Хизер Гуденкауф - Бремя молчания
— Мы обязаны исключить подозрение на любые насильственные действия. Я постараюсь доставить ей как можно меньше неприятных ощущений при сборе улик… Отвлеките ее. — Молли натягивает резиновые перчатки.
Сначала она берет большую ватную палочку, просит Калли открыть рот и быстро берет у нее мазок со слизистых оболочек. Я отгоняю страшные мысли — одну хуже другой. Молли уверенно и аккуратно «собирает улики»: причесывает Калли и снимает с расчески несколько волосков, делает анализы и соскобы, в общем, работает с грязью и ужасом сегодняшнего дня. Смотри, говорю я себе. Видишь, что случилось из-за твоей беспечности? Смотри внимательно, вот что бывает, если не уделять дочке достаточного внимания! Целый день малышка провела в лесу. Она бежала, спасая свою жизнь от злобного маньяка… Догнал он ее или она оказалась проворнее? Только бы она оказалась проворнее… Я разглядываю дочкино смущенное личико — в ее глазах недоумение и обида. Калли, Калли, чем мне тебя утешить? Во время унизительного «сбора улик» мне не приходит в голову ни одного ласкового, ободряющего слова. Мы с ней обе молчим.
— На первый взгляд признаков сексуального насилия нет, но материалы необходимо отправить в лабораторию, тогда мы во всем убедимся окончательно.
Я закрываю глаза и глубоко вздыхаю. Может, все еще окончится хорошо. Молли продолжает:
— Эксперты во всем разберутся. Ножки у нее сильно изрезаны. Сейчас отвезем ее на рентген, потом промоем и перевяжем раны. — Она оборачивается к Калли: — Спорим, после того, как ты примешь ванну, тебе сразу станет гораздо легче. Вот сейчас сфотографируемся и вкусно поужинаем. Хочешь?
Калли энергично кивает. Мне очень хочется, чтобы она ответила словами, но она молчит. Терпение, терпение! По крайней мере теперь я знаю, что Калли может говорить, когда это по-настоящему нужно.
Молли сажает Калли на каталку, и мы везем ее в рентгенкабинет. По пути мы проезжаем мимо дверей приемного покоя, и я замечаю, что уже наступила ночь. Как там Бен и Петра? Я задерживаюсь у сестринского поста и спрашиваю, нет ли известий о моем сыне. Дежурная сестра говорит, что Бена уже везут в больницу.
— Его везут в патрульной машине; значит, у него не тяжелое состояние, иначе повезли бы на «скорой». — Сестра улыбается. — Наверное, он неплохо себя чувствует, миссис Кларк.
Я вздыхаю с облегчением:
— Да, спасибо вам большое. Если вам не трудно, найдите меня, пожалуйста, когда его привезут. Сейчас я иду на рентген с Калли.
— Да, конечно. Кстати, когда у вас будет свободная минутка, заполните анкеты. Не волнуйтесь, это не срочно. Сначала убедитесь, что с вашими детьми все в порядке.
— Спасибо, — говорю я. Здесь все так добры, мне даже хочется ненадолго самой полежать в этой больнице — тогда и со мной все будут так же внимательны и предупредительны.
Молли толкает каталку по коридору; навстречу нам идут доктор Хигби с какой-то женщиной. Она уже немолода, на вид ей шестьдесят с небольшим, у нее волосы серо-стального цвета и великолепный цвет лица. Совсем как у мамы до того, как она заболела, но раньше мне и в голову не приходило любоваться ею.
— Миссис Кларк, это доктор Келсинг, — говорит доктор Хигби. — Она работает и в нашей больнице, и в Уиннере.
— Очень приятно, доктор Келсинг.
— Мне тоже приятно с вами познакомиться, миссис Кларк. Насколько я понимаю, у Калли выдался довольно трудный день.
— Да. — Я внезапно робею под взглядом доктора Келсинг. У нее проницательные и умные глаза; мне кажется, от нее ничего не скроешь.
— Семьи, пережившие стрессовые ситуации, вроде вашей, обычно очень неохотно принимают постороннюю помощь. Чаще всего они замыкаются в себе и стараются справиться с бедой самостоятельно…
Мы доходим до двери рентгенкабинета. Молли снова улыбается моей дочке:
— Калли, детка, сейчас мы тебя сфотографируем. Мама пусть постоит здесь, потому что ее мы сегодня снимать не будем. Только тебя. Но тебе будет видно маму вот в это окошко. Ну как, согласна?
Калли кивает.
— Калли, я здесь. Я буду смотреть на тебя в окошко, — говорю я. Молли вкатывает Калли в кабинет. Я смотрю, как мою малышку кладут на стол, по-разному сгибают ей ручки и ножки, стараясь добиться лучшего качества снимка. Калли такая маленькая, такая хрупкая. У меня щиплет глаза; я усиленно моргаю — не хочется плакать при чужих.
Я поворачиваюсь к доктору Келсинг:
— Сама я, наверное, не справлюсь. Вы можете нам помочь? Можете сделать так, чтобы Калли заговорила?
