Дин Кунц - Полночь
Через широкий проем была видна столовая с большим столом, окруженным стульями.
Слева, рядом с холодильником, была дверь. Барри Шолник осторожно приоткрыл ее. На полках по сторонам узкого прохода стояли банки с консервами. Из прохода ступеньки вели вниз, в подвал.
– Подвал проверим позже, – негромко скомандовал Ломен, – сначала обойдем весь дом.
Шолник, стараясь не шуметь, поднял с пола стул и продел одну из ножек в ручку двери, ведущей в подвал. Теперь никто не смог бы оттуда выбраться, пока они будут осматривать дом.
Они постояли на пороге столовой, прислушиваясь.
Снаружи завывал ветер. Где-то в доме хлопало окно. Сверху доносился скрип, на крыше плохо закрепленная деревянная кровельная дранка хлопала при каждом порыве ветра.
Полицейские поглядывали на Ломена, ожидая приказаний. Пенниуорфу было двадцать пять лет, но он выглядел на восемнадцать. Его молодое лицо было таким свежим и простодушным, что он напоминал скорее не полицейского, а разносчика религиозных брошюр. Шолник был на десять лет старше своего товарища и имел гораздо более грозный вид.
Ломен знаком показал, куда идти.
Они вошли в столовую и включили свет. В комнате никого не было, поэтому они двинулись дальше – в гостиную.
Пенниуорф щелкнул выключателем, и зажглась бронзовая люстра – единственный предмет в комнате, который не был разбит. Обивка на диване и на стульях была изорвана в клочья, по всей комнате валялись обрывки поролона, словно куски ядовитого гриба. Книги были сметены с полок и разодраны. Керамическая ваза, несколько стеклянных украшений и кофейный столик из стекла были разбиты вдребезги. Кто-то оторвал дверцы от подставки под телевизором и нанес сокрушительный удар по его экрану. Здесь вовсю разгулялась чья-то слепая ярость и дикая сила. В комнате стоял сильный запах мочи… и чего-то еще менее противного и менее знакомого. Вероятно, это был запах существа, устроившего этот разгром. Пахло потом и еще чем-то, от чего Уоткинса начало мутить и к сердцу подобрался безотчетный страх.
Слева был проход, ведущий к спальням и ванным комнатам. Ломен на всякий случай держал его под прицелом.
Двое помощников Ломена вышли в коридор. В правой стене помещался встроенный шкаф. Шолник встал напротив двери шкафа с ружьем наготове. Пенниуорф, стоящий сбоку, резко открыл дверь. В шкафу была только одежда.
Пока они выполнили самую легкую часть своей работы. Теперь им предстояло осмотреть коридор, в который выходили три двери; одна из них была наполовину распахнута, а две остальные слегка приоткрыты. Свет нигде не горел. Развернуться в узком коридоре было очень трудно, зато у того, кто мог затаиться в темноте, были прекрасные возможности для нападения из-за угла. Гудел ветер. Сквозь шум дождя доносилась его мрачная, на низкой ноте, мелодия.
Ломен никогда не был командиром, который посылает своих подчиненных на опасное задание, а сам отсиживается в безопасном месте. И хотя он избавился после обращения от чувства гордости, самоуважения, долга, так же как и от многих других чувств, у него еще сохранились привычки, связанные с долгом, даже скорее не привычки, а инстинкты, и сейчас он действовал так же, как и в начале своей карьеры. Он первым шагнул в коридор, в который выходили две двери с левой стороны и одна с правой. Быстро и бесшумно он приблизился к дальней двери с левой стороны – к той, которая была наполовину открыта; он толкнул ее вовнутрь и, до того момента, когда дверь, ударившись о стену, снова закрылась, успел заметить, что в ванной комнате никто не прячется.
Пенниуорф взял на себя первую дверь с левой стороны. Он вошел и нащупал на стене выключатель.
В этот момент к нему присоединился Уоткинс. Комната, очевидно, служила хозяину кабинетом, здесь имелись два стола, пара стульев, шкафы и по стенам – полки до потолка, заставленные книгами, корешки которых слабо поблескивали. Тут же были установлены два компьютера. Ломен проскользнул в дверь и взял на прицел стенной шкаф. Пенниуорф осторожно раздвинул в стороны его зеркальные дверцы.
Никого.
Барри Шолник оставался в коридоре, держа под прицелом дверь комнаты, которую они еще не"обследовали. Когда Ломен и Пенниуорф присоединились к нему, Шолник раскрыл дверь настежь дулом своего ружья. В комнате было темно. Шолник отступил назад: он был уверен, что из этой темноты навстречу ему кто-то вылетит. Однако все было спокойно. Он помешкал на пороге, затем шагнул в комнату и, щелкнув выключателем, вскричал: «О Боже!» В одно мгновение он вновь оказался в коридоре.
