Ярость - Алекс Михаэлидес
Лана смотрела на меня в полумраке, и вдруг ее как громом поразило. Она осознала, что не просто любит меня, но любит давно. Не с той бешеной страстью, которую пробуждал в ней Джейсон. Нет, это чувство тише, зато сильнее и глубже. Великая, настоящая любовь, основанная на взаимном уважении и доброте.
Наконец-то она нашла мужчину, на которого могла положиться. Которому могла доверять. Который никогда ее не бросит, не предаст, не обманет. И даст ей то, в чем она нуждалась больше всего: крепкое дружеское плечо, доброту и любовь. Лане вдруг захотелось разбудить меня и рассказать о своей любви.
«Я уйду от Джейсона! — сказала бы она. — И мы с тобой будем вместе, любимый. И заживем счастливо во веки веков…» Лана потянулась к моему плечу, однако внезапно застыла. Под моей правой рукой лежала записная книжка. Она была открыта, на страницах виднелись сделанные наспех заметки. Это напоминало набросок сценария или сцену из пьесы.
Лана вдруг увидела свое имя. Она решила присмотреться к тексту повнимательнее. В глаза бросилось еще несколько слов: «Джейсон», «Кейт», «оружие». Видно, это и есть вчерашний безумный план. «Дурачок, — подумала Лана. — Начал записывать и уснул. Когда проснется, я потребую уничтожить записи». Она решила, что, отдохнув как следует, я протрезвею и выкину глупости из головы.
Мгновение Лана колебалась, но любопытство взяло верх. Осторожно, чтобы не разбудить меня, она вытащила записную книжку из-под моей руки и, подойдя к узкому лучу света, пробивавшемуся у края шторы, стала читать. Лана скользила глазами по тексту и недоуменно хмурилась. Она не понимала смысл того, что читала. Это было нечто абсурдное. Тогда Лана вернулась на несколько страниц назад. И еще. В итоге она добралась до первого листа и стала читать с самого начала.
Теперь до Ланы начало доходить, что это такое. У нее затряслись руки, зубы выбивали дробь. Она едва сдерживалась, чтобы не завизжать. «Беги! Спасайся! — кричал внутренний голос. — Прочь отсюда! Прочь! Прочь!»
Сначала Лана хотела сунуть записную книжку к себе в сумочку, затем придумала кое-что получше. Она аккуратно подсунула книжку под мою руку и, пока я продирал глаза, тихо выбралась из квартиры.
2
Лана нетвердой походкой вышла из моего дома. Стояло раннее утро. Солнечный свет казался чересчур ярким, слепящим. Она прикрыла глаза ладонью и опустила голову. Сердце молотом билось в груди, дыхание стало частым и натужным, ноги плохо слушались, но Лана заставила себя идти дальше.
Она брела не разбирая дороги. Главное — убраться подальше от жутких слов, которые она прочла, и от человека, их написавшего. Шагая вперед, Лана пыталась понять смысл текста. Он был чудовищным и не укладывался в голове. Она словно заглянула в расколотое сознание душевнобольного человека, и перед ней разверзся ад.
Сначала у Ланы возникло сводящее с ума чувство, будто она читает собственный дневник — столько в записях было ее личного: мысли, слова, наблюдения об окружающем мире и даже сны. Все аккуратно записано, причем от первого лица, словно дневник вела она сама. Это походило на урок актерского мастерства: Лану анализировали, как будто она персонаж, а не реальный человек.
А дальше еще хуже. Строки, которые читать было особенно больно: длинный, на несколько страниц, список встреч Джейсона и Кейт. В каждом пункте методично проставлена дата, указано место и дано краткое описание того, что происходило.
Затем следовал список, озаглавленный «Лана»: в нем перечислялись возможные подсказки, которые следовало разместить у нее в доме, дабы навести на мысль о неверности Джейсона.
Далее шел список под названием «Джейсон», содержащий несколько вариантов избавления от него. Здесь каждая строка была вычеркнута. Видимо, ни один из вариантов не привел к желаемому результату.
А на последних страницах книжки обнаружился исчерканный вдоль и поперек странный план убийства Джейсона на острове. И что самое ужасное — оформленный в виде пьесы, с диалогами и режиссерскими указаниями.
