Эндрю Пайпер - Демонолог
– Извини.
Элейн отходит от меня. Смотрит в сторону. Сморкается.
– Нам обоим есть чего бояться, – говорит она.
О’Брайен направляется к двери, но я удерживаю ее за локоть. Ее кость похожа на гладкий шаровой шарнир у меня в пальцах.
– Зачем ты приехала? – спрашиваю я.
Она смотрит мне в глаза:
– Чтобы помочь тебе.
– Помочь мне вернуться в Нью-Йорк?
Мой лучший друг кладет обе ладони мне на щеки. Притягивает мое лицо к себе, так что все, что я теперь вижу, – это только она.
– Давай договоримся, – просит Элейн. – Никаких больше вопросов, никаких сомнений, никаких терапевтических увещеваний. Я здесь, в деле. Понятно?
– В деле? В каком деле?
– В твоем деле. Цель – найти Тэсс. И когда мы ее найдем, мы отвезем ее домой.
Тэсс.
Дом.
Услышать эти два слова вместе, в одном предложении, сказанные человеком, который, кажется, полагает, что их можно соединить – а это равносильно попытке их соединить, – этого достаточно, чтобы вытащить пробку из ванны, полной негативных эмоций, набравшихся в ней за последние несколько дней. Я начинаю плакать. Плачу и не могу припомнить, когда так плакал в последний раз. Сломался – морда вся красная, сам растерянный, стою посреди номера 12 в «Шотландском трактире» в Уичите и плачу.
То еще зрелище. Только О’Брайен не дает мне слишком долго предаваться скорби.
– Дай мне ключи, – говорит она. – Я сама поведу машину.
Элейн не спускает глаз с дороги впереди, а я рассказываю ей все. Ну, почти все – за исключением дневника Тэсс, который по каким-то причинам считаю слишком личным делом, чтобы говорить о нем кому-то еще. Зато я делюсь воспоминаниями о Худой женщине. И о профессоре в кресле в Венеции. И о верном предсказании мировых биржевых индексов. О Преследователе. О Безымянном, являющемся мне в разных обликах, но всегда под видом уже умерших людей. О Дакоте. О Штате Сияющего Солнца. О Тэсс, беззвучно зовущей меня.
И о том, что до новолуния осталось два с половиной дня.
Все это время О’Брайен молчит, не перебивая меня и не задавая вопросов. Дает мне возможность говорить и говорить, пусть несвязно, нагромождать один факт на другой, перемежая их возможными интерпретациями и невероятными предположениями. Когда я заканчиваю свой бессвязный рассказ, она проезжает еще несколько миль, прежде чем что-то сказать.
– И куда, по твоему мнению, ведут тебя все эти знаки и знамения? – спрашивает моя коллега наконец.
– Толком не знаю. Подозреваю, что куда-то ближе к Безымянному.
– Для чего? Что оно должно сделать? Уничтожить тебя?
– Вероятно, оно уже не раз могло это сделать, если бы хотело. В любой момент.
– Ты уверен? Та попутчица, которую ты подобрал на дороге, напала на тебя.
– Не надо об этом, – говорю я, невольно напрягаясь.
– Тогда отчего ты так уверен, что оно не хочет твоей смерти?
– Вероятно, оно хочет. Потом. В конечном итоге. Но не прямо сейчас.
– Не прямо сейчас! Не до всего этого? – Она широким взмахом руки обводит интерьер машины, заваленный обертками фастфуда и стаканчиками из-под кофе, тычет в атлас автомобильных дорог, лежащий у меня на коленях. – Зачем тебе ехать через всю страну по следу хлебных крошек?
Тут я припоминаю, что сказал мне голос устами мужчины в Венеции. Что мы не враги, но заговорщики.
– Оно хочет попросить меня стать частью чего-то, – говорю я.
– Ты же говоришь, что оно хочет использовать тебя с какой-то целью?
– Да. Хотя оно так и не сказало, что это за цель.
– Документ. Который хранится у тебя. И если это все, если все дело, как ты говоришь, именно в этом, тогда это – доказательство некоей идеи, которая существовала в воображении человечества задолго до этих нынешних событий. Ты просто попытайся хотя бы на секунду вобрать в себя все это, впитать.
– Это что-то вполне приемлемое.
– Это что-то огромное и ужасное, – говорит моя спутница и шлепает ладонью по приборному щитку. – То, что демоны реальны и существуют среди нас. Не в метафорическом смысле, а в буквальном. Это удивительный, поразительный факт!
– Мне, несомненно, придется заново переписать свои лекции.
– Невольно задумаешься, что это они замыслили, какие у них намерения.