Взглянув через плечо полицейского в комнату, Ломен увидел адское создание, распростертое на полу у противоположной стены. Это был «одержимый», и несомненно, Пейзер, но он выглядел несколько не так, как Джордан Кумбс. Кое-что было похоже, но не все.
Вместе с Шолником Ломен шагнул через порог.
– Пейзер?
Существо, сидящее в дальнем углу, заморгало, начало двигать своим кривым ртом. Шепчущим, гортанным, звериным, получеловеческим голосом оно забормотало:
– Пейзер, Пейзер, Пейзер, я, Пейзер, я, я…
В этой комнате также пахло мочой и ощущался еще другой, более сильный запах – острый, мускусный.
Ломен сделал еще несколько шагов по комнате. Пенниуорф следовал за ним. Шолник оставался в дверях. Ломен остановился в двенадцати футах от Пейзера, а Пенниуорф зашел сбоку и встал рядом с винтовкой наготове.
Джордан Кумбс, которого они четвертого сентября загнали в пустой кинотеатр, тоже имел звериный облик, он отдаленно напоминал гориллу своим коренастым и мощным телом. Внешность Майкла Пейзера была менее безобразной; его тело, распростертое в углу, напоминало скорее волка, чем обезьяну. Бедра были расположены по отношению к спинному хребту так, что они не давали ему возможности стоять или сидеть прямо. Верхняя часть ног была короткой, а голени – длинными. Все тело было покрыто шерстью, но не очень густой, это было непохоже на настоящую звериную шкуру.
– Пейзер, я, я, я…
Лицо Кумбса отдаленно напоминало человеческое или скорее лицо человекообразной обезьяны, у него были развитые надбровные дуги, плоский нос и мощные челюсти с широкими, острыми зубами, как у бабуина. Чудовищно измененная голова Майкла Пейзера скорее походила на волчью или собачью морду; рот и нос были вытянуты вперед, образуя волчью пасть. Надбровные кости напоминали обезьяньи, но были еще массивней, из-под них выглядывали налитые кровью глаза, посаженные очень глубоко. Но взгляд этих глаз, полный отчаяния и ужаса, был поистине человеческим.
Подняв руку, указывая ею на Ломена, Пейзер проговорил:
– Помоги мне, помоги мне, что-то не так, не так, помоги, помоги…
Ломен уставился на эту преображенную руку с ужасом и изумлением, вспоминая, как начала изменяться его собственная рука, когда он испытывал это дикое искушение у дома Фостеров. Удлиненные пальцы, широкие, грубые суставы. Острые когти вместо ногтей. По своей ловкости эти конечности напоминали человеческую руку, но в остальном выглядели совершенно сверхъестественно.
Дерьмо, подумал Ломен, эти руки, эти руки. Я уже видел их когда-то в кино или по видео, мы тогда взяли посмотреть кассету с фильмом «Вой». Роб Боттин. Так звали мастера по спецэффектам, который создал, оборотня для этого фильма. Он запомнил эту фамилию, так как Денни в то время был без ума от всяческих спецэффектов. Руки, протянутые сейчас к нему, больше всего напоминали лапы оборотня из фильма «Вой».
С ума можно сойти от таких мыслей. Жизнь повторяет фантазию. Фантазия воплощается в реальность. Как будто в последнем десятилетии двадцатого века научно-технический прогресс достиг такого предела, при котором стало возможным воплощение не только мечты о лучшей жизни, но и всех кошмаров. Пейзер представал в виде дурного, страшного сна, который воплотился в реальность, но от этого сна нельзя пробудиться, это создание не исчезнет, как исчезают чудовища из плохих снов.
– Чем я могу тебе помочь? – осторожно спросил Ломен.
– Пристрелите его, – посоветовал Пенниуорф.
– Нет! – резко возразил Уоткинс.
Пейзер поднял обе свои лапы вверх и некоторое время смотрел на них, как будто только что увидел. Он зарычал, но рычание тут же сменилось на тонкий и жалобный стон.
– Измениться, не могу измениться, не могу, пробую, хочу, хочу, не могу, пробую, не могу…
Шолник, стоявший в дверях, заговорил:
– Господи, да он попался, он в ловушке. А я-то думал, что «одержимые» могут возвращаться в нормальное состояние, когда захотят.
– Так и есть на самом деле, – сказал Ломен.
– Но этот-то не может, – возразил Шолник.
– Он и сам об этом говорит, – поддержал товарища Пенниуорф, его голос звучал тревожно. – Он говорит, что не может измениться.
– Не знаю, не знаю, – сказал Уоткинс. – Я хочу сказать, что другие «одержимые» могут изменяться, когда захотят. Если бы дело обстояло иначе, мы давно бы уже всех их переловили. Но они снова в какой-то момент превращаются в обычных людей и ходят по улицам как ни в чем не бывало. Пейзер, казалось, не замечал присутствия полицейских. Он разглядывал свои руки, издавая резкие гортанные звуки. Таким образом он, вероятно, выражал свое отчаяние.
