Джонатам Келлерман - Пациент всегда мертв
— Я — твоя главная страсть?
— Ты.
— О'кей, я получила то, что хотела. Прости, что достала тебя в середине дня.
— Ты — моя девушка, доктор Гуинн. Если увижу тебя обнимающейся с каким-нибудь хлыщом, мне будет очень неприятно.
Она рассмеялась, на этот раз от всей души.
— Конечно. Ты — мистер Благородство. Мне просто не верится, что я решилась тебе позвонить. Меньше всего я хочу быть собственницей. Не нужно меня проверять.
— Иногда очень приятно, когда тебя считают собственностью.
— О'кей, хватит об этом. У меня еще три пациента, и каждому нужно показать себя всезнайкой. Потом еду в хоспис.
— А немного отдохнуть не желаешь?
— Хотелось бы. Хоспис устраивает бесплатный обед для всех добровольцев, поэтому я перекушу там. А свободного времени у меня практически нет. Если только не отменить сеанс в последнюю минуту… Я должна сейчас заполнять бумаги и отвечать на звонки, а не визжать на тебя.
— Я буду через двадцать минут.
— Что? — переспросила она.
— Я еду. Очень хочу тебя увидеть.
— Алекс, мой следующий пациент приходит через сорок минут. Одна дорога съест…
— Я хочу поцеловать тебя. Это не займет много времени.
— Алекс, я очень благодарна, что ты так стараешься, но я в порядке; не надо потакать моим…
— Это нужно именно мне. И я все равно должен ехать в местечко неподалеку от тебя. Мне надо побеседовать с одним доктором в Сент-Джон.
Правда, я еще не договорился о встрече.
— Беби, — сказала она, — уверяю тебя: со всеми сомнениями покончено.
— Я хочу увидеть тебя.
Молчание.
— Элли?
— Я тоже хочу тебя увидеть.
По пути к Санта-Монике я выяснил в справочной номер доктора Сингха, узнал, что он на обходе и будет через час. Я сказал его секретарше, что собираюсь заехать к ним, и дал отбой, прежде чем она успела спросить, с какой целью.
Когда я подъехал к зданию, где находился офис Эллисон, она ждала на боковой дорожке, одетая в голубой кашемировый свитер с капюшоном и длинную юбку, цвета вина и что-то потягивала из картонного стаканчика и постукивала каблучком туфли. Ее черные волосы были заколоты сзади, она выглядела молодой и нетерпеливой.
Я свернул на находившуюся перед ней запрещенную для парковки площадку, и она влезла на пассажирское место. От стаканчика пахло кофе и ванилином.
Я наклонился и чмокнул ее в подбородок.
— Я хочу в губы. — Она притянула меня к себе.
Мы надолго припали друг к другу.
— Я застолбила свой участок, — сказала Эллисон, когда поцелуй завершился. — Хочешь глоток?
— Я не пью девчоночий кофе.
— Ха. — У нее был мягкий, нежный голос, и ее попытка зарычать вызвала у меня улыбку. — Это, мой дорогой, первобытный звук, изданный настоящей женщиной.
Я посмотрел на картонный стаканчик.
— Настоящие женщины пьют именно это?
Она бросила взгляд на бежевую жидкость.
— В постфеминистскую эпоху кофе может быть одновременно и девчоночьим, и крепким.
— О'кей. Что дальше? Ты утащишь меня в свою пещеру?
— Хотелось бы. — Она вынула заколку, движением головы распустила волосы и заложила густые черные пряди за ухо.
У нее была молочного цвета кожа, и я прикоснулся к едва заметным голубоватым венам, обозначившимся под подбородком.
— Настоящая женщина, — вздохнула Эллисон. — Кого я дурачу? Я хнычу, а ты спешишь на помощь. Как профессионал, советую тебе не поощрять такого рода поведение, Алекс.
— А каков совет непрофессионала?
Она взяла мою руку. Минуты пролетали слишком торопливо.
— У тебя есть подвижки в деле Мэри Лу? — неожиданно спросила Эллисон.
Я рассказал ей о Пэтти и Франко Гулл.
— Гулла в самом деле подозревают?
— Майло присматривается к нему довольно тщательно.
— Злодей психотерапевт. Очередной пиаровский удар по нашей профессии.
— Ты говорила, что Гулл довольно скользкий тип. Не припоминаешь еще чего-нибудь о нем?
Она подумала.
— Я не удивлена, что он настолько неразборчив. В нем есть этакая развязность… физическая самоуверенность, как у тех, кто уже давно создал себе харизму. Если бы оказалось, что он спит с пациентками, это тоже не стало бы для меня шокирующим известием.
— Почему?
— Это просто ощущение.
— Но ты в действительности никогда не слышала ничего такого?
