Эрик Ластбадер - Зеро
Я — новый оябун Таки-гуми и должен принять мантию крестного отца кланов якудзы, за обладание и удержание которой мой отец боролся тридцать лет. Но он бросил меня нагим и беззащитным. Вокруг одни враги. Он ушел, и они сразу налетели, как стервятники, и кружат в ожидании моей погибели. Я должен защитить семью, клан, сохранить его верховенство — но как? Я не знаю даже, кому из людей отца можно доверять.
Хироси Таки лежал на футоне и разглядывал тени, колыхавшиеся на потолке.
В это время в саду появилась другая тень. Она передвигалась по деревьям, цепляясь за ветви, хватаясь за стволы, и ни разу не ступила на землю. С последнего дерева тень метнулась на крышу дома. На фоне звездного неба мелькнула фигура в черном одеянии с капюшоном. Не видно было ни полоски открытой кожи на уровне глаз, ни тыльных сторон ладоней, замазанных угольным карандашом. Ноги человека были обуты в легкие мягкие ботинки на резиновой подошве.
Поскольку в доме обитало множество людей, передвигаться приходилось крайне осторожно. Человек учитывал, что повсюду дежурят кобуны клана Таки — хорошо обученные рядовые якудзы.
Нечеткая фигура змеей скользнула по стене и скрылась в доме. Миновав гостиные, потом комнаты, в которые пускали далеко не всех посторонних, ночной пришелец проник во внутренние покои членов семьи. Он чувствовал себя раскованно, уверенно ориентировался в обстановке и, казалось, улавливал разные оттенки тишины в помещениях, позволявшие ему определять их очертания и планировку. По пути человеку встретилось несколько кобунов, и тогда он, вжимаясь в темные углы, растворялся в тени и, незамеченный, ждал, пока они пройдут мимо.
Хироси Таки повернулся к спящей девушке, прислушался к ее ровному дыханию. Он посмотрел, как в такт дыханию слегка вздымаются и опадают упругие груди. Хироси не называл ее мысленно по имени — он его не помнил. Он помнил только наслаждение, которое получал от обладания ею. Женщины казались ему единственным непреходящим удовольствием в этом ненадежном мире.
Хироси глубоко вздохнул и прижался губами к полуоткрытому рту спящей. Тепло и расслабленность ее тела передались ему и, разлившись по жилам, сняли владевшее им напряжение. Хироси стал думать, что должен же в конце концов отыскаться какой-нибудь выход из проклятого тупика, в котором он оказался. Выход есть всегда — кажется, этому учил своих сыновей их отец, исподволь, в течение долгих лет внушая им умение не пасовать в трудных положениях. Да, конечно. При необходимости даже врага удается использовать к собственной выгоде — перевербовать либо обратить в друга. Старик рассказывал как-то о человеке, который пришел в дом с намерением убить его, а в итоге остался и спас отцу жизнь. Хироси и сам встречал потом того человека. Почему бы чуду не повториться? Почему бы не обратиться к этому же человеку? Может быть, завербовать его. И отчего бы тому не помочь старшему сыну Ватаро Таки, которого он спас?
Решено, подумал Хироси, так и поступим... Страшный грохот, подобный близкому удару грома, подбросил его с футона.
— Что?..
Взрыв вдребезги разнес кусок потолочной балки, осыпав комнату дождем щепок, штукатурки и битой черепицы. Сквозь образовавшееся отверстие в потолке и крыше тускло блеснули в клубах пыли лунные лучи. И еще что-то сверкнуло вверху и вонзилось в грудь лежащей рядом с Хироси девушки.
Тело несчастной изогнулось дугой, она зашлась кашлем и хрипом, кровь хлынула горлом и залила подбородок и шею. Глаза девушки широко раскрылись, она с жалобным стоном потянулась к Хироси.
В тот же миг вниз спрыгнула освещенная лунным мерцанием, будто бесплотная фигура.
Сидя, Хироси попытался разглядеть незнакомца, но глаза слезились от пыли и дыма.
— Кто здесь? — выдохнул он.
В ответ раздался короткий хриплый смешок и упало черное, как обсидиан, страшное слово:
— Зеро.
Желудок Хироси свело в спазме, в голове пронесся смерч ужаса. Зеро! Наемный убийца, который столько лет держит в страхе якудзу. Почему он здесь? Кто он такой? Кем подослан?
По слухам, этот человек был как-то связан с якудзой, однако никому до сих пор не удалось ни установить его личность, ни даже напасть на след.
