Крейг Расселл - Вечная месть
Фабель имел в виду Ингрид Фишманн, журналистку, которая сделала своим коньком вытаскивание «на поверхность» тех публичных людей, которые заигрывали с левацкими, экстремистскими или террористическими движениями в 70—80-х годах прошлого века.
— Ты думаешь, это правда, Йен? — Сюзанна с заговорщицким видом придвинулась к нему. — Я имею в виду, что он был как-то связан с делом Видлера?
— Не знаю… Там было много умозрительных заключений и косвенных доказательств. Но с точки зрения полиции Гамбурга ничего такого, из-за чего можно снова поднять это дело.
— Но?..
Фабель скривился, обдумывая ответ.
— Но… кто знает, что там есть на него в досье Федерального управления уголовной полиции.
Фабель читал статьи Фишманн о Мюллер-Фойте. Она писала о похищении и последующем убийстве в 1977 году богатого гамбургского промышленного магната Торстена Видлера. Видлер приказал своему шоферу остановиться возле того места, где вроде бы произошла серьезная дорожная авария. Авария была инсценирована членами известной террористической группировки Франца Мюльхауса. Того самого Мюльхауса, известного под прозвищем Рыжий Франц. Возглавляемая им группировка была столь же мутной, как и провозглашаемые ею политические лозунги, и Мюльхаус был единственным членом банды, кого удалось выследить.
Люди Рыжего Франца выстрелили в шофера Видлера, а самого промышленника затолкали в грузовик и исчезли. Водитель едва выжил после ранения. А сам Видлер и вовсе не пережил похищения. Что именно с ним произошло, так и осталось тайной. На последней известной прижизненной фотографии магнат с разбитым лицом, освещенным фотовспышкой, слепо таращится в объектив, а над головой у него кто-то держит газету так, что видна дата. Эту фотографию похитители отправили семье и в средства массовой информации.
А затем последовало заявление, что промышленник был «казнен», но его тело, в отличие от прочих жертв террористов, так никогда и не было найдено. И таким образом дата смерти Видлера оказалась скрыта, а провести судебно-медицинскую экспертизу тоже было невозможно. Несмотря на сотни арестов и общеизвестный факт, что за похищением стоит группировка Мюльхауса, за это убийство так никого и не осудили.
Журналистка Ингрид Фишманн в своей статье раздула целую историю из того, что Бертольд Мюллер-Фойт, придерживавшийся в ту пору радикальных взглядов, был задержан полицией и его допрашивали сорок восемь часов. Надо сказать, тогда в отчаянных попытках найти Видлера арестовали чуть ли не всех политических активистов. Однако Ингрид Фишманн всячески педалировала факт, что есть улики, позволяющие предположить: человек, сидевший за рулем грузовика, на котором похитили Видлера, сейчас достиг значительных высот на политическом поприще. Она всячески подводила читателей к выводу, что тем водителем был Мюллер-Фойт, но не выдвигала при этом никаких прямых обвинений, которые позволили бы ему подать на нее в суд за клевету.
Фабель снова оглянулся, желая посмотреть на невысокого, богемного вида мужчину с сексуальной спутницей. Те беседовали, почти не глядя друг на друга, с бесстрастными лицами, будто просто старались заполнить словами тишину во время приема пищи. Мюллер-Фойт мало походил на террориста, но в свое время придерживался весьма радикальных взглядов. Он тесно общался с Даниэлем Кон-Бендитом[1], Йошкой Фишером[2] и другими яркими представителями левых и «зеленых». Сейчас он проводил политику, которую сложно было охарактеризовать. Но несмотря на это, он исхитрился пройти в сенат Гамбурга и стал сенатором, курирующим вопросы окружающей среды в правительстве мэра Ганса Шрайбера.
— В общем, — подытожил Фабель, — скорее всего мы никогда не узнаем, насколько он был в этом замешан. Если вообще замешан.
Вернувшийся Борис принял у них заказ, и весь оставшийся вечер они вели спокойную тихую беседу обычной пары, завершающей отдых. Пока они ели и болтали, солнце медленно опустилось в море, расцветив воду красным. Они ели не спеша, посетителей становилось все меньше, разговоры стихали. А когда подали кофе, Лекс вылез наконец из кухни и подошел к ним. Он был заметно ниже Фабеля, а его волосы были густыми и темными. Лицо, испещренное морщинами, говорило о том, что он всю жизнь прожил с улыбкой. Мать Фабеля была шотландкой, но все кельтские гены явно достались брату. Лекс был старше Фабеля, но всегда казался моложе душой. Именно более здравомыслящий Йен в детстве вечно вытаскивал из передряг старшего братца, когда они жили в Норддайхе. В то время незрелость Лекса выводила Фабеля из себя, а теперь он завидовал брату. На Лексе все еще была поварская куртка и брюки в клеточку, но хотя он, как всегда, улыбался, в его жестах замечалась усталость.
