Мартин Сутер - Миланский черт
— Так что решите сами, какой вид массажа мне сейчас больше подходит, — попросил он.
Соня решила, что нейропсихологу больше всего подходит шиацу головы. Она принялась пальцами обеих рук массировать кожу на голове от лба до шеи. Доктор Штаэль только что принял душ, и его густые седые волосы казались на ощупь мокрой шкурой белого медведя.
Штаэль закрыл глаза.
— Послезавтра я уезжаю, — произнес он через некоторое время.
— Завидую. Я бы тоже не прочь уехать, — ответила Соня.
Он открыл глаза, и их взгляды встретились в перевернутом виде.
— Вот как? А мне казалось, вы уже вошли во вкус…
— Мне тоже так казалось.
Она взяла в каждую руку по пучку волос и легонько потянула их в стороны.
— Перевернутый крест?
Соня взялась за следующие два пучка волос. Не прерывая своих манипуляций, она рассказала ему о втором перевернутом кресте.
— Значит, кто-то продолжил эту историю с того места, на котором закончил сборщик молока?
— Кто-то или что-то. — Соня начала массировать большими и указательными пальцами мочки ушей. — Что-то сверхъестественное.
Доктор Штаэль не стал комментировать ее последнее замечание.
— А пианист?
— Что — пианист?
— Я же не слепой.
— Похоже, не судьба.
— Жаль. Вы были прекрасной парой.
Соня на несколько секунд надавила во внутренние уголки глаз. Потом принялась массировать подушечки его кустистых бровей.
— Можно задать вам один вопрос, который не совсем относится к области ваших исследований?
— Пожалуйста. Если речь идет не о любви.
Круговыми движениями пальцев она продвигалась от висков вниз, к мышцам височно-нижнечелюстных суставов.
— Вы допускаете существование черта в одной из этого множества действительностей?
Доктор Штаэль не торопился с ответом.
— Да, — ответил он наконец. — Причем в каждой из них.
у нас дождь
а вообще?
никакого вообще льет и льет
а у нас прошел снег
ну хоть что-то
Дырявая завеса облаков бросала на Валь-Гриш тревожные тени. В узких переулках витали кухонные запахи, из какого-то окна лилась печальная тирольская песня.
Дверь дома Сераины была открыта, из коридора доносились приглушенные голоса. Когда глаза Сони привыкли к полутьме, она увидела двух женщин, разговаривавших с худым, сгорбленным мужчиной. Это был Казутт. Он подошел к двери, и Соня увидела, что он выбрит и причесан, в чистой рубашке и в галстуке. От него пахло одеколоном, который, однако, не совсем успешно заглушал запах пота. Глаза у него были красные.
— Вы ко мне?
— Нет, я договорилась о встрече с Сераиной.
Казутт молча переглянулся с женщинами.
— Ее увезли сегодня ночью… — произнес он тихо, словно открывал ей некий секрет.
— А что случилось?
Одна из женщин поспешила выдать ей информацию из первых рук:
— Проснулась я посреди ночи от какого-то шума на улице. Слышу — поет кто-то. Или плачет. Подхожу к окну, вижу: какая-то белая фигура. Точно привидение. Я давай будить мужа. Он глянул в окно — и правда кто-то стоит. Ну, он окно-то открыл, да и крикнул, эй, мол! А тот не отвечает. А потом поднял голову — батюшки, так это ж Сераина! В ночной рубахе. Мы спустились вниз, ввели ее в дом. Она не говорит ни слова. И вся дрожит. А вид у нее — жуткий! Простоволосая, без вставной челюсти… И дрожит. Мы закутали ее в одеяло и привели сюда. А она как увидела, что мы хотим отвести ее в ее дом, как начала кричать и отбиваться руками и ногами! Ну, мы забрали ее к себе и разбудили доктора. Тот вызвал «Скорую помощь». Когда они ее увозили, она все дрожала. И так и не сказала ни слова!
— В шоке была, — вставила другая женщина.
Драматические световые эффекты в облаках превратили деревню в декорацию к какому-то спектаклю под открытым небом. Соня заторопилась. Ей захотелось как можно скорее уйти прочь, подальше от этого дома и от этой истории.
На полпути к отелю она услышала в одной из узких боковых улочек стук копыт. Гулкое эхо отскакивало от стен домов, и казалось, будто по Валь-Гришу несется целый кавалерийский отряд. Соня остановилась на перекрестке и осторожно выглянула из-за угла.
Это было темно-синее ландо отеля «Гамандер». Для такой узкой улицы оно ехало, пожалуй, чересчур быстро. Сидевший на козлах Курдин, который обычно с ней здоровался, в этот раз напряженно смотрел вперед.
