Лев Пучков - Сыч – птица ночная
— Вот всегда так! — огорчился я. — Я с вашей породой уже не первый год вожусь, и всегда одно и то же. Ну все равно ведь расскажешь! Будешь колоться, как грецкий орех. И знаешь почему?
— Почему? — невольно заинтересовался Аюб, пытаясь оглянуться.
— Не крути башкой, — предупредил я, тыкая компенсатором в стриженый затылок абрека. — Я вижу, ты здоровый парень, потому баловаться с тобой не стану — моментально пулю схлопочешь. Ты веришь в существование волшебного слова? Я всем вам всегда предлагаю альтернативу, и вы постоянно выбираете одно и то же. Ты догадываешься, какую альтернативу я имею в виду?
— Догадываюсь. — Смышленый Аюб нервно сглотнул и выдал на-гора требуемую информацию:
— Никто специально не поджигал, специально не расстреливал. Подошли с четырех сторон, ударили из гранатометов, отошли в сторону. Другие подошли, выпустили по два «шмеля» на каждый дом, опять отошли. Те, которые раньше из гранатометов стреляли, в это время опять изготовились — и опять ударили. Потом каждый бросил по две гранаты, потом из трех пулеметов прочесали… Да что рассказывать — ты прекрасно знаешь, как мы воюем! Вся операция заняла не больше трех минут. Через три минуты там все горело, как… ну, что там сильно горит? В общем, очень сильно горело. Мы сели в машины, отъехали немного и ждали еще пять минут, наблюдали. Ну, знаешь… — тут караван-баши неожиданно смутился, — ну, чтобы, если кто выскочит из домов, — застрелить… Ну, ты знаешь, как это делается. Никто не выскочил. Мы уехали. Все. Да, трупы там потом не нашли. Но в таком огне десять секунд никто бы не прожил — клянусь матерью! Что еще ты хочешь?
— Как Зелимхан вышел на наши дома? — напомнил я.
— Не знаю. — Аюб осторожно повернул голову направо и поинтересовался:
— А это кто там едет?
Я посмотрел — действительно, со стороны Стародубовска медленно приближалась пара огоньков. Это обиженный Поликарпыч торопится, не проспал-таки условленный сигнал!
— А это моя лягушонка в коробчонке…
Бац! Мощный удар в живот отшвырнул меня назад, я шлепнулся навзничь в снег, перед глазами попльыи радужные круги. Не успел я опомниться и сообразить, каким образом супостат это сделал, как сверху навалилась мускулистая туша. Мощные руки вцепились в автомат, силясь вырвать его у меня, горячее дыхание обожгло лицо.
— Р-р-р-р… — нечленораздельно зарычал абрек, стараясь нащупать коленом мой известный фрагмент организма и задавить его насмерть. — Р-р-р-р… Убью, шайтан!
Ах как хорошо, что руки заняты! Задушил бы в два движения — я бы и пукнуть не успел! Вот это силища! Еще пару рывков, и я отдам оружие — чисто физически не смогу сопротивляться. На миг максимально расслабившись, я собрал все силы в кулак, извернулся рывком, упираясь ногой в живот абрека, и швырнул его через себя. Вместе с автоматом — вырвать его в этот момент из клешней звероподобного Аюба не смогла бы никакая сила в мире.
Перевернувшись на живот, я с трудом нащупал дрожащими руками «молнию» на куртке, лихорадочно выдернул из плечевой кобуры свой «ПБ» и изготовился лежа в ту сторону, куда улетел Аюб. А там — пусто! А снизу, из балочки, слышится надсадное сопение и хруст снега. Ворог так хорошо разогнался моим пинком, что скатился в балку и не долго думая драпанул!
— Ну куда же ты, родненький? — жалобно воскликнул я, с трудом восстанавливая дыхание и шаря вокруг в поисках «АС». Таковой не обнаруживался — видимо, глубоко завяз в снегу, зато я нащупал взглядом валявшийся на дороге автомат убиенного водителя «уазика».
Метнувшись к автомату, я наспех изготовился прямо там, где подобрал его, с превеликим трудом обнаружил в балке силуэт быстро удалявшегося Аюба и, почти не целясь, дал в том направлении четыре короткие очереди, разрабатывая цель «на ощупь». О том, что вспышки при стрельбе из обычного оружия в таких условиях являются прекрасным ориентиром для хорошего стрелка, я в эту минуту не думал — мне нужно было во что бы то ни стало достать этого шустрого парня, пока он не удалился на расстояние, исключающее прицельное ведение огня из автомата.
Аюб тотчас же напомнил, что я имею дело отнюдь не с обычным городским бандитиком, обремененным пальцовкой и золотой цепью толщиной в руку, а с опытным солдатом ЗОНЫ. Едва я успел перекатиться со своей позиции чуть ближе к «КамАЗу», как из балки прилетели три экономные очереди и выбили крошево из земли и снега аккурат в том месте, где я только что лежал! Последняя пуля напоролась на камешек, отрикошетила и ощутимо клюнула в борт «КамАЗа».
