Скотт Смит - Руины
Эмми все еще была у подножия холма. Когда ребята начали разговор, ее отсутствия никто не заметил. Только Стейси подумала о ней. Ей очень хотелось, чтобы Эмми была рядом и держала ее за руку и чтобы они вместе принимали решение. Стейси боялась сама решать что-либо, а когда боялась, то становилась тихой и молчаливой. Но ребята хотели слышать их с Эриком мнение. Если они скажут «да», то Джеф ампутирует Пабло ноги. Это было даже страшно представить, но, судя по словам Джефа, это был единственный способ спасти Пабло. Поэтому получалось, что, если Стейси и Эрик проголосуют против этого, то у грека не будет ни единого шанса выжить. Пабло умрет у них на глазах.
Из всех слов Джефа Стейси поняла, что он уверен — сегодня на помощь никто не придет. Именно поэтому Джеф говорил, что ампутация была единственным способом спасти Пабло. Осознав это, Стейси уже не думала о Пабло, она думала лишь о том, что ей придется провести еще одну ночь здесь, в палатке, в окружении растений-убийц. Ей казалось, что это просто невозможно вынести.
— Почему ты так уверен? — спросила она. Стейси чувствовала, что вот-вот расплачется, ее голос начинал дрожать и срываться.
— В чем уверен? — не понял Джеф.
— В том, что сегодня нам не придут на помощь.
— Я этого не говорил.
— Ты сказал, что…
— Я не уверен, но мне кажется, что греки вряд ли придут именно сегодня.
— Но…
— А если они не придут сегодня и мы ничего не сделаем, чтобы помочь Пабло, он умрет.
— Почему ты так думаешь?
— Его кости начинают гнить. Поэтому…
— Нет, почему ты думаешь, что греки не придут?
— Потому что я вообще не уверен в том, что они придут, понимаешь. И мне кажется, опаснее просто ждать, чем пытаться действовать.
— Значит, они могут прийти…
Джеф не выдержал и повысил голос:
— А могут и не прийти! В том-то и дело!
Они говорили и ничего не могли решить. Даже Стейси понимала это. Она безумно хотела, чтобы греки пришли сегодня, и не хотела рушить эту надежду на спасение. А Джеф только и говорил, что они могут не прийти и что надо ампутировать ноги Пабло. Все стояли на своем, и никто не хотел поступиться своими надеждами и планами.
Стейси видела, что Джеф был на сто процентов уверен, что операция Пабло необходима. А Матиас был против, она чувствовала это, хотя он и молчал. Стейси хотела, чтобы немец наконец сказал что-нибудь и убедил ее и Эрика не соглашаться с Джефом. Этот план казался ей крайне опасным, но никаких аргументов против она привести не могла. Стейси чувствовала это, но не знала, как объяснить. Не могла же она сказать Джефу, что не стоит делать этой операции только потому, что у нее плохое предчувствие. Ей нужны были аргументы, и она ждала, что кто-нибудь наконец скажет что-то стоящее. Но Эрик был пьян и сидел с прикрытыми глазами, его уже ничто не беспокоило. А Эмми была далеко, у подножия холма.
— А Эмми? — наконец спросила Стейси.
— Что Эмми?
— Разве мы не спросим, что она думает по этому поводу?
— Мы спросим ее, если будет ничья.
— Какая ничья?
— По голосованию. Если будет равное количество голосов «за» и «против».
— Мы что, будем голосовать?
Джеф кивнул. Это казалось ему естественным в данной ситуации. И он сделал вид, что не понимает, почему Стейси так удивилась.
Она действительно была очень удивлена. Стейси думала, что они поговорят и в конце концов вместе решат что-нибудь, найдут какой-то компромисс. Теперь каждый должен был принять решение сам за себя. Это ее пугало.
— Но… Я думаю… То есть хочу сказать… Это… — забормотала она, пытаясь найти какой-то выход из этой ситуации.
— Надо ампутировать, — вдруг заговорил Эрик. Его голос был неожиданно громким и уверенным. — Прямо сейчас.
Стейси обернулась и с недоумением посмотрела на него. Эрик, как ни странно, казался теперь абсолютно трезвым. И он проголосовал, принял решение. Теперь это должна была сделать Стейси. Она знала, что может сказать «нет», и тогда Джеф пойдет за Эмми. И убедит ее проголосовать «за». Он сильнее ее, сильнее их всех. Все хотели пить и есть, все устали, только Джефа ничто из этого не беспокоило. Он был очень сильным. Тогда зачем сейчас противоречить ему, если все равно будет так, как скажет Джеф.
— Ты точно уверен, что так будет лучше? — тихо спросила она.
— Иначе он умрет.
Стейси испугалась, что теперь жизнь Пабло была в ее руках. И если он умрет, она будет виновата.