— Миссис Кларк, я ничего не могу обещать, но мы можем объединить усилия и сделать то, что вы считаете лучшим для Калли. Мне уже приходилось сталкиваться со случаями селективного мутизма. Если вы не против, я могу кое-что вам рассказать. Возможно, мой рассказ окажется для вас полезным.
По какой-то странной, непонятной причине я решаю довериться этой женщине, у которой великолепная кожа, как у моей матери.
— Я боюсь, — говорю я, стараясь не разреветься. — Очень боюсь узнать, почему она вдруг перестала говорить. И еще больше я боюсь… — Из глаз брызжут слезы, и я закусываю губу, молясь, чтобы они остановились. Доктор Келсинг ничего не говорит; она ждет, пока я не соберусь с духом, за что она мне еще больше нравится. — Еще больше я боюсь того, что с ней случилось там, в лесу… Из-за чего она снова заговорила.
Помощник шерифа Луис
Мартин держится из последних сил, глядя, как его дочь на носилках грузят в вертолет. После того как вертолет берет курс на Айова-Сити, он поворачивается ко мне и говорит:
— Мне нужно вниз. Должен рассказать Фильде, что с Петрой все будет хорошо.
— Мы поедем на квадроциклах. Так будет быстрее, а потом я сразу отвезу вас к Фильде, — предлагаю я.
Мартин неуклюже влезает на квадроцикл-вездеход и обхватывает руками полицейского, сидящего впереди. Обернувшись через плечо, полицейский велит Мартину держаться крепче и трогает с места. Скоро они скрываются за деревьями. Надеюсь, Петру удастся спасти. Мне вид девочки показался неважным; боюсь, ее ослабшему тельцу трудно будет вынести вертолетную болтанку. Я подхожу к Бену. Он сидит, прислонясь к дереву. Не знаю, спит он или нет, поэтому я сажусь рядом с ним на корточки и, включив фонарик, направляю луч на его лицо. Он не спит. Впервые я понимаю, как жестоко он избит. Он мертвенно бледен; лицо у него распухло, глаза заплыли, превратившись в две узкие щелочки. Рубашка разорвана и вся в крови, Бен то и дело хватается за бок.
— Бен, как ты себя чувствуешь? Сейчас мы поедем на квадроцикле. Как по-твоему, ты удержишься? — спрашиваю я.
— Да, наверное, — отвечает он, и я помогаю ему встать. — Можно с вами? — спрашивает Бен. Я оглядываюсь — мои коллеги кивают в знак согласия. Двое садятся на один квадроцикл, а я помогаю Бену сесть на другой.
— Только держись крепче, ладно? Обхвати меня ногами. Если тебе покажется, что я еду слишком быстро, пришпорь меня посильнее. Я знаю, Бен, тебе очень больно, поэтому сразу дай мне знать, если захочешь отдохнуть.
— Хорошо, — кивает он. — Я хочу домой, увидеть маму и убедиться, что с Калли все в порядке.
— Я отвезу тебя домой как только смогу, договорились? Ну, готов? Держись!
Мы довольно медленно едем по лесу. Уже стемнело; сейчас передвигаться на мотовездеходе вообще небезопасно, но у нас нет выбора. Мартина нужно отвезти сначала к Фильде, а потом к Петре. И Бена нужно вернуть Антонии. Подозреваю, что Мартин сломал мальчику несколько ребер, когда ударил его. Надеюсь, Тони когда-нибудь простит Мартина. Картина, которая нам открылась, была жутковатая: Бен загораживал собой Петру и размахивал суковатой палкой… Не знай я мальчика с рождения, я бы, наверное, подумал то же самое, что и Мартин.
Фара у квадроцикла довольно тусклая и почти не освещает тропу; наверное, безопаснее было бы оставить вездеход здесь и спуститься вниз пешком, зато так значительно быстрее. К тому же дальше склон более пологий и передвигаться станет легче. Бен, наверное, слышит, как громко бьется мое сердце. Он прижимается ко мне сзади. Я не очень хорошо вижу, что там впереди, и не слышу ничего, кроме рева мотора да треска сучьев, которые попадают под колеса. В темноте я сразу ослеп и оглох. Мне страшно — я даже и представить не мог, что способен так сильно испугаться. Если Бен говорит правду, значит, Гриф до сих пор прячется где-то здесь, в лесу, и, может быть, готовится нанести удар. Такие, как он, способны на все. Я убираю руку с рукоятки и проверяю кобуру. В случае необходимости револьвер придется выхватывать быстро…
— Что с моим отцом? — спрашивает Бен, перекрикивая рев мотора.
— Сейчас для нас важнее ты, Петра и Калли! — кричу я в ответ, надеясь, что Гриф не прячется за деревом и не подслушивает нас. — В темноте его уже не найдешь. Зато завтра утром мы вернемся сюда со свежими силами и будем искать его. Не бойся, Бен, я не дам тебя ему в обиду.