При воспоминании об этом Лана содрогнулась. Ей казалось, что она тоже сходит с ума. В прошлый раз ощущение фантасмагории возникло, когда нашлась серьга. Как явствовало из записной книжки, серьга была подложена нарочно, чтобы ее нашла Лана. Как такое возможно? Лана пыталась соединить прочитанные строки с образом человека, их написавшего. Человека, которого она, казалось бы, знает и любит…
Вот что было особенно больно — ведь Лана любила! Боль от предательства ощущалась настолько остро, настолько глубоко — как физическая кровоточащая рана. Это какой-то бред! Неужели лучший друг действительно ей лгал? Ловко ею манипулировал, пытался отрезать от других людей, хотел разрушить ее брак? А теперь замыслил настоящее убийство?
Лана решила обратиться в полицию. Немедленно. Иного выбора не оставалось. Ободренная этой мыслью, Лана ускорила шаг. Она пойдет в полицию и все им расскажет…
И что именно она расскажет? Про накорябанные в записной книжке откровения психически больного человека? А не примут ли ее саму за чокнутую? Что Лана может предъявить? Невнятные истории про манипуляции, супружескую измену и план убийства? Представив сцену в полицейском участке, она пошла медленнее. История тут же просочится в прессу, фотография Ланы будет на первой странице каждого бульварного издания в мире. Материала хватит на целую серию статей, на год вперед… Нет, она не может такого допустить — ради Лео и ради себя самой.
Что тогда? Что еще можно предпринять? Лана остановилась в нерешительности, замерла посреди тротуара, не зная, что делать и куда идти. В столь ранний час людей на улице было мало. Редкие пешеходы проходили мимо, и почти никто не обращал на нее внимания. Лишь один мужчина, торопившийся по своим делам, проворчал с тяжким вдохом: «Давай-ка, милая, с дороги, а то ни пройти, ни проехать!»
Это вывело Лану из задумчивости. Она начала медленно переставлять ноги и двинулась дальше. Брела куда глаза глядят, без цели. И в итоге очутилась возле Юстонского вокзала. Зашла внутрь и обессиленно опустилась на скамью.
Лану придавила усталость. За последние несколько дней жизнь дважды ударила ее под дых. Первый раз, когда выяснилось, что у Джейсона роман с Кейт — это открытие вызвало у Ланы эмоциональный срыв, слезы и истерику. Видимо, тогда она выплакала все, потому что, пережив второе предательство, не смогла выдавить ни слезинки. Больше не осталось ни слез, ни чувств. Лана чувствовала лишь изнеможение и растерянность. Не было сил даже думать.
Почти час она, опустив голову, просидела на скамейке. На вокзале постепенно просыпалась жизнь. На Лану никто не обращал внимания — в глазах многочисленных пассажиров, равнодушно идущих мимо, она стала невидимкой, очередной заблудшей душой.
Наконец ее заметили. Старичок, которому, как и Лане, было некуда идти. Пошатываясь, он подошел к ней. От старика разило спиртным.
— Выше нос, детка, — прохрипел он. — Все не так уж плохо. — А потом, приглядевшись повнимательнее, добавил: — Э, какое знакомое лицо… Где бы я мог тебя видеть?
Лана молча смотрела вниз и лишь отрицательно помотала головой. В итоге старик отстал от нее и поплелся прочь. Лана усилием воли поднялась на ноги и вышла из здания вокзала. Как раз в это время открылся паб напротив. Пару мгновений она колебалась, раздумывая, не зайти ли туда. Нет, напиваться нельзя, ей требовался кристально ясный разум.
Проходя мимо паба, она подумала о Барбаре Уэст. В памяти всплыли события, которые Лана так старалась забыть. Все, что Барбара рассказывала об Эллиоте. О том, что он опасен, что у него расстройство психики. А Лана не верила — уверяла, что Эллиот порядочный, добрый и любящий человек…
Но она ошибалась. Барбара говорила правду. С каждым шагом в голове у Ланы прояснялось. Мысли потекли стройным ясным потоком. Лана увидела свою цель и поняла, что надо делать. Она содрогалась от одной мысли об этом, однако иного выхода не было — только так можно докопаться до правды.
Лана целый час шла пешком от Юстонского вокзала до Маленькой Венеции[37]. Взойдя по ступенькам на крыльцо викторианского особняка, нажала на кнопку звонка и не отпускала ее до тех пор, пока в прихожей не послышались шаги. Дверь резко распахнулась.
— Какого черта!..
Кейт выглядела ужасно. Она только