– Иоанн Богослов сказал бы, что они готовят нас.
– Готовят – к чему? К Страшному суду?
– Это произойдет немного позже. А сначала – падение. Апокалипсис. Явление Антихриста.
– Вот спасибо тебе, Дебби Даунер[36]!
– Это же Библия, а не роман Даниэлы Стил[37]!
Некоторое время мы едем в молчании. Каждый старается не демонстрировать содрогания, вызванные нашими умозаключениями.
– Хорошо, давай-ка прекратим это абстрактное теоретизирование, – заявляет наконец О’Брайен. – Скажем только, что в первом приближении этот твой документ потенциально означает самое крупное событие в религиозной и социальной истории человечества за последние, по крайней мере, две тысячи лет.
– У меня от твоих слов мозги болят.
– И как мне кажется, это только часть какого-то целого, – продолжает Элейн, прибавляя скорости. – Нам не справиться с этой ситуацией. Это напоминает всех этих уфологов или как там они себя именуют. Теоретиков внеземного заговора из Зоны-51.
– Или из Розуэлла[38].
– Да кто может знать? Может быть, все эти знаки, улики и ниточки, которые ты собрал, приведут нас именно туда. Этот Розуэлл случайно в «Собрании сочинений» Милтона нигде не упоминается?
– Ты что хочешь этим сказать?
– Я хочу напомнить тебе аргументы, которыми всегда пользуются те, кто утверждает, что египетские пирамиды построены инопланетянами. Почему они уверены, что все прилеты к нам внеземных существ – это жуткая тайна, которую все правительства отказываются обнародовать?
– Это может сорвать нас всех с резьбы.
– Вот именно. Возникнет массовая паника. Индекс Доу-Джонса упадет до нуля. Воцарится глобальная анархия и всеобщий ужас. Все спрячутся в свои бункеры и подвалы, остальные бросятся грабить и насиловать. Это будет настоящий Последний День, конец света, устроенный нашими собственными руками. И зачем тогда регулировать наши действия? Зачем возиться со всякой там моралью и нравственностью или законами? Они идут к нам! Все уже ждут этих маленьких зеленых человечков, когда они прилетят, чтобы завоевать нас или расчленить, или сожрать.
– И ты думаешь, что с демонами такая же ситуация?
– Нет. Не думаю, что правительство знает о Сатане и его легионах больше, чем любой выпускник воскресной школы.
– Так что может означать этот документ?
– Это подтверждение, доказательство. Он придает вес всем этим понятиям. На свете существует множество религий, всевозможных верований. Но нет ни единого доказательства их истинности. И никто не думает, что такие доказательства вообще могут существовать.
– Поэтому они и называют это верой.
– Вот именно.
– Если не считать того, что теперь такое доказательство есть.
– Оно есть, если Дэвид Аллман решит открыть свою ячейку в Манхэттен-банке. И если последствия этого будут именно такими, как мы полагаем, то видеозапись прилета инопланетян в человеческом облике будет выглядеть как рядовой сюжет из программы новостей.
Я наклоняюсь вперед и заглядываю в боковое зеркало с пассажирской стороны. Проверяю, не видно ли позади на шоссе знакомой квадратной решетки радиатора «Краун Виктории».
– Поэтому Преследователь и хочет заполучить запись, – говорю я.
– И возможно, Безымянное хочет того же.
– Зачем? Оно уже показало мне, чего оно хочет. Я же ничего не брал, оно само мне это дало.
– Наверное, в этом все и дело.
– Если так, тогда я ничего не понимаю.
– Нам следует признать, что Безымянное, несмотря на всю свою мощь и власть, все же как-то ограничено в своих действиях.
– Оно не может принять облик живого человека, только мертвого.
– Это самое значительное ограничение. Значит, если у него имеется какое-то сообщение для нашего мира, ему требуется посыльный, чтобы это сообщение передать.
– Ученик. Апостол.
– Да, что-нибудь в этом роде. Демон не может появиться на телевидении и выступить от собственного имени с изложением собственной точки зрения, но и Господь тоже не может. Или, по крайней мере, ни один из них, насколько нам известно, пока что не пошел этим путем.
– Значит, оно рассматривает меня в качестве потенциального представителя.
– А почему бы и нет? Ты занимаешь определенное положение в обществе. Профессор Колумбийского университета, специализируешься как раз в этой области. Умный малый. Никаких связей с правительством, никаких намеков на личную выгоду. Я бы тоже тебя выбрала.
Тут я рассказываю О’Брайен о профессоре Марко Ианно, о личности того, кто сидел в кресле в Венеции. О человеке, во многом похожем на меня.
