Максим Михайлов - Дикие нравы
— Слыхал! Может, даже больше тебя слыхал! Как-никак источники информации у меня понадежнее, — тоже начал заводиться Андрей. — Вот только существование нескольких тысяч ублюдков еще не повод, чтобы обрекать на голод и болезни целую нацию, в состав которой они по недоразумению входят. Среди русских тоже всякое говно попадается, и среди китайцев, и среди арабов… У любой нации есть определенный процент своих собственных негодяев!
— Согласен, вот только среди черножопых он почему-то исключительно высок, — мрачно улыбнулся Максим. — Навидался я, наших новонезависимых республик, когда сначала плохих русских пинками под зад гнали в Россию, а потом их же виноватыми делали, за то, что без их рук и мозгов встали заводы, фабрики, исчезли элементарные бытовые удобства. И здесь та же хрень, пока правили французы да бельгийцы с португальцами страны центральной Африки стояли на уровне многих благополучных и безопасных государств Европы. А что сейчас? Постоянная война всех против всех, грязь, нищета, болезни, голод? Как же так? Ведь твоя же ООНия громче всех верещала: свободу угнетенным народам, дайте им жить так, как они хотят! Дали! И что? Они почему-то, вместо того чтобы семимильными шагами рвануть по пути прогресса, вначале вцепились в глотки бывшим угнетателям, тем самым, которые им тут налаживали нормальную жизнь, а потом, когда угнетатели кончились, начали рвать в клочья друг друга. Ты думаешь, почему здесь пасутся те самые горнорудные компании, против которых боролись твои нкуды? Почему их сюда пустили? Кто дал им лицензии и концессии на добычу? Те самые мелкие африканские царьки, что по недоразумению зовутся у вас президентами! Они! Они это сделали, а не какие-то неведомые злые дядьки! Сделали, чтобы получить деньги! Ископаемые, ценные породы леса, экзотические животные, это конечно тоже богатство. Но это не живые деньги, с этим богатством еще предстоит целая куча возни, прежде чем оно превратится в твердую валюту. А деньги нужны сейчас, нужны для покупки оружия, солдат и военной техники, чтобы удержать обманом полученную власть, чтобы держать в повиновении собственный народ и отбиться от притязаний соседей. Поэтому плевать на то, что от использования собственных недр страна, точнее ее президент, получает лишь крохи, главное, что эти крохи можно немедленно превратить в оружие и плату солдатам. А потом конечно можно лицемерно лить слезы на ООНовских ассамблеях и рассказывать о злобных империалистических акулах, отбирающих у несчастных чернокожих последнее…
— Да! Да! — перебил его горячую тираду Андрей. — Может быть, все действительно так и обстоит, даже, наверное, все именно так, но это ведь не повод, чтобы отказывать в помощи голодным измученным людям! Ты знаешь, сколько здесь ежедневно умирает детей? Знаешь, как болезни выкашивают целые деревни? Разве эти люди виноваты в том, что их президент вор? Разве должны они страдать только оттого, что родились здесь, а не в благополучной Америке? И если есть возможность оказать им хоть какую-то помощь, разве не бесчестно с нашей стороны не сделать этого?
Максим несколько раз вдохнул и выдохнул, пытаясь успокоится. Разговор продолжать не хотелось, он уже видел, что ни к чему кроме совершенно ненужной сейчас ссоры это не приведет, но и отмолчаться, тоже не получалось. Взгляд Андрея настойчиво преследовал его, искал глаза, требовал ответа.
— Понимаешь, — наконец произнес Макс, глубоко вздохнув. — Я недавно здесь в Африке, очень мало знаю о ее жителях, об их привычках и обычаях. Но во время распада СССР, я уже служил в армии, мне пришлось побывать в нескольких бывших союзных республиках в одночасье лишившихся сильной руки, отказавшегося от них старшего брата и стремительно скатившись к тому, что и соответствовало исторически их уровню развития. К самому настоящему феодализму с полнейшей безнаказанностью новоявленной аристократии и абсолютному бесправию и нищете смердов.
Он облизал внезапно пересохшие губы, верный признак того, что чрезмерно разволновался, даже сам не ожидал, что воспоминания о давно прошедших и почти полностью стершихся из памяти событиях заденут так сильно. Андрей молча ждал продолжения, внимательно глядя ему в лицо.
