Бешенство - Герритсен Тесс
— А теперь ушел и Фил, да? Я остался один?
— Сэр! — другая сотрудница окликнула его из окошка. — Я нашла карту господина Дорра. Он вовсе не болен.
— А почему он не пришел к Ангусу на похороны? Он должен был пойти!
— Господину Дорру срочно пришлось уехать по семейным обстоятельствам. Он попросил, чтобы его медицинские документы передали новому врачу в Ла-Джолле.
— Что?
— Здесь так написано. — Женщина протянула Джеймсу карту с пришпиленной к обложке запиской. — Распоряжение датировано вчерашним днем. Здесь сказано: «Пациент переведен по семейным обстоятельствам, возвращения не ожидается. Все документы передать в Западное отделение Казаркина Холма в Ла-Джолле, штат Калифорния».
Бигелоу подвинулся к окошку и уставился на подпись под направлением: «Карл Валленберг, врач».
— Сэр! — Это снова сказал доктор; он положил руку на плечо Бигелоу. — Я уверен, скоро вы получите весточку от своего друга. Похоже, ему срочно пришлось уехать.
— Но какие у него могут быть семейные обстоятельства?
— Ну, может быть, кто-то заболел. Или умер.
— У Фила нет семьи.
Доктор Брэйс пристально посмотрел на него. Женщины тоже. Джеймс видел, как они стоят за стеклянной загородкой и смотрят на него — словно зеваки в зоопарке.
— Здесь что-то не так, — возразил Бигелоу. — Вы чего-то недоговариваете, верно?
— Мы можем обсудить это, — предложил врач.
— Я хочу видеть доктора Валленберга.
— Он обедает. Но вы можете поговорить со мной, господин…
— Бигелоу. Джеймс Бигелоу.
Доктор Брэйс открыл дверь, ведущую в коридор клиники.
— Давайте пройдем ко мне в кабинет, и вы мне все расскажете.
Бигелоу оглядел длинный белый коридор, растянувшийся за дверью.
— Нет, — сказал он, попятившись. — Нет, это неважно…
И выскочил из здания.
Постучавшись, Роби Брэйс вошел в кабинет Карла Валленберга. Помещение, как и его владелец, было образчиком надменно-превосходного вкуса. Брэйс не слишком разбирался в мебели, но даже он чувствовал качество. Массивный письменный стол был изготовлен из какого-то необычного дерева теплого красноватого оттенка, Роби такого никогда не видел. Живопись на стенах — нечто претенциозно-абстрактное, однако обошлась она наверняка в целое состояние. Через окно за спиной Валленберга открывался вид на закат. Свет заходящего солнца растекался вокруг его плеч и головы, образуя своеобразное гало. «Иисус X. Валленберг», — подумал Брэйс, подходя к столу.
Валленберг оторвал взгляд от бумаг.
— Да, Роби?
«Роби. Не доктор Брэйс. Похоже, нам обоим ясно, кто тут главный».
— Вы помните пациента по имени Стен Маки? — осведомился Брэйс.
Против света было невозможно прочитать выражение лица Валленберга. Он медленно откинулся на спинку кресла, обивка из дорогой кожи скрипнула.
— Откуда вы взяли это имя?
— От одного из ваших пациентов, Джеймса Бигелоу. Вы ведь знаете господина Бигелоу?
— Да, конечно. Он был одним из первых пациентов моей программы.
— Сегодня господин Бигелоу появился в клинике очень расстроенный. Не могу сказать, что понял его не слишком вразумительную историю. Он кричал, что все его друзья заболели, и спрашивал, будет ли он следующим. Он упоминал имя господина Маки.
— А именно доктора Маки.
— Он был врачом?
Валленберг жестом указал на кресло.
— Роби, почему бы вам не присесть? Довольно трудно что-либо обсуждать, когда вы вот так возвышаетесь надо мной.
Брэйс сел. И сразу понял, что совершил тактическую ошибку; он потерял преимущество высоты — их лица оказались на одном уровне. Теперь все преимущества были у Валленберга. Положение. Раса. Одежда с иголочки.
— О чем говорил господин Бигелоу? — спросил Брэйс. — Похоже, он очень боится заболеть.
— Не имею ни малейшего понятия.
— Он упоминал какую-то процедуру, в которой участвовали он и его друзья.
Валленберг покачал головой:
— Возможно, он имел в виду протокол? Еженедельные инъекции гормонов?
