Роберт Ладлэм - Близнецы-соперники
— На бумаге отпечатались линии, проведенные на листке, который лежал сверху. Так что прочитать было несложно. Мы поместили лист под спектрограф. — Следователь протянул Тигу папку. — И вот что мы получили.
Тиг раскрыл папку и уставился на спектрограмму. Как и говорил Пеар, тут были цифры, крючочки, стрелочки, слова. Это была какая-то шарада, бессмысленный узор случайных взмахов пера.
Но вдруг из сплетения случайных линий выплыло имя:
«Донатти».
Человек с проседью! Палач Кампо-ди-Фьори. Один из влиятельнейших кардиналов папской курии.
Операция «Салоники» началась.
— Гульямо Донатти.
Фонтин услышал имя, и оно выпустило воспоминание, запертое в глубинах мозга. Имя было ключом. Замок открылся, появилось воспоминание.
Ему лет девять или десять. Вечер, и братьев уже укладывали спать наверху. А он в пижаме спустился из своей спальни за книжкой и вдруг услышал громкие голоса из отцовского кабинета.
Дверь была приоткрыта — всего на несколько сантиметров, и любопытный ребенок подошел поближе. То, что он увидел, заглянув внутрь, настолько потрясло его, что он замер, как загипнотизированный. Перед столом отца стоял священник и орал на него, стуча кулаком по столу; его лицо бью искажено от гнева, глаза сверкали яростью.
То, что кто-то, в особенности священник, может так вести себя в присутствии отца, настолько поразило мальчика, что он судорожно вздохнул.
Священник тотчас обернулся и устремил горящие глаза на ребенка — вот тогда-то Витторио и заметил в его черноволосой голове седую прядь. Он бросился из гостиной вверх по лестнице к себе в спальню.
Наутро Савароне отвел сына в сторону и стал ему объяснять случившееся вчера вечером — отец никогда ничего не оставлял без объяснений. То, о чем они так яростно спорили, уже было затуманено временем, но Фонтин точно вспомнил, что отец назвал священника по имени — Гульямо Донатти — и сказал, что этот человек был позором Ватикана... Он издавал эдикты для непосвященных и заставлял их подчиняться под страхом страшных кар. Ребенку запомнились эти слова. Итак, Гульямо Донатти, смутьян курии.
— Теперь Стоун действует по собственному разумению, — сказал Тиг, звонивший из Лондона, и вернул Виктора в настоящее. — Он хочет добраться до тебя, чтобы получить максимальный выкуп. Мы искали не там, где надо. Но теперь, кажется, напали на след. Он воспользовался документами Берча и вылетел воинским рейсом из Лейкенхита. В Рим.
— К кардиналу в Ватикан, — поправил Фонтин. — Он не хочет рисковать и вести переговоры по телефону.
— Именно. Он вернется за тобой. Мы будем его ждать.
— Нет, — возразил Виктор. — Мы не будем его ждать, мы отправимся следом.
— Да? — В голосе Тига послышалось сомнение.
— Мы знаем, что Стоун в Риме. Он постарается скрыться, воспользовавшись явками информаторов. Они привыкли прятать людей.
— Или попросит помощи у Донатти.
— Вряд ли. Он будет требовать встречи на нейтральной территории. Донатти опасен и непредсказуем. И Стоун это понимает.
— Мне все равно, что ты об этом думаешь, но я не могу...
— А ты можешь распространить слух через надежные источники? — прервал его Виктор.
— Какого рода слух?
— Что я собираюсь сделать то, чего все от меня ждут, — вернуться в Кампо-ди-Фьори. По неясным, сугубо личным причинам.
— Ни в коем случае! Об этом не может быть речи!
— Ради Бога! — закричал Фонтин. — Я не могу прятаться всю жизнь! Не могу жить в постоянном страхе, что, стоит моей жене или моим детям покинуть этот дом, как на горизонте появится Стоун, или Донатти, или карательная экспедиция наемных палачей! Ты обещал мне открытую войну с ними. Я хочу вступить в нее немедленно. На том конце молчали. Наконец Тиг заговорил:
— Но есть еще и Ксенопский орден.
— Одно вытекает из другого. Разве не из этого ты исходил до сих пор? Ксенопцы будут вынуждены признать то, что есть, а не то, чего они хотят. И Донатти со Стоуном неопровержимое тому доказательство. Другого вывода они просто не могут сделать!
— У нас есть люди в Риме, их не много...
— Нам и не надо много. Несколько человек. Мое пребывание в Италии никак не должно связываться с МИ-6. Моим прикрытием будет репарационный суд. Правительство мечтает заполучить мои фабрики и заводы. Ставки предложений в суде растут с каждым днем: они не хотят допускать на «Фонтини-Кристи» американцев.
— Репарационный суд, — повторил Тиг, очевидно помечая что-то у себя в записной книжке.