— Я не хочу, чтобы он умер, — сказала она.
— Конечно, он не умрет, — уверенно сказал Джеф.
Стейси чувствовала на себе взгляд Матиаса. Он, наверное, не верил, что она может согласиться с Джефом. Она и сама не верила в это. Она хотела проголосовать «против», но тогда смерть Пабло будет на ее совести. Стейси не переживет этого.
— Хорошо, — сказала она. — Наверное, ты прав, Джеф.
Эмми фотографировала все, что видела. Она как-то машинально взяла с собой камеру, но забыла про нее на некоторое время. Только после того как она сходила наконец-то в туалет, Эмми вспомнила про камеру.
Ей в голову пришла отличная идея — надо сфотографировать индейцев, растения и все, что она видела. Надо было собирать доказательства того, что сейчас происходит, чтобы потом, когда их спасут, помочь полиции провести расследование и наказать виновных.
Как только Эмми спустилась к самому основанию холма, она сразу же навела фокус камеры на индейцев и начала снимать. Она фотографировала лица всех, кого видела, стараясь снять как можно больше людей. Эмми чувствовала себя охотником, а майя были ее жертвами. Этих людей обязательно должны наказать за то, что они не помогли ребятам выбраться и что по вине этих людей их жизни висели на волоске. Остаток жизни все эти безжалостные люди проведут за решеткой, расплачиваясь за свое бессердечие и жестокость. Эмми обязательно добьется этого. Она уже представляла себе, как показывает все эти снимки следователю и обращает особое внимание на лысого мужчину, вооруженного пистолетом: «Он у них главный. Он был одним из тех, кто не давал нам уйти с холма».
А майя, казалось, не обращали на нее никакого внимания, даже не смотрели в ее сторону, когда она шла по тропе. Они заволновались, только когда Эмми сделала несколько шагов по полосе чистой земли, окружающей холм. Она хотела сфотографировать костер и людей поближе. Несколько мужчин сразу же встали и подняли свое оружие. Эмми быстро сняла их и шагнула обратно на тропу.
Вскоре она почувствовала, что ее приподнятое настроение, куда-то исчезло. Жара становилась все сильнее и невыносимее. Эмми была голодна и хотела пить. Она ощущала все это, когда только пришла сюда, но тогда она была занята фотографиями. Теперь она сняла на пленку уже все, что могла, и больше ничего не отвлекало ее от мыслей о жажде и еде.
Майя снова перестали следить за ней. Они сидели у костров, разговаривали и смеялись. Один из них обстругивал ножом палочку. Наверное, он делал это от скуки, чтобы хоть чем-нибудь заняться. Эмми показалось, что они просто сидят и ждут чего-то.
«Что же это значит? Чего они ждут?» — думала Эмми.
Может, майя знали о греках и они уже приходили? То есть приходили в деревню, но так и не нашли тропы, которая ведет сюда, и вернулись? Никто из ребят раньше не думал, что такое возможно. Но это предположение показалось Эмми столь реальным и убедительным, что она довольно уверенно подумала: «Никто не придет к нам». А если это было так, то у них не было надежды на спасение. Не выживет никто: ни Пабло, ни остальные. И индейцы, наверное, тоже знали это и ждали, когда умрет последний из группы. Жажда, голод, палящее солнце и коварное растение сделают свое дело. Майя надо было только ждать.
Эмми чувствовала себя как-то странно, все было в каком-то тумане, у нее начала кружиться голова. Она присела. «Это от жары, — подумала Эмми. — И от голода». Ей стало страшно, ведь ничего ни с голодом, ни с жарой сделать нельзя.
Она попыталась успокоиться и отвлечься. В руках ее была камера. Эмми смотрела на нее, вспоминая, как купила ее больше десяти лет назад. На камеру она потратила свои первые заработанные деньги. Эмми тогда немного подработала няней.
Когда они с Джефом собирались в этот поход, он хотел взять с собой новый цифровой фотоаппарат. Но Эмми настолько привыкла к своему старенькому, и уже какому-то родному, аппарату, что не хотела брать ничего другого, кроме него. Хотя он был уже не очень надежным, и часто получались смазанные и нечеткие снимки, Эмми не променяла бы его ни на какой другой. Она знала, что начнет пользоваться другим аппаратом, только если с этим случится что-нибудь непоправимое.
Эмми проверила, сколько кадров у нее осталось — три из тридцати шести. Она не взяла с собой запасной пленки, не предполагая, что они уходят надолго.
Эмми подумала, что именно этой камерой были сделаны все ее фотографии. Она фотографировала и родителей, и природу, и собаку, и Джефа, и Стейси. И вот у нее осталось три кадра, возможно, последние в ее жизни. Эмми думала, какими они должны быть. Может, стоит сделать общую фотографию, одну вдвоем со Стейси и третью…
