Он и в самом деле обнаружил одно медное месторождение, но руда там оказалась слишком бедной, так что в дальнейшей разработке смысла не было. Ральфу Лейну, размахнувшемуся на постройку исполинской крепости с валом и каменными стенами, пришлось удовлетвориться фортом, окруженным песчаной насыпью и глубоким рвом.
На исходе августа сэр Ричард отплыл в Англию, пообещав вернуться к Пасхе. Нас осталось около сотни. Когда „Тигр“ и „Элизабет“ скрылись за горизонтом, колонию охватило уныние.
В следующие несколько месяцев Ральф Лейн и Томас Хэрриот предприняли ряд вылазок в глубь континента. Я никогда не забывал о „longitudem dei“, тайной цели и „jacta est alia“ английской королевы. В одной из вылазок участвовал и я, вместе с мистером Уайтом и мистером Хэрриотом. Мы выплыли на гребной лодке в большие волны Атлантики, а потом свернули к Чесапикскому заливу. Тамошние земли отличались плодородием, а туземцы — дружелюбием. И хотя стояла зима, было так тепло, что мы спали прямо на земле.
Мы задержались больше чем на месяц. К нашему возвращению — уже наступила весна — колония пришла в полный упадок. Убийства продолжались. Люди озверели. Дикари становились все враждебней: им надое ло снабжать нас едой. Если целью заговорщиков было посеять раздор и не дать осуществиться нашим начинаниям, то это им вполне удавалось.
К лету пища закончилась. Даже мастифы Ральфа Лейна отправились в котел. Туземцы воспользовались такой возможностью и стали грозить нам полным истреблением. Лейн вышел против них в поход. То было дурное, кровавое дело, принесшее нам голову индейского вождя, Уингины. Я предполагаю, что только так мы могли избавиться от их все более наглых нападений и наконец-то вздохнуть свободно. Еще через неделю капитан Стаффорд принес поразительную новость: с Дальних отмелей он разглядел огромный английский флот. К нам на помощь прибыл сэр Фрэнсис Дрейк с двадцатью тремя кораблями. Колонистов забирали домой. То, что для них было спасением, для меня обернулось настоящим бедствием.
Стоило сэру Дрейку бросить якоря, как разразилась буря. Волны за Дальними отмелями становились все выше и вызывали все большие опасения. От флота к нам направились баркасы. Мы потащили к берегу наброски мистера Уайта, сундуки с минералами и растениями, собранными нами же, а также личные вещи джентльменов.
И вот теперь, как ни печально, порядок остался в прошлом. Поселенцев, среди которых было немало военных, все эти месяцы едва удавалось держать в узде. Лейн добивался подчинения, лишь время от времени кого-то вешая. Но сейчас буря усиливалась, и все испугались, что Дрейк поднимет якоря и исчезнет за горизонтом, оставив нас на милость дикарей, у которых теперь был повод ненавидеть колонистов. Моряки Дрейка так испугались бури, что и вправду угрожали бросить поселенцев.
Ральф Лейн первым ступил в ожидавший баркас, а за ним последовали остальные джентльмены. Их сундуки остались на берегу и были поручены морякам.
Я судорожно рассовывал вещи по сундукам Хэрриота, Рауза, Уайта и остальных, оставив свой тайный дневник напоследок. Теперь, когда мачты кораблей раскачивались все сильнее, я выбежал из хижины мистера Уайта и сквозь стену дождя понесся к своей лачуге.
У меня уже не осталось времени на камушки и странные морские раковины. Я отбросил в сторону соломенную подстилку, схватил дневник, спрятал его у себя на груди и выбежал обратно.
— Огилви! Сюда!
Мармадьюк неистово махал мне рукой. Я подбежал и отправился вслед за ним в его хижину.
— Ради бога, помоги мне вот с этим! И побыстрей!
Он пытался упихнуть в свой сундук невозможное количество вещей. Что крышка не закроется, мог увидеть и ребенок.
— Сэр! — сказал я. — Так не годится!
— Будь ты проклят, Огилви! Нашел время грубить! Сядь на чертову крышку!
