Дик Френсис - Предварительный заезд
От потрясения его лицо стало белым как полотно, лишь на носу и щеках проступал красноватый узор лопнувших сосудов. У Херрика перехватило дыхание: он раскрыл рот, но не смог издать ни звука. Глаза были полны недоверия и ужаса. Мне все-таки удалось разрушить броню его самоуверенности.
– Возможно, вам удастся избежать суда, – сказал я. – Но если хоть кто-нибудь из участников Олимпийских игр умрет при обстоятельствах, схожих со смертью Ганса Крамера, то весь мир будет знать, где искать виновных.
Херрик действительно был потрясен. Он чуть не лишился сознания. Тишина в комнате стала почти осязаемой. Мы трое затаив дыхание смотрели на журналиста. В этот кульминационный момент кто-то громко постучал в дверь.
Йену не повезло. Он был ближе всех к двери и открыл ее.
Друзья Херрика ворвались в комнату с уже знакомой мне яростной стремительностью, готовые смести все, что окажется у них на пути. Скрывавшие лица подшлемники усиливали впечатление от их молниеносного вторжения.
Передний взмахнул дубинкой, и звучно ударил ею Йена по голове. Тот, не издав ни звука, упал около двери ванной.
Второй громила захлопнул за собой дверь и шагнул вперед. В руках, одетых в резиновые перчатки, он держал небольшой стеклянный пузырек с винтовой пробкой, полный прозрачной золотистой жидкости, слегка .напоминавшей по цвету шампанское.
Все произошло чрезвычайно быстро. У пришедшего в себя Херрика широко раскрылись глаза. Он воскликнул:
– Алеша! Нет, нет! – Уввдев, как дубинка вздымается над головой Стивена, он повторил, указывая на меня:
– Нет, нет! Вот этот!
Я бросился к кровати, схватил магнитофон, швырнул его в лицо человеку, напавшему на Стивена, и он с нескрываемой жаждой убийства обернулся ко мне. Человек со склянкой в это время отвинчивал крышку.
– Этот! – продолжал кричать Малкольм, указывая на меня. – Этот!
Человек свирепо взглянул на журналиста и ударил его по руке. Малкольм истошно завопил:
– Нет! Нет! Нет!
Я схватил стоявший на кровати стул и бросился на человека со склянкой, но на моем пути стоял громила с дубинкой.
В это время второй человек плеснул содержимым пузырька в лицо Малкольму. Тот опять завопил. Его голос напоминал хриплый крик морской чайки.
Я вновь замахнулся стулом и попал по запястью человеку, державшему склянку. Раздался треск, словно переломилась деревяшка; убийца дернулся от боли и выронил пузырек. Держа стул перед собой, я с бешеной яростью налетел на обоих. В это время Стивен схватил со стола водочную бутылку и ударил ею одного из нападавших в лицо.
Я никогда в жизни не чувствовал такого гнева. Я ненавидел этих людей.
Меня трясло от ненависти. Я размахивал стулом не для того, чтобы спасти свою жизнь, а чтобы разделаться с ними. Откуда-то из глубин подсознания вырвалась жажда мщения, требующая крови врага. Я ненавидел не только этих двоих и хотел отомстить им не за то, что они делали в этом городе и в этом гостиничном номере. Я сражался за всех беспомощных заложников, за все несчастные жертвы, которые были похищены ради выкупа, за всех, погибших от взрывов.
Возможно, это выглядело не слишком респектабельно, но оказалось эффективным. Стивен отбил о стену донышко бутылки и ткнул в одного из убийц острым разбитым краем, а я просто лупил их стулом и ногами. Ярость придала мне сил. Мы загоняли их в узкий проход к ванной посреди которого все так же неподвижно лежал Йен Янг. Вдруг, словно приняв одновременное решение, наши враги резко повернулись, кто-то из них распахнул дверь в коридор, и они сбежали. Я, задыхаясь, остановился на пороге.
– В погоню! – воскликнул Стивен.
– Нет... Вернитесь... – Я пытался успокоить дыхание. – Закройте дверь... Надо позаботиться о Малкольме.
– О Малкольме?..
– Он умирает, – перебил я. – Девяносто секунд... О Боже!
Малкольм, что-то скуля, корчился около кровати.
– Откройте матрешку! – приказал я. – Мишину матрешку! Быстрее, быстрее... Достаньте жестянку с налоксоном!
Я рывком выдвинул ящик, выхватил оттуда мою "дыхательную" аптечку и вынул пластмассовую коробочку. Пальцы не слушались. Будет чертовски справедливо, подумал я, если я не смогу его спасти. Ведь мои пальцы болят потому, что он пытался убить меня.
Не могу сорвать со шприца чехол из прочного пластика. Быстрее! Ради Бога быстрее. Попытаться зубами...
– Это? – спросил Стивен, показывая коробочку из-под леденцов.
Я открыл ее и положил на стол.
– Да. Спустите с него брюки. Девяносто секунд... Боже, Боже...