— Есть такой старик — Барцини, — продолжал Фонтин. — Гвидо Барцини. Он работал в Кампо-ди-Фьори, на конюшне. Он может дать нам ценную информацию. Разыщите его в окрестностях Милана. Если он жив, его можно найти через партизан.
— Барцини, Гвидо, — повторил Тиг. — Я хочу гарантий безопасности.
— Я тоже. Но только, Алек, действуй очень осторожно. Нам надо выманить их из логова. Хватит подпольщины.
— Когда рыбка клюнет, что ты будешь делать?
— Заставлю их выслушать меня. И все.
— Не думаю, — сказал Тиг.
— Тогда я их убью, — ответил Виктор.
* * *Прошел слух. Хозяин, оказывается, жив. Он вернулся. Его видели выходящим из небольшого отеля недалеко от миланского собора. Фонтини-Кристи в Милане. Новость дошла даже до Рима.
В дверь гостиничного номера постучали. Барцини! Этого момента Виктор ждал и боялся. Снова вернулись воспоминания о белом свете и смерти. Он отогнал их и пошел открывать дверь.
Старый батрак стоял на пороге. Его некогда мускулистое тело одрябло, ссутулилось, почти утонув в груботканом черном пальто. Лицо избороздили морщины, глаза слезились. Руки, которые прижимали к земле его бьющееся, корчащееся тело, пальцы, которые стискивали ему рот, иссохли и дрожали.
К великому сожалению и смущению Виктора, старик рухнул на колени и простер к нему руки:
— Это правда! Вы живы!
Виктор поднял его с пола и обнял. Молча он проводил старика в комнату, подвел к кушетке. Барцини не только одряхлел — он был болен. Виктор предложил ему поесть, но Барцини попросил чаю с бренди. Коридорный тут же принес заказ, и когда чашка с рюмкой были выпиты, Фонтин услышал горестный рассказ о том, что произошло в Кампо-ди-Фьори с той страшной ночи.
Многие месяцы после расправы фашисты держали имение под строгой охраной. Слугам было позволено собрать пожитки и покинуть дом. Служанка, которая стала свидетельницей расстрела, была убита той же ночью. Никому не разрешили жить в Кампо-ди-Фьори — только Барцини, который явно тронулся умом.
— Мне было несложно притвориться. Фашисты ведь всегда считали сумасшедшими всех, кроме себя. Только так они и могли думать и, вставая по утрам, смотреть на себя в зеркало.
Будучи конюхом и садовником, Гвидо имел возможность наблюдать за происходящим в Кампо-ди-Фьори. Удивительнее всего вели себя священники. Им разрешили находиться на территории имения. Они приходили группами — по трое-четверо, не больше. Но таких групп было очень много. Сначала Гвидо решил, что их послал святой отец молиться за упокой душ убиенных членов семьи Фонтини-Кристи. Но исполнители такой миссии не ведут себя так, как вели себя те священники. Они тщательнейшим образом обыскали весь дом, потом пристройки, потом конюшню. Они все перевернули вверх дном, сломали всю мебель, простучали все стены в поисках внутренних ниш, выломали паркет. А потом перекопали землю так, будто искали золотую жилу.
— Я спрашивал у самых молодых, что они там ищут. Но, по-моему, они и сами толком не знали. Они отвечали: «Большие ящики, старик. Железные ящики». А потом я заметил, что один священник, пожилой, появляется каждый день. Он проверял работу остальных.
— Ему за шестьдесят, — сказал Виктор тихо, — с седой прядью в волосах.
— Да. Он. Откуда вы знаете?
— Догадался. И долго продолжались поиски?
— Почти два года. Просто уму непостижимо! А йотом вдруг все прекратилось.
Священники исчезли, рассказывал Барцини, зато немцы остались. Кампо-ди-Фьори завладел офицерский корпус вермахта и превратил его в роскошный санаторий для высших чинов.
— Ты все сделал так, как сказал тебе англичанин из Рима? — Фонтин подлил Барцини еще бренди. Руки у старика уже не так сильно дрожали.
— Да, хозяин. Два последних дня я ходил по рынкам в Лавено, Варесе и Леньяно. И повторял одно и то же всем известным болтунам: «Сегодня я увижусь с хозяином! Он вернулся! Я еду в Милан встретиться с ним, но смотри — никому не говори!» — Барцини улыбнулся.
— Никто не спрашивал, почему я просил тебя приехать в Милан?
— Все спрашивали. А я отвечал, что вы хотите поговорить со мной с глазу на глаз. И еще что для меня это большая честь. Так оно и есть.
— Что ж, должно сработать, — сказал Виктор, снял трубку и продиктовал телефонистке номер. Дожидаясь, когда его соединят, он повернулся к Барцини: — Когда все закончится, я хочу, чтобы ты поехал со мной. В Англию, а потом в Америку. Я ведь женился, старина. Тебе понравится синьора. У меня два сына. Близнецы.