Но заставить ее закрыться не могло ничто. Минуты уходили. Наконец Сент-Клер выругался, оставил крышку в покое и начал перебирать свои вещи, беря их по очереди в руки и решая, что оставить. К несчастью, он хотел забрать сразу все. Я обезумел.
— Сэр! — прокричал я опять. — Мы должны идти!
— Тогда помоги мне вытащить этот чертов сундук!
Мы принялись толкать сундук. Он был такой тяжелый, что едва двигался. Мы закрепили дверь хижины, чтобы ее не закрывало ветром. Когда я выглянул, то, к своему ужасу, увидел, что последний баркас сталкивают на воду. Люди дрались, пытаясь попасть на борт. На волнах уже появились барашки, а флот сэра Дрейка постепенно исчезал за стеной дождя.
Увидев это, Мармадьюк закричал, бросил свой сундук, грубо меня оттолкнул и помчался к берегу. Я припустил следом. В ушах стучала кровь, сердце разрывалось. Но было поздно. Когда мы добежали до берега, баркас виднелся уже в трехстах футах от нас. Его мотало на волнах, и под весом людей на борту он, того и гляди, мог пойти ко дну. Один отставший кричал и размахивал руками; волны доходили ему до горла. Моряки не обращали на него внимания: им хватало забот с тем, чтобы остаться на плаву. Тот перестал махать и, покинутый, наблюдал за удалявшимся спасительным баркасом. Наконец он развернулся и пошел к берегу.
Это был Саймон Солтер.
Когда последний баркас поднялся повыше, я узнал одного из моряков, Турка. Он тоже меня увидел и отнял руку от весла, чтобы махнуть мне: „Все безнадежно!“ Зайдя за Дальние отмели, они начали выбрасывать за борт сундуки. Образцы и семена, которые с таким трудом мы собирали весь этот год, дневники, карты, наброски — все отправилось в воду.
Что-то еще там произошло, я не сразу смог разглядеть. Но тут ветер стал чуть тише. Увиденное заставило меня ужаснуться. Рабов — черных мужчин и женщин — тоже выбрасывали за борт! На палубе шла ожесточенная борьба. Собравшиеся вместе баркасы вот-вот могли разбиться о корабль. И с них на судно хлынули моряки. Они карабкались по сети, сброшенной с борта.
Похоже, корабль освобождали от рабов, чтобы дать место матросам. Я видел, что многие рабы не умели плавать. Они сбились в кучу — плотную, черную, бурлящую, постепенно уходящую под воду кучу!.. Несколько сотен смогли доплыть до суши и жались друг к другу на узкой отмели.
— Неужели христиане способны на такое?! — прокричал я Мармадьюку.
— Не будь дураком, Огилви! Они же рабы!
— Но у них нет ни еды, ни оружия! Дикари разрежут их на куски!
Я знал, о чем говорю. Хуже всех были женщины-индианки: при помощи острых морских раковин они сдирали с живых пленников кожу или растягивали их выпущенные внутренности по земле, на съедение псам.
— Позаботься лучше о себе — чтобы такая участь не постигла нас, людей просвещенных!
С видом человека, приговоренного к смерти, Солтер с трудом вышел на берег и встал рядом с нами. С его штанов и порванной рубахи лила вода. Мы наблюдали, как раскачиваются многочисленные мачты. Сквозь дождь их было видно все хуже. Наконец корабли, один за другим, исчезли из вида.
Мы смотрели друг на друга, потерявшие дар речи и ошеломленные. Три белых человека — единственные белые люди на земле, полной дикарей. И мы остались без всяких средств к существованию».
ГЛАВА 30
Наверное, этот шум мне снится: большая пушистая собака скребется в дверь кухни. Меня продолжают трясти до тех пор, пока я наконец не просыпаюсь. Лицо Зоулы всего в нескольких дюймах от моего уха.
— Гарри! — взволнованно шепчет она. — Кто-то пытается попасть в дом!
Секунда — и я вылетаю из постели, натягивая брюки. Еще несколько драгоценных секунд уходит на поиски спортивной куртки. Я надеваю ее через голову. Босиком крадусь с Зоулой к двери спальни и прислушиваюсь. Сперва слышу только шум ветра в листве деревьев, а потом опять: осторожный повторяющийся шорох, словно собака пытается открыть дверь.