— Длинный вечер? — поинтересовался Фабель.
— Каждый вечер длинный, — ответил Лекс, придвигая стул. — А еще только начало сезона.
— Все было очень вкусно, Лекс, — сказала Сюзанна, — как всегда.
Лекс наклонился и поцеловал ее руку.
— Ты очень умная и внимательная леди, Сюзанна. И потому совершенно невозможно понять, почему ты выбрала не того брата.
Сюзанна широко улыбнулась и собралась что-то ответить, когда громкие голоса привлекли их внимание к столику в углу. Спутница Мюллер-Фойта вдруг резко встала, отшвырнув стул, и бросила салфетку на десертную тарелку. Прошипев что-то по-прежнему спокойно сидевшему Мюллер-Фойту, она развернулась и вышла из ресторана. Тот же просто уставился в тарелку, словно пытаясь найти там инструкцию, что ему делать дальше. Затем, помахав кредиткой, он подозвал Бориса, расплатился, не глядя на чек, и тоже вышел из ресторана, не удостоив взглядом остальных посетителей.
— Может, это как-то связано с его политикой насчет парникового эффекта, — усмехнулся Фабель.
— За последний месяц он тут был несколько раз, — сообщил Лекс. — Похоже, у него есть дом тут, на острове. Не знаю, что это за девица, но она не всегда была с ним. И не похоже, что она вернется.
Сюзанна поглядела на дверь, через которую удалились сперва женщина, а потом Мюллер-Фойт, затем покачала головой, словно пытаясь избавиться от какой-то мысли.
— Уверена, что где-то ее уже видела. — Сюзанна отпила глоток кофе. — Но хоть убейте, не могу вспомнить, где именно.
ГЛАВА 2
Ночь первого убийства: четверг, 18 августа 2005 года
22.15. Шанценфиртель, Гамбург
Тайна должна была оставаться тайной.
Он знал, как это работает: как брошенный мельком случайным прохожим рассеянный взгляд в салон машины может стать ценным источником информации для следователя через неделю или через месяц после события. Сопоставленная с десятком прочих мелких деталей, она приведет полицию прямиком к нему. Ему необходимо свести к минимуму свидетельства своего присутствия на месте преступления, как в самом помещении, так и поблизости от него.
И потому он неподвижно сидел в темноте, соблюдая тишину. Дожидаясь подходящего момента.
Шанценфиртель — район Гамбурга, известный активной богемной ночной жизнью, и даже сейчас, поздней ночью в четверг, здесь кипела активность. Но эта узкая боковая улочка была тихой, ее заставили машинами. Конечно, рискованно использовать свою машину, но это оправданный риск: темно-синий «фольксваген-поло» достаточно безлик и остается неприметным среди других автомобилей. Никто его не заметит. Но существовала опасность, что кто-то заметит его в салоне.
Чуть раньше он включил радио, и оно тихо бормотало. Он был слишком занят, чтобы слушать. Его разум слишком бурлил от предвкушения, чтобы вслушиваться в сообщения о предвыборных успехах разных претендентов на должность канцлера, хотя обычно он слушал, чтобы подстегнуть презрение, которое они у него вызывали. Затем, по мере того как подходило урочное время, во рту становилось все суше, а пульс учащался, он вовсе выключил радио.
Теперь он сидел в темноте и тишине, усилием воли подавляя эмоции, волнами накатывавшие на него. Необходимо сохранять спокойствие. Отстраниться от всего постороннего. Быть собранным. У японцев есть особое слово для определения этого состояния: дзаншин. Ему необходимо достичь дзаншин: оставаться целеустремленным, но спокойным, сохранять бесстрашие перед лицом опасности или вызова, что позволит телу и разуму действовать с предельной точностью и эффективностью. Но при этом он не стремился отринуть мысль о выполнении грандиозной миссии. Не только вся его жизнь была подготовкой к этому моменту: не одна жизнь была посвящена тому, чтобы привести его именно в это место именно в это время.
Он осторожно положил бархатную скатку на пассажирское сиденье. Прежде чем расстегнуть застежку и размотать скатку, посмотрел в оба конца улицы. Клинок сверкал в свете уличных фонарей, острый, блестящий и прекрасный. Он представил, как острый край режет плоть, отделяет от костей. Этим инструментом он заставит замолчать их лживые голоса. Он использует этот клинок, чтобы воцарилась безупречная тишина.