— Ой, мамочки, убивают! — мгновенно отреагировали замаринованные в кузове пленницы и хором истошно заорали кто во что горазд.
— Все, красавицы мои, все — больше не буду, — в отчаянии прошептал я, не предпринимая более попыток накрыть огнем удирающего врага. Не хватало еще, чтобы под занавес он подстрелил кого-нибудь из пленниц. — Молчать, я сказал — сейчас вас освободят! — крикнул я и, выждав некоторое время, пошел расшпиливать тент, поглядывая в ту сторону, куда ушел Аюб. Прощай, мое уютное инкогнито, — недолго я тобой развлекался!
— Давай помогу, — выскочил из подоспевшей «Нивы» Поликарпыч, вооруженный автоматом с подствольником. — Это ты стрелял?
— Да мы тут все помаленьку стреляли, — устало пробурчал я, отходя от кузова и давая возможность напарнику поработать. — Тебе бы на пять минут раньше подъехать… Всего-то на пять минут! У тебя «Беломор» с собой?
— А что — что-то не получилось? — Поликарпыч прекратил расстегивать тент, достал «Беломор» и протянул мне папиросу. — У нас неприятности, да?
— Да нет — вроде все получилось. — Я взял папиросу и заметил, что пальцы мои дрожат. — Но неприятности — это сто пудов. И такие большущие, что даже грустно становится. Только не у нас. А лично у меня…
Глава 6
«…Мы вышли из игры, мы смертельно ранены…» — надсадно крякал кто-то над самым ухом. Нет, не над — в самом ухе. Или в ухах — стерео было. Или даже квадро. Если только квадро может быть в отдельно взятом черепе. В общем, как бы ни было, звучало оно отовсюду. Я приподнял голову, желая посмотреть, кто это тут так похабно развлекается. Посмотреть и шваркнуть по репе, а если репа не слишком высоко, то и ногой.
Голова приподниматься не захотела — чуть-чуть оторвалась от подушки и рухнула, доложив сознанию, что она свинцово тяжела и транспортировке не подлежит. Ой, блин — да что же это такое?!
«…По лесам бродят санитары, они нас будут собирать…» — сообщил кто-то препротивным голосишком. Вот так ни хера себе, перспектива! Что за леса? Если площадь растительного массива большая, то ведь могут и не найти. А что за санитары? Хорошо, если молодые, непьяные и энтузиаистичные — в смысле работать еще не надоело. Тогда могут и найти. А если наоборот? В смысле пожилые, датые добре и пофуисты? Нет, так не пойдет! Не хочу я один — в лесу. В таком вот состоянии. Господи, где я? Почему не вижу? Почему не помню?
«…Нас завтра подберут или не найдут совсем…» — подтвердил мои наихудшие опасения с разбегу ворвавшийся в сознание козлячий баритон. Он, сволочь, в засаде сидел и ждал, когда я отвлекусь! Значит, завтра… Черт, почему так долго? А если не найдут совсем? За что?! Почему так — со мной? Черт, обидно — слезы к горлу комом подступают…
«…Твой и мой фотопортрет спрячут в хрестоматии…» — неожиданно пообещал карауливший где-то рядом тот же козлячий баритон. Вот так здрасьте! На мировую, что ли, пошел? На кой черт мне ваша хрестоматия? И кто это такого отъявленного мерзавца, как я, поместит в хрестоматию? Кто?
«…Мафия!!!» — злорадно рявкнул козлячий — и замолк, гад. Тут я понял, кто это: справа от меня открылось вдруг зарешеченное окно. Так вот, к этому окну снаружи прилип здоровенный толстый червяк размером с хорошего аллигатора. Расплющил свою безобразную аморфную харю о стекло и с любопытством наблюдает за мной. И зубы у него — как будто железные, слегка ржавые. Откуда у червяка зубы? Аномалий. Может, тут радиоактивный фон выше нормы? Так-так… Секунду… Нет-нет, это не ржавчина! Это бурые разводы от засохшей крови. И не просто любопытствует червяк, а давит харей, хочет сломать стекло и просочиться через решетки в комнату, чтобы присосаться ко мне и пить мою жизненную энергию капля по капле. И ясно уже, что это за червяк такой. Это совокупный астрал убиенных мною в разное время ратных челове-ков — и тех, что УАЕД, и тех, которые ЦН. СМЕРТЬ интернациональна, за своим порогом она лишает свои жертвы всех этнических и религиозных отличий и объединяет по принадлежности к определенному контуру, который наибольшим образом принял участие в умерщвлении их…
Червяк надавил сильнее. Стекло беззвучно распалось на тысячи мельчайших осколков. Червячья харя не смогла протиснуться между металлическими прутьями и стала напористо двигать эту решетку ко мне. Решетка росла по мере приближения, червяк тоже увеличивался в размерах, он надсадно сопел, кровожадно причмокивая толстыми губами, он смотрел на меня затуманившимся жадным взором. Я хотел крикнуть от ужаса и не мог — губы не слушались. Напрягшись изо всех сил, я попытался вскочить…