— Я никогда ничего не слышала о нем, кроме того, что он партнер Мэри Лу. Быть может, это наложило отпечаток на мое суждение о Гулле. Из-за ее репутации. Как дорогого и жадного до публики специалиста. Мне кажется, что Гулл — того же поля ягода.
— А Элбин Ларсен нет?
— В нем больше от профессора.
— Он вроде как защитник прав человека. Но, возможно, правозащитники приняли его в свою компанию для повышения ее респектабельности. Когда мы беседовали с ними, Гулл потел, а Ларсен, казалось, старался сдерживаться. Как будто Гулл для него был несколько… неприятен.
— Непохоже, что Мэри Лу и Гулл старались скрыть свою связь, поэтому Ларсен мог об этом узнать. Гулл оставил машину перед домом Мэри. — Она покачала головой. — Я достаточно разбираюсь в психологии, чтобы понимать: такие случайности происходят крайне редко. Мне кажется, они оба хотели, чтобы жена Гулла узнала о них. Довольно жестоко.
— Возможно, Коппел считала себя этакой настоящей женщиной.
— Настоящая женщина не стала бы воровать чужих мужчин. — Эллисон взглянула на автомобильные часы. — У меня всего пять минут.
— Черт возьми!
— После того как Мэри Лу не стало, что будет с ее практикой?
— Гулл и Ларсен говорят, что примут любого пациента, который захочет продолжать лечиться у них, а остальных направят к другим специалистам.
— Даже если небольшой процент ее пациентов перейдет к ним, это станет солидной прибавкой к доходам.
Я пристально посмотрел на нее:
— Ты усматриваешь в убийстве Коппел выгоду?
— Я согласна с тобой: здесь преобладают гнев и злоба и, возможно, есть сексуальный подтекст. Но и неплохая добыча. И если убийца — Гулл, то все сходится. Что может быть слаще для психопата, чем уничтожение женщины, которую он когда-то трахал, и захват ее бизнеса?
Щеки цвета слоновой кости покрылись пятнами румянца. Для Робин такого рода разговоры были всегда отвратительны.
— Ты, — сказал я, — интересная девушка.
— Интересная, но странная, а? Ты примчался на романтическое свидание, а я анализирую действия извращенца. — Прежде чем я успел ответить, она смачно поцеловала меня в губы, потом откинулась на сиденье. — С другой стороны, анализировать — это то, чему нас учили. Нужно идти. Позвони мне. И чем раньше, тем лучше.
Доктор Леонард Сингх оказался высоким сутуловатым мужчиной с темной кожей и ясными карими глазами. На нем был прекрасный итальянский костюм — темно-синий фон с едва заметной красной клеткой, желтая с отложным воротником рубашка, блестящий красный галстук и черный как вороново крыло тюрбан. Усами, а таКже густой седой бородой он напоминал героев Киплинга.
Он удивился, увидев меня в своей приемной, и удивился еще больше, когда узнал, почему я здесь. Но никакой настороженности. Сингх пригласил меня в тесное зеленое помещение, которое служило ему в больнице кабинетом. На деревянной вешалке висели три белоснежных халата. Стеклянная банка с мятными палочками стояла между стопками историй болезни. Медицинское образование он получил в Йеле, акцент у него был техасский.
— Доктор Гулл? Нет, я не особенно знаю его.
— Вы направили к нему Гэвина Куика.
Сингх улыбнулся и положил ногу на ногу.
— Вот как все получилось. Мальчик попал ко мне со "скорой помощи". Я как раз собирался сдавать дежурство, но мой коллега попросил меня дать консультацию.
"Коллега"? Джером Куик сообщил имя их семейного врача, партнера по гольфу…
— Доктор Силвер?
— Совершенно верно, — кивнул Сингх. — Итак, я посмотрел мальчика, согласился им заняться и сделал что мог — в соответствии с ситуацией.
— Закрытая черепно-мозговая травма, томография явных повреждений не показала.
Сингх вновь кивнул и потянулся к банке с конфетами.
— Не хотите немного сахарозы?
— Нет, спасибо.
— Попробуйте, они вкусные. — Он вынул мятную палочку, отломил кусочек, хрустнул им во рту и медленно прожевал. — В случаях такого рода всегда ожидаешь обнаружить на томограмме что-нибудь ужасное. Не хочется видеть этого, конечно, но надо же знать, в какой степени поражен мозг.
— У Гэвина была неясная ситуация?
— В таких случаях, как у Гэвина, проблема заключается в том, что тебе понятно: его ожидают проблемы, но ты не можешь сообщить семье, чего, собственно, нужно ждать и останутся ли эти проблемы навсегда. Когда я узнал, что его убили, то подумал: "О, какая трагедия!" Я позвонил и оставил послание его родителям, но мне так никто и не перезвонил.
— Они в довольно растрепанных чувствах. Есть какие-то мысли по поводу убийства?