— Я все это уже видел, это все уже со мной было и я знаю, какие действия к какому результату приведут, — попытался сформулировать Макс, сам удивляясь насколько сбивчиво и фальшиво звучат вылетающие изо рта слова. — Видишь ли, ситуации уж больно похожие. Все точно так же: голод и нищета, полнейшая разруха и неопределенность. Куча ведущих между собой борьбу кланов. Самый сильный из них захвативший верховную власть и формально зовущийся законно избранным правительством, распоряжающийся остатками былого благополучия. Все как здесь, только в несколько меньших масштабах, все-таки давали о себе знать годы жизни в нормальном государстве, не все и не сразу смогли сбросить с себя ограничения, наложенные воспитанием, привитые моралью и нравственностью…
— И что? — с глухой враждебностью в голосе спросил Андрей, опасно прищурив глаза. — Что ты хочешь сказать этой своей аналогией?
— Да то, — с горечью произнес Максим, уже понимая, что ничего объяснить не удастся, что сидящий напротив человек отметет любые аргументы, гордясь своей позицией убежденного интернационалиста, и все же делая последнюю, отчаянную попытку до него достучаться, хотя бы чисто на эмоциональном уровне. — То, что тогда все уже было. Были гуманитарные конвои, которые разворовывали чиновники, или откровенно грабили партизаны из многочисленных народных фронтов, никакого отношения к народу не имевших. Были командиры, которые приказывали открыть собственные склады и кормить голодных осаждающих ворота российских, да что там, все еще советских воинских частей… Все было… Вот только заканчивалось всегда одинаково. По стандартной логике развития событий. Если ты сегодня накормил одного, то завтра к тебе придут десять, послезавтра сто, а на третий день тысяча. И будут уже не просить, а требовать. А потом попробуют отобрать силой. Пойми, это за нами стоят двадцать веков цивилизации и относительно сытая и благополучная жизнь. У этих другие принципы, другая культура, другое наследие и жизненный опыт. Их нельзя мерить нашими мерками. Для них любая доброта — проявление слабости. Они не понимают ее и считают невозможной. У них срабатывает совершенно иной стереотип мышления. Если я с тобой поделюсь, к примеру, сигаретой, ты подумаешь, что я добрый и хороший человек, будешь мне благодарен и при случае постараешься тоже отплатить мне добром. Но если я дам сигарету местному негру, он решит, что я сделал это из страха перед ним, решив дать ему одну штуку, чтобы он не отнял у меня все. После этого он увериться в том, что я его боюсь, а значит, он сильнее и при первом же удобном случае постарается на меня напасть, чтобы завладеть всей пачкой. Улавливаешь разницу? В этом суть!
На какое-то неуловимое мгновение Максиму показалось, что в глазах ООНовца все же мелькнуло что-то похожее на понимание, но видимо это был лишь самообман.
— Да ты просто ублюдок! — не сказал, а словно бы выплюнул ему в лицо Андрей. — Знаешь кто ты со своей идеологией? Фашист недоделанный! Моральный урод! Расист!
— Кто? — криво улыбнулся наемник. — Ты чего в армии на политзанятиях замполита переслушал? Слов-то где таких громких набрался, умник? Самому уши не режет?
— Слова не нравятся громкие? Так я могу по-простому объяснить, по-офицерски!
— Не стоит, — сплюнул на пол Максим. — Еще подеремся… Ничего глупее драки двух арестантов, в нашем положении не придумаешь.
Андрей еще несколько секунд испытующе глядел на него, потом резко развернулся на своих нарах, уткнувшись лицом в тростниковую стену хижины.
«Поздравляю, господин шпион, задание успешно провалено. Аплодисменты!», — горько сыронизировал сам над собой Максим и в наступившей тишине несколько раз хлопнул ладонью о ладонь.
Больше они не сказали друг другу ни слова, до самого утра.
Май-майи
Утро начиналось паршивее не придумаешь, разбудил Максима стук врезавшейся в стену двери. Врезалась она само собой не просто так по собственному желанию, а от доброго пинка тяжелого армейского ботинка.
— Подъем, заключенные! — глумливо прогнусавил вошедший охранник. — Завтрак прибыл, садитесь жрать, пожалуйста.
Макс скосил глаза на два котелка наполненных маисовой кашей, которые вошедший поставил за неимением стола прямо на земляной пол. Ничего аппетитного в виде размазанной по стенкам клейкой массы он не нашел и со стоном отвернулся обратно к стене. Было бы из-за чего просыпаться! Прошедшая ночь была просто ужасна: жаркая духота наваливалась невыносимой тяжестью, не давая заснуть, кровожадно пели москиты, с потолка валились огромные красные клопы, так и норовившие забраться под одежду, не то змеи, не то крысы, а может огромные насекомые, с шорохами возились в стенах хижины, жесткие жердины нар промяли все ребра. Короче Максим проворочался почти до утра и лишь незадолго до прихода пищеноса забылся горячечным бредом, заменившим ему сон.