Хироси услышал последние булькающие хрипы умирающей девушки, наполнившие комнату смертью. Это заставило его вспомнить о собственной хрупкой жизни. Он сунул правую руку под футон и, рывком отбросив покрывало, выхватил дзитте — кинжал традиционной формы, которым раньше, в конце японской феодальной эпохи, были вооружены стражи порядка. Между лезвием и рукояткой имелось дополнительное приспособление в виде двух сильно загнутых вперед отростков на гарде для захвата и удержания клинка противника.
Хироси Таки мастерски владел холодным оружием.
Катана — большой самурайский меч Зеро — устремился в грудь Хироси, но тот, отражая удар, взмахнул рукой, поймал его между лезвием и выступом гарда своего дзитте и повернул рукоятку. Лезвие меча оказалось зажатым, и Хироси рванул его на себя и в сторону. Зеро не смог удержать рукоять меча, и тот вонзился в футон сбоку от сидящего Хироси.
Хироси мгновенно освободил дзитте и попытался ударить, направив его в горло врага. Но убийца резко ударил Хироси ребром ладони по запястью, одновременно выдергивая другой рукой катану. Меч просвистел перед самым лицом отпрянувшего Хироси.
Готовый к такому повороту событий, Хироси снова попытался применить кинжал, чтобы на этот раз сломать клинок захваченного меча. Но противник вовремя разгадал его намерение и отвел руку. Дзитте только лязгнул по мечу, но не захватил его в тиски. Хироси сделал отчаянный выпад, снова целясь в горло, уже уверенный, что не промахнется, и это был его последний выпад.
Встречным ударом, слишком стремительным даже для глаз Хироси, Зеро выбил оружие у него из рук, и кинжал, пролетев через всю комнату, со звоном упал на пол.
Воспаленным взглядом следил Хироси за сверкающим клинком Зеро, пересекающим столб лунного света. Полыхнуло холодное пламя. Хироси закричал.
На его теле появилась единственная, но глубокая ранка, словно молниеносный надрез, сделанный искусным хирургом. Кровь брызнула из ранки фонтаном, а Хироси все кричал, глядя на скрытое повязкой лицо. Он еще боролся, пытаясь достать его рукой, но Зеро с нечеловеческой силой пригвоздил предплечье Хироси к полу.
Хироси, охваченный безумием обреченного, напрягся и, закусив губу от дикой боли, встал. Сквозь хлынувшие из глаз слезы увидел свое неестественно вывернутое плечо и выпирающую из сустава кость.
— Кто? Кто ты? — выдохнул он, потом взмахнул здоровой рукой, рассек ее об обоюдоострое лезвие меча и, не замечая боли, вцепился в черный плащ, силясь проникнуть взглядом сквозь мрак ночи.
— Кто ты?
За миг до смерти ему было необходимо во что бы то ни стало сбросить покров с этой тайны. Ему показалось, что он узнал...
И снова раздался короткий, леденящий душу смех.
— Зеро.
Когда разбуженные люди Хироси, схватив оружие, прибежали из других частей дома в спальню хозяина, они нашли там только два бездыханных тела. В крыше зияла дыра, луна заливала комнату мертвенным светом и отражалась в остекленевших глазах покойников. Зрелище было столь жутким и произошло все так быстро, что слугам в суеверном ужасе сначала показалось, будто на дом обрушилась карающая десница самого Будды.
Наше время, весна
Париж — Токио — Вашингтон — Мауи
Майкл Досс начал Сюдзи Сюрикэн на рассвете. Буквально эти слова означают «высечь на камне девять иероглифов», но могут быть переведены и как «девять сабельных ударов». На самом деле это дыхательные упражнения с повторением на выдохе девяти магических слов-идеограмм. Столетиями некоторые буддийские секты передавали своим ученикам эзотерические, доступные лишь посвященным, традиции и навыки, включавшие в себя искусство фехтования кэндзитсу и многое другое.
Как обычно, Майкл начал с того, что вообразил, будто слышит звуки японской бамбуковой флейты, под которую когда-то проходило большинство его тренировок. Пронзительно чистые, нежные ноты, звучащие только в его мозгу, позволяли ему забыть, где, в каком городе и в какой стране он находится, забыть любой язык, любые обычаи и условности и помогали достичь состояния сосредоточенности и слияния с некоей глубинной сущностью бытия. Без сосредоточенности и слияния Сюдзи Сюрикэн невозможно. Просто произнести девять магических слов-заклинаний недостаточно, их необходимо наполнить жизнью и, совершив это, обращаться с ними сугубо осторожно и с неусыпным вниманием.
В сущности, эти действия — своего рода древнее и могучее искусство особого рода волшебства.
Сидя со скрещенными ногами под колышущимися ветвями платана, Майкл вытянул правую руку вперед ладонью к земле.
— Уу, — сказал он. Бытие.
Он повернул руку ладонью кверху.