— Не знаю.
— Если да, то его опасения беспочвенны. В этой схеме нет ничего революционного. Это и вам известно.
— Значит, господину Бигелоу и его приятелям все-таки вводили гормоны?
— Да. Это одна из причин их переезда в Казаркин Холм. Они хотели получать новейшее лечение.
— Интересно, вы сказали «новейшее лечение». Господин Бигелоу ничего об этом не говорил. Он использовал термин «операция». Похоже, он подразумевал некое хирургическое вмешательство.
— Нет-нет. У него не было никаких операций. На самом деле, насколько я помню, хирург ему понадобился всего один раз — удалить полип в носовой полости. Он был доброкачественным, разумеется.
— Ну а как насчет этого гормонального протокола? У кого-нибудь когда-нибудь были серьезные побочные эффекты?
— Никогда.
— Значит, Ангус Парментер не мог умереть от этого?
— Диагноз еще не установлен.
— Это болезнь Крейцфельда-Якоба. Так мне сказала доктор Харпер.
Валленберг застыл, и Брэйс вдруг понял, что ему не стоило упоминать имя Тоби. Не стоило признаваться, что они знакомы.
— Что ж, — спокойно сказал Валленберг. — Это объясняет его симптоматику.
— А как насчет опасений господина Бигелоу? Что у всех его друзей была одна и та же болезнь?
Валленберг покачал головой.
— Вы же знаете, нашим пациентам трудно смириться с тем, что жизнь подходит к концу. Ангусу Парментеру было восемьдесят два. Старение и смерть — это произойдет с каждым.
— Как умер доктор Маки?
Валленберг помолчал.
— Это было весьма неприятное происшествие. У доктора Маки начался острый психоз. Он выбросился из окна больницы Виклин.
— Господи!
— Это потрясло всех нас. Он был хирургом, и очень хорошим. О пенсии даже не думал, в его-то семьдесят четыре. Так и проработал до… До этого происшествия.
— Вскрытие проводилось?
— Причиной смерти стала травма — это очевидно.
— Да, но все-таки вскрытие проводилось?
— Не знаю. Им занимались хирурги Виклина. Он умер примерно через неделю после падения. — Валленберг внимательно посмотрел на Роби. — Кажется, все это вас взволновало.
— Наверное, потому что господин Бигелоу был так огорчен. Он упоминал еще одного своего друга, который тоже заболел. Некий Филипп Дорр.
— С господином Дорром все в порядке. Он переехал в Западное отделение Казаркина Холма, в Ла-Джоллу. Я только что получил его официальную просьбу переслать туда все документы. — Валленберг просмотрел несколько лежащих на столе папок и наконец извлек листок бумаги. — Вот факс из Калифорнии.
Брэйс взглянул на бумагу и увидел подпись Филиппа Дорра.
— Значит, он не болен.
— Я несколько дней назад принимал его в клинике — текущий осмотр.
— И?
Валленберг в упор посмотрел на Брэйса.
— Он абсолютно здоров.
Вернувшись за свой стол, Брэйс закончил ежедневную работу с медицинскими картами и надиктовками. В шесть тридцать, наконец выключив диктофон с микрокассетой, он оглядел расчищенный стол. И обнаружил спешно записанное на обороте одного из лабораторных бланков имя: доктор Стенли Маки. Сегодняшний случай в клинике по-прежнему не давал ему покоя. Он вспомнил два других имени: Ангус Парментер. Филипп Дорр. Эти две из трех смертей сами по себе тревоги не вызывали. Все пациенты были стариками, все достигли статистического финала жизни.
Но один только возраст не может быть причиной смерти.
Сегодня Роби видел страх в глазах Джеймса Бигелоу, настоящий страх, и не мог избавиться от тревоги.
Он снял трубку и позвонил Грете, сказал, что задержится, поскольку должен заехать в клинику Виклин. Затем взял портфель и вышел из кабинета.
К этому времени клиника уже опустела, в конце коридора горела единственная флуоресцентная лампа. Походя мимо нее, Роби услышал тихое жужжание, а подняв глаза, увидел тень какого-то насекомого, угодившего под матовый короб. Отчаянно хлопая крылышками, оно пыталось бороться с судьбой. Брэйс щелкнул выключателем. Коридор погрузился во тьму, однако жужжание все еще слышалось: пленник лампы яростно молотил крыльями.