Мои руки дрожали. Малкольм начал задыхаться.
– Он синеет! – в испуге воскликнул Стивен. Наконец игла надета на шприц. – Он потерял сознание, – сказал Стивен, – продолжает задыхаться.
Я свернул головку одной из ампул с налоксоном. Трясущимися руками поставил ее на полку. Только бы не перевернуть... Мне нужны сейчас две руки, две здоровых руки... которые не трясутся.
Я взял шприц в правую руку, а ампулу в левую. Я почти ничего не умел делать левой рукой, поэтому должен был сделать укол правой... Погрузил кончик иглы в жидкость... Потянув плунжер, вобрал ее в шприц. Пальцы не слушаются... Ну и что из того? Девяносто секунд... И все будет кончено.
Я повернулся к Малкольму. Стивен спустил с него штаны, обнажив часть ягодицы. Я вонзил в мякоть иглу и нажал плунжер, подумав: "А остальное в руце Божьей".
Мы подняли Херрика на кровать, что само по себе было нелегко, сняли с него пиджак и галстук и расстегнули рубашку. Выглядел он ужасно, дышал с трудом, но хуже ему не становилось. Он пришел в сознание, и к нему сразу же вернулся ужас.
– Ублюдки... – прошептал он. Лежавший около двери ванной Йен застонал и попытался подняться. Стивен помог ему встать и усадил на диван.
Склянка валялась на ковре у их ног, и Стивен автоматически нагнулся, чтобы поднять ее.
– Не трогайте! – испуганно воскликнул я. – Стивен, не касайтесь ее. Это смерть!
– Но она пуста.
– Сомневаюсь, – возразил я. – К тому же, думаю, будет вполне достаточно нескольких капель. – Я поднял стул и поставил его над пузырьком.
– Пока что сделаем так... И смотрите, чтобы Йен не дотронулся.
Я повернулся к Малкольму. Он дышал чуть ровнее, но все равно с большим трудом.
– Как вызвать врача? – спросил я.
Стивен испуганно взглянул на меня. Я расценил его взгляд как нежелание связываться с советскими официальными лицами, но он наклонился к телефону и несколько раз повернул диск.
– Скажите им, чтобы врач взял налоксон.
Он дважды повторил название и произнес его по буквам, но, когда закончил разговор, вид у него был обескураженный.
– Она сказала, что доктор будет, а вот насчет налоксона... Она сказала, что доктор сам знает, что принести. Безнадежно. Сплошные запреты. Чем больше настаиваешь, тем больше им хочется показать зубы...
– Рэндолл... – слабым голосом прохрипел Малкольм.
– Да? – Я нагнулся над ним, чтобы лучше слышать.
– Достань... этих ублюдков...
Я глубоко вздохнул.
– Почему они облили вас, а не меня?
Мне показалось, что он услышал и понял меня, но не ответил. На его лицо внезапно выступили крупные капли пота, и он вновь начал задыхаться.
Я набрал в шприц налоксон из второй ампулы и сделал инъекцию в бедро.
Сразу же последовала не слишком сильная, но все-таки заметная реакция. Он вновь начал дышать, правда, пугающе слабо.
– Ублюдки ... сказали... я... обманул их.
– Что это значит?
– Я продал им... информацию. Они сказали... что она... полезная...
Деньги.
– Много они вам заплатили? – спросил я.
– Пятьдесят... тысяч...
– Фунтов?
– Боже... ну конечно... Сегодня вечером... они сказали... я обманул... Я сказал... чтобы они пришли... разделаться с тобой... слишком умный... к половине седьмого... Не знал... что Йен... будет здесь...
Я сообразил, что, обнаружив меня в компании Йена и Стивена, он попытался поскорее уйти и предупредить своих друзей. Хотя никто не мог сказать, что из этого последовало бы. Возможно, его все равно убили бы. Друзья Малкольма Херрика были непредсказуемы, как молния.
Я прошел в ванную, набрал полстакана воды и попытался влить Малкольму в рот. Он лишь слегка смочил губы. Похоже, это было все, чего он хотел.
Посмотрев на часы, я увидел, что с момента второй инъекции прошло две минуты, а с момента первой – четыре. Эти незаметные промежутки времени казались мне годами.
Йен быстро пришел в себя и начал задавать вопросы. Я же подумал о другом. Окружающие не могли не слышать шума. Почему они не попытались выяснить, что случилось? Никто не слышал крика Малкольма... или не обратил на него внимания. Я-то подумал, что этот вопль был слышен в Кремле. Когда микрофоны выключены, стены становятся непроницаемыми.
Малкольм снова потерял сознание и начал задыхаться. Я угрюмо ввел ему содержимое последней ампулы. Налоксона больше не было. В случае чего ни у кого из нас не оставалось шансов на спасение.
Глава 16
И опять Херрик слегка ожил. Опять к нему вернулось сознание, и он начал дышать. Но кожа его оставалась мертвеннобледной, а зрачки были не больше булавочной головки.