В карете Соня узнала смеющуюся Барбару Петерс. И его, «il senatore», — тоже звонко хохочущего.
В холле ее ждал Мануэль. Он, который всегда говорил, что их профессия уже сама по себе — один сплошной фитнес, напросился сопровождать ее во время послеполуденного горного марша.
На нем были новые туристские брюки до колен, из почти новых туристских ботинок торчали гладко выбритые голени.
— Хорошо хоть не гольфы, — сказала Соня.
— Я могу их откатать наверх, если будет холодно, — ответил Мануэль и продемонстрировал эту полезную опцию своих длинных носков.
— А что у тебя в рюкзаке?
— Накидка от дождя, пуловер, вода, сухой паек, перевязочный материал — ну, в общем, то, что может понадобиться в дороге. Запасные носки.
— Запасные носки?..
— Я терпеть не могу промоченных ног.
— У тебя же вроде непромокаемые ботинки.
— А если нам придется переходить через ручьи?
— Будем строить канатные мосты. Я надеюсь, ты захватил пару канатов?
Он на секунду опешил, но потом расплылся в улыбке, обнажив щербинку между передними зубами.
У выезда с территории отеля семейство Хойзерманнов готовилось отправиться на велосипедную прогулку. Все были на маунтинбайках, взятых напрокат в спортивном магазине. Вокруг них в радостном возбуждении вился Банго.
Заметив Соню, спаниель примчался к ней и поприветствовал ее. Мануэля он проигнорировал. Когда тот нагнулся, чтобы потрепать его по загривку, он оскалил зубы и зарычал.
— Собаки — не мой профиль, — ухмыльнулся Мануэль. — С кошками я быстрее нахожу общий язык.
Джан Шпрехер все-таки скосил луг рядом с домом. Если сухая погода продержится еще пару дней, трава подсохнет, и он вызовет трактор-прессовщик, а если нет, придется позаимствовать у кого-нибудь сеносушилку.
Он загнал трактор в сарай и, присев передохнуть на скамейку перед хлевом, посмотрел вниз, на деревню. Перед «Гамандером» собралась небольшая группа людей. Шпрехер поднялся со скамейки и снял с гвоздя бинокль.
Через несколько минут он уже стоял перед старым телефоном, висевшим на стене в кухне. Надев круглые очки в металлической оправе, придававшие ему странный, чудаковато-интеллектуальный вид, он изучал телефонный номер, записанный на картонной подставке для пивных кружек.
Несмотря на лишний вес и тридцать сигарет в день, Мануэль был в прекрасной форме. Первые полчаса он шел за Соней, потом обогнал ее, заявив, что в своем собственном темпе устает медленней. С этого момента он лидировал. Время от времени он оглядывался, а иногда останавливался и ждал, когда она его догонит.
Соня на несколько минут потеряла его из виду. Когда она добралась до своей скамейки, он уже сидел на ней, выложив на бумажную салфетку сальсиц, и наливал из фляжки в пластмассовые стаканчики какую-то желтую жидкость.
— Мое правило: через каждый час — десять минут перерыв! — крикнул он ей навстречу.
Соня подошла к скамейке.
— Спасибо, я не хочу есть.
— Ну, тогда попей. Это не пиво, а яблочный сок.
Он протянул ей стаканчик. Она взяла его и выпила стоя.
— Ты не хочешь присесть?
— Я не могу закусывать на этой скамейке.
И она рассказала ему о своих впечатлениях, связанных с этим местом.
— Понимаешь теперь? Для меня это все равно что устроить пикник в церкви. Это был некий мистический опыт.
— Ты веришь в Бога?
Соня на секунду задумалась.
— Во всяком случае, хотела бы верить.
— Ты на верном пути. Тебя уже посещают видения. Как святую.
Мануэль принялся складывать вещи в рюкзак.
— Это было не видение. Я не увидела ничего такого, чего не существует. Я просто увидела то, чего не видят другие.
Дальше дорожка была достаточно широка, чтобы они могли шагать рядом.
— Во всяком случае, в зло я верю.
— Зло, как и добро, — понятие относительное. Все зависит от того, что в настоящий момент принято считать добром или злом. Жертвоприношения людей когда-то были добром. Каннибализм когда-то был добром. Колесование когда-то было добром. Бомбить людей с воздуха — добро. Взрывать их — добро.
Соня какое-то время шла молча.
— По-моему, есть и абсолютное зло, — сказала она наконец. — Зло, исключающее какие бы то ни было интерпретации. Зло — как сила.
Не дождавшись его реакции, она прибавила:
— Следовательно, есть и добро как сила.
